Так их и нашла прибывшая подмога — несколько живых, но стонущих американцев, с окровавленными бинтами на ногах, и матерящийся дед над ними. А вертолёт с мёртвым экипажем так и шумел своим двигателем, так и гнал волны по густой траве. Но вот улететь обратно, ему было уже не суждено.

/В реальном мире эта операция американцам полностью удалась/.

Неожиданным был результат всего этого побоища. На северокорейских солдат, прибывших на помощь к деду, просыпался дождь наград. Армии Северной Кореи нужны были национальные герои. А тут такой случай!

А вот деду дали по шапке за самоуправство и излишнюю лихость, и тут же, моментально и тихо, вывезли в Союз. И посадили… В особую школу, за парту. А после выпускного бала дед и начал шастать туда-сюда по всему миру, развлекаясь сам, веселя вероятного противника и получая ордена и ранения. Как там пелось в песне? «…И носило меня как осенний листок. Я менял города, я менял имена. Надышался я пылью заморских дорог…» — ну, и так далее. Дед часто эту песню напевал. Но безрадостно как-то.

А потом прошли годы, подрос его сын — мой отец. Дед, к удивлению коллег, сумел не только выжить в многочисленных и рискованных операциях, но и успел жениться и заделать наследника. Правда, он с ним сблизился толком лишь в конце шестидесятых, когда перевалил за сороковник и немного отошёл от активных дел. По крайней мере, годичных командировок уже как бы и не было… Так что с маленьким сыном он, можно сказать, опоздал повозиться. Мальчик уже вырос. Поэтому дед всю свою любовь обратил на меня. Как говорится: «Первые дети — это последние куклы. А вот внук — это первый ребёнок!»

Этому способствовало и то, что родители были ещё молодые, старательно учились, делали карьеру. А деду было забавно и интересно возиться с болванкой человека. Со мной, то есть. Он с самого детства учил меня бегать, плавать, ходить по кромке крыши сарая. Знакомил меня с оружием, учил стрелять, таскал на охоту. Заставлял делать какие-то непонятные физические упражнения, показывал приёмы рукопашного боя. Причём, не стиль «Пьяной обезьяны», а несколько совершенно конкретных приёмов. Как избавиться от захвата за горло, за руки-ноги, от захвата сзади и всё такое. А когда я подрос немного, стал более ответственным и поумнел, дед показал мне несколько связок и ударов, нацеленных на одно. На мгновенную и безусловную смерть противника. Без излишней жестокости, но и без всякой жалости. Тот, кто вздумает мне угрожать, должен умереть.

— Вот и вся философия рукопашного боя, внука! Рукопашка — дело опасное, и кончать с противником нужно одним ударом. А всё это рукомашество и дрыгоножество, да ещё сдобренное и украшенное уханьем и воплями, — это всё для синематографа. Чтобы у толстяков и хиляков разных инфаркт микарда и энурез вызвать. А вообще-то — учись метко стрелять! Я с автоматом в руках взвод каратистов разгоню запросто!

Ну, теперь понятно, почему я не пошёл в аспирантуру, а сразу согласился на скромное предложение офицера, курирующего наш ВУЗ, продолжить учёбу в одном очень специальном учебном заведении? Мне хотелось, чтобы полковники из Управления так же подтягивали животы при разговоре со мной, как они делали это при редких визитах моего деда к нам в Контору в особо значимые праздничные даты.

Ну, хватит об этом, пожалуй. А то я вам много чего наболтать успел. Вот возьмут и годиков на пять вам выезд-то и закроют! Будете отдыхать там же, где и наш президент. В Сочи на горных лыжах будете кататься. Прямо по пляжу…

А вон и дед. Копается себе в крыжовнике и горя не знает. Сейчас я его обрадую. Дверь на дачу была приоткрыта, и я сиганул в прохладный сумрак прямо из Шарика. Навряд ли за дедом наблюдали, но — бережёного бог бережёт. Пройдя к окну во двор, я постучал по стеклу, поймал спокойный взгляд деда и приготовился ждать. Он подошёл через пару минут, вытирая вымытые руки вафельным полотенцем.

— Здорово, внука! Ну, и что с тобой происходит? Что случилось? Докладывай! — задавая мне вопросы, дед неспешно, но споро выставил на стол маленький графинчик его любимой наливки, крупные жёлтые абрикосы и груши на большой керамической тарелке и начал расставлять чайные чашки.

— Со мной пока ничего, дед… А вот с мамой что-то случилось… Где отец?

— А отец в Москву уехал на пару дней. Вызвал его какой-то знакомец. Археолог, что ли. А с мамой что? Вчера только по телефону разговаривали, всё вроде нормально было.

— Вот оно что… В Москву, значит, вызвали неожиданно… Дед, я думаю, что маму похитили.

Дед медленно закрыл графин только что снятой стеклянной пробкой и отставил его на край стола. Он ещё улыбался, но глаза стали строгими. Присев на скрипнувший венский стул, он спокойно сказал: «Давай, рассказывай всё»! И я начал говорить.

Уложился я довольно быстро, рассказал всё сжато, но точно, без купюр. В таких делах умолчаний быть не должно. Дед молча слушал, не перебивал меня вопросами. Потом вышел в комнату и пару раз кому-то позвонил по городскому телефону.

— Разведку заслал, — увидев мой вопрошающий взгляд, объяснил дед. — В вашем доме один старикан знакомый живёт. Вот я и попросил его пошуршать там возле дома. И ещё одному деду. У него внук у Лиды учится.

Он помолчал.

— Значит, с инопланетянами связался? Шар-то покажешь?

Я кивнул. Мы прошли в большую комнату, и я вызвал Шарика. Дед спокойно обошёл его, а потом также спокойно залез в шар за мной. Пару раз подпрыгнув на прозрачном сиденье, дед осмотрел шар изнутри и потянул меня наружу.

— А мы один раз в Сибири за тарелкой целый месяц гонялись. Не поймали тогда. Не ваша будет? Нет? Ну, ладно… Теперь о деле… Если все эти дела твой генерал-майор крутит… ну, Слизень твой, то вреда Лиде они не причинят. Им ты нужен. Причём, не озлобленный, потенциально готовый к сотрудничеству… И местные кадры они привлекать никак не смогут. Если и будут здесь опираться на кого, ну — охрана там, силовая поддержка, — то только на прикормленный криминал. Это ясно. И людей Слизня тут не взвод. Скорее всего — это тот его порученец-майор. Первым делом надо найти место, где они держат Лиду. Есть предложения?

— Да, деда, есть. Я оставлю над городом шары-клоны, чтобы они засекли мамин телефон, а сам мотнусь в Южную Осетию. И оттуда позвоню на её номер. Скажу, что приеду завтра вечером…

— А брать мы их будем сразу после установления места их схрона! — жёстко сказал дед. — Дадим полчасика, чтобы они доложили начальству, расслабились от успеха, бдительность потеряли, и будем брать. Причём — миндальничать не станем. Этих гадов нужно вырывать с корнем. Ты как? Готов их… класть в холодную?

Я молча кивнул. Я был готов на всё. Слизень начал войну — войну он и получит. А на войне все средства хороши.

Тут зазвонил городской телефон. Дед поднял трубку, похмыкал, задал два вопроса и повернулся ко мне.

— Лида должна была поехать во второй корпус университета, на лекцию. Не доехала. Институтские не знают где она. Вот так вот, внука… Готов? Действуй! Я тут пока соберусь немножко, поскребу по сусекам…

Я вернулся к Шарику, поставил ему задачу по отслеживанию телефона мамы и перелетел на Кавказ. Собственно, где мне выходить на связь — для меня было безразлично. Поэтому я мотнулся к Цхинвалу. Уж там сеть связи наверняка должна быть. Глядя на город с высоты горы, я набрал знакомый номер. На третьем гудке мне ответили.

— Добрый день, Афанасий Кириллович! Мы с вами встречались однажды. Вечером, в степи…

— Я узнал тебя, майор…

— А вот имён не надо! И что же вы так невежливо — на «ты», пренебрежительно так, а? Всё же я старше вас годами, да и званием. Называйте меня…

— Амбал я буду тебя называть. Так у нас в Городе называли грузчиков-персов и азербайджанцев. А насчёт твоей фамилии — ты прав. Не буду я её пачкать. Как говорится, в семье не без урода.

В ответ раздался лишь жизнерадостный смех. Майора Амбарцумова сегодня ничего не брало! Он чувствовал себя победителем, заставившим маленькую хромую ящерку по имени Афанасий выползти из-под скал Южной Осетии на солнышко. А скоро он ей оборвёт хвост… Интересно, засекли они уже, откуда я говорю? Нужно потянуть время. Хотя, возможности у Слизня огромные…