— А если не удастся?

— Тогда… Мне остается только пожелать ему удачи. Эти тва… Посланцы на раз-два вычислят виновника всей этой заварушки, а также всех тех, кто слышал о ней хотя бы слово.

То, что удача тогда пригодится и ему, медбрат Томо упоминать не стал. В случае поражения всей кампании ему светило не светлое будущее, а лишь свет в конце тоннеля.

— Ты голодна? — оживившись, спросил Томо, снова осознав, что все их разговоры вели к нежелательным темам.

— Еще как, — честно призналась Димитрия.

В здании-яйце ее сначала подвергли поверхностному осмотру: лечили мелкие ранки, осматривали, щупали и просили то дышать, то не дышать по нескольку раз подряд. Всем процессом руководил взявший на себя руководство медбрат Томо. Вскоре над Димитрией сжалились и позволили ей поесть.

Идеально гладкая белоснежная поверхность стола была заполнена самыми разными кушаньями. Большинство из них Димитрии были не знакомы, но девушка не растерялась и тут же нашла какие-то лепешки и запила их водой. Но затем голод все же взял над ней верх, и Димитрия принялась совать в рот все без разбора. Вопросом, а не отравлена ли пища, заниматься было некогда.

А потом — все снова. Обследования, проводки, анализы, вопросы.

— Вы хорошо спите? — Спрашивал какой-нибудь врач-азиат, а Томо переводил.

— Вы чувствуете легкое жжение в глазах, когда смотрите на солнце?

— Вы единственный ребенок в семье?

Димитрия терпеливо отвечала на все вопросы — даже на те, на которые отвечать была и не обязана. Она не смущалась, когда ее спрашивали всякие глупости, а вот медбрат Томо, переводя такие вопросы, едва заметно краснел.

Они измеряли ее рост, вес. Снова подводили провода и задавали каверзные вопросы.

Когда все мучения закончились, уже сгущались сумерки, — это так Томо сказал Димитрии. На самом деле, находясь в Городе, невозможно было определить ни точное время, ни даже время суток. Здесь все время светило солнце (как потом Димитрия узнала — искусственное), а сам остров находился так высоко над поверхностью Земли, что пришлось накрыть его специальным куполом. В открытом космосе люди по-прежнему были все так же уязвимы.

Димитрию переодели. Все тот же злосчастный черный комбинезон, но уже наконец ее размера. Димитрии даже казалось, что он — ее вторая кожа. Эластичная ткань вплотную облегала тело, одновременно позволяя коже дышать.

Димитрию подстригли. Незнакомый мужчина с каменным лицом обрезал длинную косу Димитрии, и мертвые волосы, словно оборванный канат, повалились на гладкий глянцевый пол. Такой же гладкий и такой же глянцевый, как и все, что окружало Димитрию.

Прическа вышла довольно забавной. В последний раз Димитрия носила каре лет пять назад, когда пыталась доказать всему миру, что она вовсе не милая девочка, которую можно трясти за щечки и умиляться ее неземной красоте. Тогда это был знак протеста, сегодня же — суровая необходимость.

Ее лицо в зеркале тоже изменилось. В Городе не имели привычку экономить воду, поэтому Димитрии позволили принять ванну, и теперь она была уже не такая чумазая как прежде.

— А была просто замарашкой, — с воодушевлением констатировал медбрат Томо, но вовремя спохватился. Димитрия же поняла, что он снова хотел сделать ей комплимент, поэтому вежливо улыбнулась.

Зеркало говорило ей о том, что она выросла. Даже с тех пор, как она покинула свою квартирку на Дражской улице. И в ее взгляде появилась какая-то сосредоточенность. Глаза по-прежнему оставались мутными, но теперь в них что-то теплилось. Жизнь?

— А была просто замарашкой, — с каким-то запоздалым эхом повторила Димитрия, уже без всякого интереса продолжая разглядывать себя в зеркале. Она бы назвала себя хорошенькой (да любая уродина назвала бы себя хорошенькой, если бы побывала в душистой пенной ванне), но сейчас это ничего не меняло. И уж тем более не помогало ей вернуть Весну.

— Хотите, я дам вам совет? — Томо положил свои широкие волосатые ладони девушке на плечи и посмотрел на нее через зеркало.

Димитрия молчала. Наверное, в ее случае это означало не что иное как согласие.

— Не все то солнце, что блестит. Не обольщайтесь, когда все пойдет как по маслу. В любой момент все может повернуться на сто восемьдесят градусов, и вам придется довериться людям, которым вы прежде не могли довериться.

— И в чем совет?

— Приходил Дарко. Он хотел вас поддержать. — Медбрат Томо, казалось, оглох и не слышал последнего вопроса Димитрии. — Мы уже хотели было проводить его к вам, но он передумал в самый последний момент. Может, хоть вы объясните мне, что с ним происходит.

— Происходит?

— Да, он сам на себя не похож. Он не стал лучше или хуже, он просто — другой.

— Я не знаю, — равнодушным тоном произнесла Димитрия. Она лгала.

Есть люди, которые лгут, потому что они лгут. Потому что они вруны по самой своей природе. Потому что ложь заложена у них в генах. Потому что ложь — это все, что у них есть.

Есть люди, которые лгут, чтобы добавить себе пару очков в собственных глазах. Чтобы понять, что они — пусть не самое совершенное существо на этом свете, но хотя бы круче, чем все окружающие вместе взятые.

Есть люди, которые лгут. Просто.

Есть люди, которые не лгут. Но таких людей просто нет.

Димитрия же была из тех людей, которые верят в то, что они говорят. Путь они врут на голубом глазу и глубоко внутри сомневаются в правдивости своих слов, но ложь — это то, что в их понимании правда. Димитрия верила в свою слабую призрачную ложь. Верила, что не хочет больше ничего знать об этом человеке, который каким-то неведомым образом вдруг слепил из нее другого человека.

Когда она жила в Сараево, она задыхалась на дорогах пустого города. Не потому что кислорода не хватало — нет. Она задыхалась от одиночества.

Он пришел и стал ее воздухом.

— В любом случае. — Медбрат Томо тяжело вздохнул. Улыбка исчезла с его лица. — Что бы ни произошло, завтра нас ждет новый рассвет. Любой результат — это все же результат. Так меня учил мой старый наставник. Хотите совет? — спросил он во второй раз, будто не произносил этой фразы минуту назад.

Димитрия кивнула.

— Просто верьте людям.

Впервые за последние годы Дарко спал как убитый. Его сознание отключилось, позволив ему блуждать по закоулкам памяти. По самым счастливым воспоминаниям, в один миг обернувшимся его кошмаром.

Если бы отец так не давил на него, Дарко может и сделал бы так, как было в то время разумнее. Он бы пошел во флот (он всегда любил корабли и море), он бы нашел себе жену. Девушку скромную, которая бы тоже любила его.