У Димитрии отвисла челюсть. В фигуральном, конечно, смысле.

— Ничего не говори, солдат, — ошарашенно произнесла она. — Я заткнулась, мне совершенно не интересно, что ты дал этим двум мужикам в черном. Просто скажи, что мы не пересечем всю Сибирь на этом, и я буду всю жизнь варить тебе рыбный суп по воскресеньям.

— По воскресеньям? — Дарко прищурился. Его голос этого не выдавал, но эта девушка попала в точку: мама всегда варила ему рыбный суп по воскресеньям. Это просто совпаденье, убеждал он себя. Безуспешно.

Эва никогда не готовила. Не любила, как она говорила, а на самом деле просто не умела. Когда она жила с родителями, в их доме всегда была кухарка, а когда они с Дарко переехали в отдельную квартиру, то либо ужины готовил он, либо они заказывали еду в службе доставки. Он никогда не упрекал Эву в том, что она не могла дать ему этого.

Так за что же он ее любил? Она была самодовольной, эгоистичной, самовлюбленной дочкой своих родителей. Она тоннами читала любовные романы и обладала хорошими манерами. Она была наивной, да. Именно эта ее черта стирала все негативные стороны ее характера. Она верила в добро. Именно за это Дарко ее и любил.

Стоящая рядом с ним Димитрия была реалисткой. Она никогда не прикасалась к любовным романам и при необходимости могла что-нибудь себе приготовить. Она была альтруисткой. Она была самонадеянной, но сильной. И одно в данном случае компенсировало другое. Она обладала самыми дурными манерами на всем земном шаре, и она верила в то, что мир скоро развалится.

Невелика разница.

— Ладно, солдат. — Димитрия устало выдохнула. — Можешь не отвечать — у тебя все на лице написано.

В салоне было пыльно и пахло чем-то едким, синтетическим. Бардачок был сломан — буквально вырван с мясом, — та же судьба постигла и проигрыватель, а также два задних сиденья, которые, образовав пустое место, служили в качестве дополнительного багажника.

Дарко сел за руль, нашел среди связки ключей, которую передали ему парни в черном, тот, что был ему нужен, и завел уродливый внедорожник образца пятнадцатого года с пол-оборота. Машина затряслась, но поехала.

Краем глаза Дарко заметил, что севшая на переднее сиденье Димитрия пыталась пристегнуться, и усмехнулся.

— Что? — удивилась она, уловив его взгляд. — Я понятия не имею, умеешь ли ты водить, а безопасность еще никогда лишней не была.

— Ты говоришь мне о безопасности, Димитрия? — Дарко откровенно веселился. — Подумай ты о ней чуть раньше, не полезла бы гоняться за бешеными котами.

— У меня не было выбора, солдат.

— Выбор есть всегда.

— Только не в моем случае.

— Как знаешь. — Дарко только сейчас заметил: их перебранки повторялись все с большей регулярностью, и это даже помогало ему отвлечься от насущных проблем, но теперь у него было одно весомое преимущество — последнее слово всегда оставалось за ним.

Они препирались словно дети малые, и оба за этими пустяковыми ссорами хотели забыться.

Дарко по старой привычке включил поворотник, когда они сворачивали на развилку. Теперь уже вряд ли была необходимость безукоризненно соблюдать правила дорожного движения. Сами же дороги были, мягко говоря, не в самом лучшем состоянии. Их не ремонтировали с тех пор, как Россия развалилась, хотя она и раньше не особенно следила за их состоянием. В таком большом муравейнике трудно было уследить сразу за всеми муравьями.

Машину постоянно подбрасывало то на одной кочке, то на другой. Через несколько часов однообразной, но по-настоящему встряхивающей езды на Димитрии лица не было.

— Что с тобой? — спросил Дарко только для того, чтобы спросить. На самом деле, его не слишком волновало сейчас состояние своей напарницы.

— Меня укачало, — сквозь зубы ответила Димитрия и прикрыла глаза.

— Могу чем-нибудь помочь?

— Боже, уволь меня от этих сантиментов, солдат. Если бы я захотела удавиться, ты бы спросил, не подержать ли мне веревку. Меня тошнит от твоей напускной любезности.

— Хочешь, чтобы я был грубым? — Дарко улыбнулся, и Димитрия невольно отметила, что ей нравится — нравится? — как он улыбается. — Диким?

— Арр.

Спустя еще несколько минут Димитрия спросила у Дарко что-то про грозовые тучи, которые, как ей казалось, надвигались на них с востока. Третий ядовитый ливень за неделю — это было слишком даже для такой заброшенной и никому не нужной планеты как Земля.

— Что нам тогда делать? Боюсь, крыша этого, простите, автомобиля, не выдержит даже в случае, если сюда с неба упадет всего одна капля.

— Эти двое пограничников дали мне два комбинезона. Думаю, этого вполне достаточно, чтобы защитить кожу.

— Комбинезоны? И ты все время об этом молчал? — Димитрия сердито сдвинула брови. Длинная светлая челка снова упала на глаза.

— Не только. Открой сумку.

Димитрия послушно расстегнула брезентовый мешок, который вместе с ключами им презентовали эти двое верзил в черном.

— Я убью тебя, солдат, — с расстановкой произнесла Димитрия, когда поняла, в чем было дело. Говорила она так серьезно, что Дарко чуть было не поверил ее словам.

В сумке была еда. Не какие-то там картонные печенья из пенопласта, от которых есть только больше хотелось. Там была настоящая еда. Хлеб, бутылка с молоком, фляжка с водой и банка консервов, которым было, по крайней мере, лет пять — об этом свидетельствовала выцветшая этикетка. Но Димитрию такие мелочи не волновали. Ее глаза, казалось, вот-вот готовы были выпрыгнуть из орбит от нахлынувшего на нее удивления.

— Я так и знал. — Дарко покачал головой. — Ты убьешь меня, а потом съешь все это сама.

Его колкость Димитрия пропустила мимо ушей. Частично она уже научилась мысленно фильтровать все, что говорил ей Дарко. В итоге все подразделялось на две простые категории: полезная информация и издевательства. На последнее смело можно было не обращать внимания.

— Молоко? — Она достала из сумки бутыль из мутного стекла, в которой плескалась какая-то белесая жидкость. — Откуда у них молоко? Неужели, они доят тех психованных котов?

— Ты так уверена, что это молоко? — Мужчина приподнял брови, не отрываясь от дороги.

— Есть только один способ это проверить.

Недолго думая, Димитрия зубами сколупнула пробку и сделала большой глубокий глоток. Лучше бы она его не делала.

Девушка тут же закашлялась, все усилия приложив к тому, чтобы выпитая жидкость случайно не пошла обратно.

— Что это за дрянь? — спросила она сиплым голосом.

— Самогон.