Это было уже не дыхание, наступил дефолт как таковой. Мосина никогда не отличалась практичностью, и слово «дефолт» для нее значило не больше, чем слово «синхрофазотрон». Она по инерции скликала актерскую братию на репетиции, а те уже разбегались, как крысы с корабля, предпочитая генеральным прогонам стояние в очередях в сберкассу. Народ спасал свои сбережения, у Мосиной же не было сбережений, были только долги. О чем ей вскоре и напомнили: дескать, желательно вернуть кредит побыстрее.

– Почему побыстрее?! – не понимала она. – У нас же договоренность: конец текущего года! Да за это время мы заработаем в пять раз больше!

Только ее журавля в небе никто не хотел замечать, все предпочитали синичек в руках. Назначенная на сентябрь премьера была отодвинута на месяц, потом и вовсе приказала долго жить. Последний раз я видел Мосину на остановке, с авоськами – она в очередной раз отправлялась в санаторий к сыну.

– Ничего не получается… – кусала она губы. – Ни матери нормальной из меня не вышло, ни режиссера… Ну, почему так? Одним – все, как дураку Курамову с его фильмами идиотскими, а другим…

У меня гораздо меньше друзей, чем у господина Умберто Эко. Тем горше их терять. Тот грузовик сдавал задом медленно, то есть совсем медленно, пять километров в час. Он приближался неумолимо, как маятник Фуко, ударив худенькую женщину точно в висок. Говорили, что смерть была мгновенной, она даже вскрикнуть не успела. На похоронах вдруг возникла несостоявшаяся труппа, было много покаянных речей, фальшивых актерских слез, но лицо лежащей в гробу Мосиной будто говорило: «Не верю!».

Еще раз маятник вернулся спустя месяц. Как рассказала ее сестра, усыновившая Антона, к ней заявились какие-то бритоголовые, требовали вернуть долги. Однако от этого удара Мосина ускользнула.

Очередная просмотровая квартира требует ремонта, но Майе очень нравится расположение дома. Исторический центр, да такой, что центровее не придумаешь! Из окна видно Фонтанку, плывущие по ней теплоходы, отчего сердце трепещет в восторге. «Хочу здесь жить!» – говорит себе Майя, не замечая колотый кафель в ванной и облезлый потолок.

– Тут дырка в полу, кажется… – Кирилл трогает ногой углубление. – Она ПВХ прикрыта, а на самом деле…

Риэлтор Зверьков оттесняет его к окну.

– Какие дырки?! Какое ПВХ?! Вы сюда посмотрите! Это ж видовая квартира! Для себя берег, но если попались такие замечательные люди… От сердца отрываю, честное слово.

Бросив в окно сумрачный взгляд, Кирилл откидывает ногой пластиковую плитку. Под ней обнаруживается провал, на дне которого – черное отверстие.

– В такую дыру, пожалуй, крыса пролезет, – прикидывает вслух Кирилл. – Или другой домашний грызун.

– Господи, какие грызуны в наше время?! – не выдерживает Майя. – Чего цепляешься к пустякам?!

– Действительно, чего цепляетесь? – встревает Зверьков. – У вас что – рук нет? Наши руки, как говорится, не для скуки…

Майя жалеет, что взяла на просмотр Кирилла. Лежал бы на диване в Веселом поселке, как во время предыдущих просмотров, и лазил по своему дурацкому Интернету!

Зверьков выводит Майю в коридор.

– Знаете три критерия, по которым оценивают недвижимость?

Майя отрицательно крутит головой.

– Location, location & location. Что в переводе означает: место, место и еще раз место. А место тут, сами понимаете, уникальное. Ну, идемте во двор? Его отремонтировали недавно, любо-дорого посмотреть!

Ухоженный двор резко отличается от внутреннего наполнения дома.

– Ну? – вопрошает Зверьков. – Это ж не дом, а парадиз! Побелен, покрашен, двор замощен… Клумба есть! С тюльпанами!

Подскочив к клумбе, риэлтор выбирает крупный тюльпан, срывает и преподносит Майе.

– Вы прекрасны, как этот цветок! Полностью соответствуете парадизу!

Майя моментально тает. «Да! – кричит ее сердце. – Соответствую! Я выросла в ужасной новостройке, но всегда стремилась сюда, в исторический центр! Я поклонница Кваренги и Растрелли! Я хочу гулять по набережным и любоваться дворцами! Жаль, что муж-увалень не соответствует, он плоть от плоти Веселого поселка, еле уговорила на обмен…»

Благостную картину смазывает бомж, ковыряющийся в помойке. В грязном пиджаке, горбатый, он выглядит гнойным прыщом на выбритой щеке.

– Идемте на набережную, – подталкивает к арке Зверьков, но Кирилл интересуется бомжом.

– Что у него под пиджаком? – спрашивает.

– Что под пиджаком? – тревожится Зверьков.

– Кажется, горб шевелится…

– Ничего там не шевелится! – говорит Зверьков, выпихивая их со двора. – И шевелиться не может! А если и шевелится, то какая-нибудь гадость невероятная!

– Вот именно, – говорит Майя сурово. – Как у тебя язык поворачивается такое спрашивать?! Бр-р…

– Причем тут язык? Увидел, что шевелится, вот и спросил! И смотрит он как-то странно…

– Денег хочет, – говорит Зверьков, оглядываясь. – Они такие: просят на хлеб, а на самом деле хотят денег.

Выйдя на набережную, риэлтор с облегчением вздыхает.

– Была б моя воля, выселял бы таких на сто первый километр. Но нынешние законы… Поэтому приходится ждать.

– Чего ждать? – спрашивает Майя.

– Пока сами исчезнут. Скоро их не будет.

– Куда же они денутся? – интересуется Кирилл.

– Куда, куда… Денутся куда-нибудь. Если ничего им не давать, они вымрут, как тараканы без пищи.

Зверьков подмигивает Майе, чувствуя в ней союзника.

– А какие в этом доме арендаторы? Магазин итальянского кафеля, фитнес-центр, элитный ресторан…

Кирилл хмыкает:

– Название, однако, у этого элитного…

На фасаде багровыми буквами выложено: «Райский сАд».

– Разве плохое название? – недоумевает риэлтор.

– Неприятное, честно говоря. Конечно, если понимать это как игру слов…

– Так и понимайте. Вы знаете, что здесь раньше было? Дешевая рюмочная! Сюда такие вот бомжи толпами шастали, и запах оттуда шел… Радуйтесь, что арендатора сменили!

Майя радуется, Кирилл же настроен скептически.

– Убитую хату втюхивает, – говорит на обратном пути. – Причем наглым образом.

Задохнувшись от возмущения, Майя молчит, затем переходит в атаку. Дескать, по этим выражениям сразу видно жителя Веселого поселка. Втюхивают! Хата! Ты же сын школьных учителей, как тебе не стыдно, даже гастарбайтеры так не выражаются!

– Да по фиг мне, – отвечает увалень. – И вообще твой риэлтор…

– Что – мой риэлтор?! Он, между прочим, целый месяц с нами возится!

– Противный он. Зубы у него какие-то… Острые.

– Господи, твое какое дело?! Он же тебя грызть не собирается?

– Иногда кажется, что собирается. Вот возьмет, думаю, и вцепится в горло этими зубами…

– Не говори ерунды!

Выйдя из метро, Майя с тоской озирает привычное архитектурное убожество. Убегающий вдаль проспект наполняли дома, похожие на обувные коробки. Коробки поставили на попа, насверлили в них дырочек, после чего заселили туда человечков. По утрам человечки покидали коробки и спешили к станциям «Проспект Большевиков» и «Улица Дыбенко», которые засасывали население Веселого поселка, как две подземные воронки. Вечером воронки выплевывали человечков обратно, и те расползались по коробкам, чтобы вскоре отойти ко сну. «Какой грустный этот Веселый поселок! – думает Майя. – То ли дело Фонтанка! Или стрелка Васильевского! Хочу туда, хочу!»

Центр хорошел год от года. Фасады на Невском выглядели, как участницы конкурса «Мисс Петербург» – один другого краше. Дворы тоже соревновались в красоте; и тротуары сделались чище, и жители сплоченнее. Если кто-то посягал на вновь обретенную гармонию, они дружно выходили на протестные акции. «Нет башне Газпрома!» – слышалось с площадей. «Укоротите новую биржу!» – читалось на плакатах. Майя тоже однажды участвовала в акции, и лишь Кирилл портил настроение, выискивая в Интернете шокирующие новости.

– Вот, сообщение: на Стремянной рухнул дом. В двух шагах от твоей Фонтанки, между прочим.