— Вы тоже, молодой человек. Не думаю, что мы оказались в рядах собственных врагов, потому что очень сильно этого хотели, ведь так?

Дарко наклонил голову. Он не собирался обсуждать с человеком, которого видел всего три раза в жизни, мотивы, которые заставили его совершить то, что он совершил. Здесь не было ангелов — всем ангелам во время вторжения обрезали крылья, не спрашивая на то разрешения и тем самым превратив их в дьяволов.

— Удивительный случай, — как ни в чем не бывало продолжил бормотать начальник станции. — Просто поразительно, что вирус ее не затронул, если, конечно, то, что вы говорите, Дарко, соответствует истине.

Димитрии так и хотелось крикнуть: "Эй, я все еще здесь!", — но она сдерживала себя из последних сил главным образом потому, что ей не хотелось больше разговаривать с Дарко. Не сейчас. Она еще не готова была сломаться.

— Именно поэтому мы и проделали такой путь, — терпеливо объяснил мужчина, — но сейчас нам необходим вертолет, чтобы его завершить.

— Я в курсе того, что ваш необходимо. — Тон начальника резко похолодел, как будто Дарко не оправдал его дружественного отношения. — В ближайший час вам будет выделен пилот и транспортное средство.

Затем они опять продолжили говорить по-русски.

Димитрия сидела на каком-то валуне и скучала, подперев подбородок руками. Она больше не пыталась разобраться, о чем беседовали мужчины, но она и вряд ли бы что-нибудь поняла — на сербский капитан больше не переходил.

Черт бы побрал этого Дарко — у него в любой точке мира есть свои знакомые, негодующе подумала про себя девушка, но ее злость носила скорее личный характер. Она должна была найти то, за что ей стоило ненавидеть этого мужчину.

Не дожидаясь окончания разговора, Димитрия взяла заметно полегчавшую сумку (из еды там остался только ломоть хлеба, от которого накануне отказался Дарко) и завернула за корпус главного здания, где стянула с себя свитер Дарко и черные джинсовые штаны, заменив их комбинезоном эмблемы золотого вихря. В нем было гораздо теплее и, надо было признать, удобнее.

Без всяческих зазрений совести Димитрия доела оставшийся хлеб и вернулась во внутренний двор станции как раз тогда, когда Дарко, не заметивший поначалу ее исчезновения, уже собирался ее искать. Начальник станции с гордым видом вышколенной походкой направился в сторону корпуса управления полетами.

На мгновение взгляды Дарко и Димитрии пересеклись, но Димитрия тут же отвернулась, наугад кинув напарнику мешок. Скорее всего, попала.

Она не могла смотреть на него и при этом не испытывать резкого эмоционального скачка. Она чувствовала все одновременно — злость, раздражение, обиду. Но больше всего Димитрия думала о предательстве со стороны Дарко.

Если мыслить рационально, все ее обвинения были беспочвенны: он был любезен с ней, не раз спасал ей жизнь и в конце концов это он устроил эту увеселительную прогулку. Но в данной ситуации слова "рационально" и "мыслить" на дух друг друга не переносили.

Дарко и не пытался развеять заблуждения девушки — он ждал, пока она сама остынет, как с ней обычно бывало. Но на этот раз Димитрия, казалось, была настроена весьма решительно.

Никто из них не вспоминал про его попытку поцеловать ее. Это было, скорее, из разряда неудач — причем, их обоих.

Ее глаза говорили: "Ты не можешь так поступить".

А его: "Я ничего тебе не должен. Прости".

Глупая ситуация. Он — первый человек, которого она впустила в свое личное пространство с тех пор, как она закрылась в своей скорлупе. Она — первая девушка, которую он чувствовал необходимость защищать с тех пор, как Эвы не стало. Димитрия не могла заменить ему Эву — нет, он об этом и не думал. Но…

— Я съела твой хлеб. — Это были ее первые слова с тех пор, как они покинули машину у границы. Тон — подчеркнуто равнодушный, точно она отчитывалась перед ним.

Дарко не ответил. У него тоже было чувство собственного достоинства.

— Думаю, сейчас самое время сказать. — Димитрия глубоко вздохнула и немного расслабилась. Она встала к мужчине лицом, смахнула с глаз длинную челку и продолжила говорить: — Я твоя должница по гроб. Ты это знаешь. Я это знаю. Просто спасибо.

Из Димитрии, которая научилась приносить извинения, она превратилась в Димитрию, которая научилась говорить "спасибо". Пусть так грубо и прямолинейно, но это было уже кое-что.

Дарко немного опешил от ее слов. Он стоял, сдвинув брови и внимательно о чем-то размышляя. Смотря на Димитрию, он не видел ее — смотрел как будто насквозь. Эта девушка, которая, несмотря на возраст, выглядела как пятнадцатилетний подросток, оказалась пуленепробиваемой. Более того — его броню ей пробить удалось.

— Думаю, да, — наконец изрек он.

— Что "да"?

— Я принимаю твою благодарность.

— Свинья, — тихо фыркнула Димитрия, но так, чтобы Дарко расслышал. После всего, что произошло, он еще продолжал издеваться над ней!

"Не отрицаю", — говорили его серые внимательные глаза.

"Вот и отлично", — беззвучно отвечала Димитрия.

Вертолет подали спустя сорок минут, но Димитрии казалось, что прошла целая вечность. Ей хотелось покончить со всем этим балаганом как можно скорее, чтобы забыть раз и навсегда.

— Жизнь — это не всегда цирк, — серьезным тоном возразил Дарко, сидя рядом с ней во взмывающем ввысь вертолете. Похоже, Димитрия снова, сама того не осознавая, говорила вслух.

— Что же это тогда, по-твоему?

— Все в мире можно сравнить с сигаретой. Ты уже знакома с моей теорией. Фильтр постепенно осыпается — так проходит наша жизнь. С каждой затяжкой вспыхивает огонек — это наши победы и разочарования. Что в моей теории дым, ты уже знаешь. Так что все просто. Жизнь. Сигарета.

— Значит, по-твоему жить — это все равно что выкурить кубинскую сигару?

— Не все курят кубинские сигары. — Дарко приподнял брови. — Кто-то предпочитает пачку за десять крон, если такие еще остались.

— Такие продавали до тридцатого года, — машинально ответила Димитрия.

— А ты откуда знаешь? Тебе тогда было…

— Одиннадцать, да. И что с того? — Девушка с вызовом посмотрела на Дарко из-под светлой густой челки.

Маленький отважный зверек, подумал Дарко и усмехнулся.

— Что ты лыбишься, солдат?

— Подумал, что мне будет тебя не хватать.

Он шутил? Или нет?

— Иди к черту.

— И тебе того же, подруга.