Судан. Речной паром на Ниле
В восемь часов мы проезжаем станцию № 6 (все находящиеся в пустыне станции имеют только номера, но не имена). Вспоминаю суданца-дворецкого на Кипре, рекомендовавшего мне погостить здесь у его семейства, однако признаков жизни, семейной или какой-нибудь другой, не видно вокруг на многие мили. Я пробираюсь через растрепанные остатки былого тамбура в вагон-ресторан. Под растрескавшимися и грязными пластиковыми окнами и пустыми дырками в стенах на месте некогда установленных в них вентиляторов расставлено шесть столиков. Завтрак из хлеба, ломтей говядины, вареного яйца и чечевицы не так уж и плох.
Мы приезжаем в Абу-Хамед — как раз когда день начинает становиться жарким. Здесь Нил, описав широкую петлю, вновь поворачивает на юг.
Чудесным образом благополучно переживший ночь локомотив здесь отцепляют, и, пока его снова заправляют топливом, я спускаюсь к речному берегу. Стремящиеся переправиться на другой берег реки люди грузятся на несколько невысоких и длинных лодок с подвесными моторами. Я замечаю, что женщины переправляются отдельно от мужчин, впрочем, такое же требование соблюдалось и в поезде.
К полудню термометр в моем купе добирается до 100°Е Снаружи за окном — выбеленная солнцем и усыпанная камнями пустыня. Находясь внутри, я перекусываю баночкой «Тушеной курицы с косточкой», произведенной в Китае и купленной в Вади-Хальфа. Остальные члены нашей команды предпочитают здоровый и безопасный образ жизни и тунца из Сейнсбери. Ни у кого уже не осталось ни крохи энергии, и, когда я сдавливаю тюбик с горчицей и одежда Найджела покрывается узором из желтых капель, все покорно сходятся на том мнении, что на экспрессе «Нильской долины» возможно еще и не то.
Около половины второго кто-то сваливается с крыши, и поезд пятится назад на целых полмили, чтобы подобрать его. В момент падения этот человек находился в полной отключке, и весь эпизод придает новое значение сну.
Между Артоли и Атбарой мы едем возле Нила, густого и грязного по сравнению с Египтом. Деревни здесь вытянуты вдоль берега, систематической ирригации незаметно. Квадратные домики сложены из сырцовых кирпичей и представляют собой простые укрытия от жаркого солнца. Есть козы, но не видно автомобилей. Судя по всему, жизнь возле несущей изобилие реки достаточно трудна.
В вагоне-ресторане некоторые люди, уже не надеющиеся обрести хотя бы какое-то избавление от безжалостной жары, пьют нефильтрованную нильскую воду со всеми несомыми ею осадками. Я придерживаюсь чая, которым меня угощают трое хартумцев, в том числе молодая пара, возвращающаяся из проведенного в Каире медового месяца. Один мужчина — агроном, другой — адвокат. Они с пылом рассказывают мне о тех горестях, которые, по их мнению, навлекает на страну нынешнее правительство.
Выходя из поезда в вечернюю прохладу на очередной остановке возле Нила, я вижу, как едущий на крыше пассажир развязывает свой тюрбан и спускает конец его продавцу воды, обвязывающему им ручку ведерка, немедленно отправляющегося наверх. Местные жители сидят возле своих товаров, освещая их горящими керосиновыми фонарями, а маленькие девочки расхаживают взад и вперед с согретыми на углях чайниками. От реки исходит густой и сладостный запах, выбеленные и безмолвные пустынные утесы подставляют нагие и не знающие компромисса груди последним лучам заходящего солнца. И размышляя о том, в какой степени странно и насколько чудесно все происходящее, я замечаю, что на стенке вагона, в котором мы путешествуем по Нубийской пустыне, значится название изготовителя: «Gloucester Railway Carriage Company, 1959»[29].
Через семнадцать часов после отъезда из Вади-Хальфа мы добрались до делового города Атбара, находящегося в 193 милях от Хартума. Дальше на юг мы поедем автобусом. Помню только тени, легкие кухонные запахи и долгую ходьбу с вещами после нашей высадки из поезда. В правительственном рест-хаузе мы отмечаем успешное окончание потенциально сложного участка нашего путешествия парой кружек каркаде, приятного и похожего на «Райбину»[30] освежающего напитка, изготавливаемого из цветов гибискуса. Ничего другого здесь просто нет.
День 66: Из Атбары до Хартума
Комнатка, которую я делю с Бэзилом, подобно обоим своим постояльцам видала лучшие времена. Над умывальной раковиной красуются два крана — для горячей и холодной воды, но горячей воды не наблюдается, есть только холодная, сочащаяся в раковину, покрытую тонким восковым слоем сгустившейся грязи. Кровати узкие, а серый цвет постельного белья немедленно заставляет меня достать вкладыш из спального мешка.
Комнату окружает широкий балкон с парой плетеных кресел, и именно с одного из них в 6:30 утра я смотрю на зеленый и радующий глаз сад, в котором сладко почивают двое охранников из местной службы безопасности. Нет, они не уснули на своем посту, они спят в своих кроватях на этом посту.
Запаковав свои вещи в тридцать пятый раз после посещения Полярного круга, я направляюсь в столовую, и после удивительно хорошего завтрака, включавшего и овсянку, мы садимся в идущий до Хартума автобус. Автобус сооружен на шасси Бедфорда примерно 1956 г. выпуска и роскошно раскрашен яркими основными цветами — словно какой-то фургон хиппи 1960-х гг. Снабжен «кондиционированием воздуха», то есть открыт с обоих боков.
Наше оборудование привязано к крыше группой носильщиков или помощников, путешествующих вместе с нами. Один из них — человек веселый и хорошо владеет английским. Когда я спрашиваю его, как долго продлится путешествие, он отвечает: «Восемь часов» и, подмигнув, добавляет: «Восемь трудных часов…» Мы отъезжаем в 7:15 утра, чтобы по возможности воспользоваться утренней прохладой. На мой взгляд, попытка полностью безнадежна, поскольку на улице уже 92°F. Мое восхищение этим колоритным, можно сказать народным видом транспорта быстро умеряется в результате знакомства с липкими пластиковыми сиденьями, пространством для ног, тесным даже для Тулуз-Лотрека, наконец, с жестким металлом рамы сиденья: если я клюну носом, то могу раскроить себе голову.
Атбара — город железнодорожный, здесь пересекаются линии из Хартума до Вади-Хальфа на севере и до Порт-Судана на берегу Красного моря. Наш автобус перелезает через железнодорожные линии мимо боковых веток, полных древних паровозов, и наконец громыхает по лачужному пригороду, где сырцовые стены сменяются предельно простыми полуциркульными конструкциями, крытыми тростниковыми циновками, козьими шкурами, картоном… вообще всем, что попалось под руку. Хижины эти кажутся на песке лоскутными черепахами. Менее чем через 30 минут после начала пути мы оставляем позади железную дорогу и, миновав колоссальную открытую свалку, принимаемся скакать по пустыне. Скакать — еще мягко сказано. Нас подбрасывает на ухабах с такой силой, что весь автобус отделяется от земли, а мы летим прямо к металлической крыше машины. На западной стороне уходит на север поезд, на верху вагонов топорщится живой человеческий гребень.
К девяти утра температура опять добирается до 100°F, и у горизонта расстилаются серебристые водные просторы, возле которых колышут листвой густые пальмовые рощи, — более ярких миражей мне еще не приходилось видеть.
Наш водитель Ибрагим немногословен, он слеп на один глаз, который неотрывно устремлен вперед. Никакой видимой дороги не видно, но он вглядывается в песчаную, покрытую камнями поверхность, словно оказавшись в Пикадилли-Серкус в час пик Время от времени он запускает руку в небольшой пластиковый мешочек и извлекает оттуда листья табака, которые ломает, растирает и занюхивает в каждую ноздрю. Мы то и дело останавливаемся, в такие моменты Найджел, Патти, Фрейзер, Клем и Анжела отходят от автобуса, чтобы сделать удачный снимок Во время одной из остановок с крыши автобуса спрыгивает бойкий и ясноглазый мальчик, словно бы живущий там наверху, открывает капот и доливает воды в радиатор, после чего лезет наверх и исчезает между ящиков и коробок.
