Ей нужно было побыть одной. Обхватив себя тонкими руками, Димитрия стала продираться сквозь заросшее пшеничное поле, чувствуя, как по щекам все еще катятся слезы.
В школьные годы она сама глумилась над девочками, которые много плакали и распускали нюни. Размазня, фыркала Димка. Ей так и не удалось снискать себе славы за свое ненормативное поведение ни среди девчонок, ни среди парней. Ее сторонились все, за исключением двух подруг, которые наверняка, догадывалась Димка, обсуждали ее за ее же спиной.
В общем, Димитрию мало кто любил. Даже родная мать, то и дело уличала дочь во вранье. Когда у нее родилась девочка, она мечтала о том, как воспитает из нее настоящую леди, но вышло совсем наоборот. Несмотря на то, что Димитрия была старше сестры почти на двенадцать лет, младшую сестру всегда ставили в пример старшей. И выходит, что Димитрия не могла похвастаться радужным детством, а затем наступила война. Глупо вышло, на самом деле. Димитрия только взялась за ум, хотела даже школу нормально закончить, поступить в институт и завести собаку, но мечтам, как выяснилось, не суждено было сбыться.
Оказавшись на самом краю поля, достаточно далеко, чтобы Дарко не мог ее услышать, Димитрия наконец позволила себе расплакаться. Ноги подкашивались и дрожали, и девушка рухнула в сухую траву.
Ей уже давно не снилось никаких снов, а тот, что привиделся ей сегодня, окончательно выбил ее из колеи. Наверное, из-за новых переживаний к ней вернулись и прежние. Едва море ее души начало волноваться, как нахлынула целая буря.
— Давай, вставай, — раздалось позади нее, и кто-то дотронулся до ее плеча.
Не удивительно, что Дарко первый взял себя в руки. Его холодный рассудок еще никогда прежде не подводил его. Дарко жил по Правилам, держал себя в ежовых рукавицах. Кто знает, может, он только поэтому до сих пор был жив.
Пристыженная, что ее поймали за тем, что она рыдала, Димитрия попыталась успокоиться.
— С каждым днем все проще. — Дарко опустился на траву рядом с ней и стал разглядывать плоский горизонт. Вот-вот должен был заниматься рассвет. — Сначала кажется, что жизнь кончена, что уже ничем не помочь. Кажется, вместе с человеком ушла и часть твоей души. Возможно, оно и так, но со временем с этой мыслью смиряешься, пока…
— …пока кто-то ножом не вспарывает старую рану, — закончила за него Димитрия. — Так ты… тоже. Прости, я не знала.
— Ничего. Что, по мне и не скажешь, да?
Димитрия качнула головой. Она действительно верила только в то, что видела собственными глазами, а видела она пышущего здоровьем мужчину в самом расцвете своих сил. Он был силен, по-своему привлекателен; что бы он ни делал, со стороны всегда казалось, что он точно знает, на что идет.
— Вообще-то я думала, что, попав в команду, ты просто решил, ну, устроиться, — смущенно пробормотала девушка, стыдясь собственных мыслей.
— А почему бы и нет? В любом случае, это оказался единственный способ выжить, но тогда-то мы об этом не знали. — И, поймав вопросительный взгляд Димитрии, улыбнулся и тут же исправился: — Ладно, единственный способ за исключением твоего. Но, согласись, тебе просто повезло.
— В школе я была кем-то вроде аутсайдера, — усмехнулась девушка. — Со мной мало кто хотел связываться. Нельзя сказать, что мне так уж везло.
Зато ты выжила, а они нет, подумал про себя Дарко, но вслух сказать не решился.
— Ладно, идем, к полудню как раз доберемся до границы.
Минут двадцать они собирали вещи, затем каждый сделал по несколько глубоких глотков из фляжки и Дарко протянул Димитрии маленькую шелестящую пачку:
— Что-то вроде печенья, но сухое и на вкус не такое приятное. Считай, тебе сувенир с Венеры.
Димитрия не стала спрашивать у мужчины, был ли он сам на Венере. Она понимала, что не должна была задавать ему глупых вопросов о его прошлом, чтобы не получить такие же в ответ.
Несмотря на то, что печенье и в самом деле оказалось не очень вкусным, Димитрия с удовольствием съела все, предложив кусочек Дарко, но тот, к ее удивлению, отказался.
— Говорят, Посланцы не едят вообще. Будет хоть какой прок от их гибридов, — мрачно отшутился он и накинул себе на плечи рюкзак.
Мертвый холодный ветер свободно гулял по равнинам, колыша длинные волосы Димитрии, и Дарко вспомнил коротко подстриженную Димку-подростка из ее сна. Можно было подумать, это были два совершенно разных человека: на лице у Димитрии стояла печать вечного одиночества, Димка же не теряла надежды на то, что все еще может измениться. В современном мире надежда уже не имела право на существование.
Будучи еще на корабле, Димитрия натянула поверх выданного ей комбинезона старые отцовские сапоги, и это было все, что ей осталось на память о семье. Это, конечно, были не те сапоги, которые изготавливали Посланцы — сплошь обитые сверкающим железом, прочные и удобные, но в тех, что принадлежали ее отцу, Димитрии было спокойнее, что ли.
Идти было непросто, но никто и не говорил, что будет легко. Ноги превратились в вату, Димитрия их почти не чувствовала, а вот в голову, напротив, лезли всякие ненужные мысли. О том, зачем и кому, в итоге, все это нужно. Не будь эгоисткой, тут же одергивала себя девушка, стараясь смириться с мыслью, что она в один момент превратилась в оружие за выживание. Из школьного курса биологии Димитрия помнила, что каждый организм стремится сначала выжить, а затем оставить после себя потомство, но почему тогда она не чувствовала желания оставить после себя хоть что-нибудь?
Еще спустя несколько часов Дарко и Димитрия вышли на крутой голый холм. Из-под земли торчали гниющие корни деревьев, и кое-где валялась размякшая под бесконечными кислотными дождями древесная труха, — вот и все, что выдавало в этой местности прежде цветущий край.
Сразу следом за холмом, приблизительно в восьмистах метрах от него, высилась металлическая ограда с тонкими частыми прутьями, уходящими так высоко, что никакому человеку было не под силу через них перелезть. У ворот уже толпилась толпа беженцев — все как один в серых драных балахонах. Такая одежда помогала им быстро привыкать к разным природным условиям — жаркие дни и холодные ночи — все им было нипочем.
Стоя перед живым колышущимся потоком отвратительных ей людей, Димитрия почувствовала подкатывающуюся к горлу тошноту. Она буквально чувствовала исходившие от них запахи смрада и гнили. Сама мыль о том, чтобы стоять в этой толпе и ощущать прикосновения беженцев к своей коже, наводила на девушку ужас.
Пока она разглядывала толпу внизу холма, Дарко достал из своего рюкзака такое же мешкоподобное одеяние грязного мерзкого цвета.
— Раздевайся, — велел он.
И если сначала Димитрия и надеялась, что сможет хотя бы одеть эту гадость сверху на теплый и удобный комбинезон, то теперь все ее надежды были развеяны пеплом по ветру.
Уединиться на площадке, где уже ничего не росло, было негде, и девушке пришлось стягивать с себя одежду, просто отвернувшись от солдата. Натянув на себе дурно пахнущее нечто, Димитрия накинула на голову капюшон, как и велел ей Дарко. Даже если пограничники заинтересуются ей, им будет вполне достаточно заглянуть в ее помутневшие серые глаза — верный признак безумия.
