– Дай ему руку понюхать, – посоветовал Линден. – Покорми.

– Поговори ласково, – вставила Танфия.

– Вы уверены, что это собака, а не Артрин? – сардонически поинтересовался Руфрид. – К Линдену ластится, а мне глотку рвать готов? По мне, так большой разницы нет.

Линден помрачнел лицом, но смолчал.

В конце концов Руфрид, хоть и отказывался подлизываться к своему обидчику, все же помирился с Зыркой. Пес принял кусок мяса, позволил себя погладить и даже обмусолил Руфриду руку.

А насколько Зырка полезен, Руфрид обнаружил, когда они продолжили охоту. Пес ловко поднял добычу, а когда стрела нашла цель – принес подбитую тушку.

– Ладно, – признал Руфрид несколько часов спустя, когда путники брели гуськом по лесной тропе, а их будущий ужин свисал с Огонькова седла, – кажется, я был к старику слишком суров.

– Ты, должно быть, про собаку говоришь? – процедил мрачно молчавший дотоле Линден.

– Само собой, не про Артрина же!

– Знаешь что? Права у тебя нет так об отце отзываться! – Танфия вздрогнула от звуков его голоса. Она и представить не могла, что юноша настолько зол. – Хватит! Прекрати, а то…

– А то – что? – Руфрид был, если это возможно, в еще большем гневе. – Почему я не могу сказать, что думаю? Наш отец – хладнокровный мелкий трус и подлец. Понятно, почему ты не хочешь этого слышать, Лин. Правда, она глаза колет.

– Он добрый человек. Он любит нас. Он не заслужил таких слов.

– Да ну? – Лицо Руфрида исказилось в жестокой пародии на улыбку. – Это тебя он любит, золотце ты его. Ты, небось, и не помнишь, как он со мной обращался в детстве. Словно я ничтожество, меньше, чем крыса в амбаре. Для него ты никогда не ошибаешься, а я – я неправ всегда. Меня он ненавидит. Что же он за отец, что он за человек такой, если может вот так делить родных сыновей?

– Боги, Руфе! Ты меня словно ревнуешь к нему! Это же нелепость!

– Да нет, я тебе глаза открыть пытаюсь! Он слаб. Он бесчувствен. Он недостоин управлять Излучинкой – с Изомирой он это доказал.

– Вот только ее не припутывай! – яростно прошипел Линден. – Ты что, не понимаешь, каково ему было потерять маму?

– А на мне зачем зло срывать?

– Все, не желаю больше слушать! Он добрый человек, а ты… ты неправ.

– О да, Лин, к тебе он добр. Он Изомиру отдал, чтобы оставить тебя.

Долгое, горькое молчание.

Путники вышли к озеру. Простор вод отражал золото вечернего неба, воздух был прохладен, чист и напоет ароматами осени. Алели дубы на опушке, а между нею и берегом озера лежал широкий луг, поросший жесткой травой. Вся картина навевала Танфии мысли о покое и дреме.

– Неплохое место для привала, – радостно выдавила Танфия. – Я проголодалась.

– И я не против, – отозвался Руфрид. – Лин?

– Ладно, – огрызнулся тот, отводя Огонька, чтобы стреножить. – Как хотите.

Руфрид скривился ему вслед.

– Не знаю, с чего это он так взъелся.

– Он потерял Имми, он покинул дом, а брат его с грязью смешал. Тебе мало? Помиритесь лучше. Я уже видеть этого не могу.

– Не можешь? Готов подсказать выход. Отправляйся домой.

– Хотелось бы! – Танфия вспыхнула от гнева. – Неудивительно, что тебя отец не переносит. Надо было позволить Зырке горло тебе разорвать!

Девушка отвернулась, собираясь сходить за хворостом, и в лесу остыть немного.

– Танфия, – донесся голос из-за спины. – Прости.

– Что-о? – Она обернулась.

– Я сказал, прости. Я не хотел. Но это не Линдену жить с тем, что он человека убил. И не тебе, кстати.

У Танфии отвалилась челюсть. Об этом она не подумала.

– Может, ты его просто ранил… – неловко выдавила она.

– Это должно меня утешить? Ну, боги с ним. Давай костер разложим.

Разведя огонь, путешественники по очереди ополоснулись в ледяной воде у берега и собрались у костра греться. Танфия простирнула в озере смену одежду, и натянула чистую – насколько можно назвать чистыми штаны, рубаху и исподнее, прополоснутые в лесной речке. Холодная, жесткая холстина быстро прогрелась от тела. Пока девушка жарила мясо, парни стирали свое – разойдясь на несколько шагов и старательно не видя друг друга.

Ужин вышел обильный – кроликов и фазана хватило даже на Зырку, а на ягоды пес и не зарился. Ручеек, стекавший к озеру по узкой промоине, снабдил путешественников родниковой, сладкой водой. После ужина Зырка завалился спать у костра. Примирившийся с волкодавом Огонек пасся неподалеку.

Руфрид и Танфия сидели лицом к костру, оставив озеро по правую руку. Линден сидел напротив, и с товарищами не разговаривал; Танфия даже не могла разглядеть его лица сквозь пламя. Извернувшись, она увидала, что юноша уже закутался в плащ, отвернулся и лег. Как не жаль было Танфии видеть его в таком расстройстве, она не могла придумать, чем бы его утешить. Если бы не свара между братьями, девушка была бы полностью довольна жизнью в ближайшие часы. Даже собственные ее колючки немного притупились.

И тут ее снова настигла волна воспоминаний. Падение, и тьма…

Она тут же стряхнула наваждение, но Руфрид заметил.

– На что ты пялишься?

– Ни на что. – «Он старше меня, – подумалось ей, – вдруг он помнит…» – Руфе, не припомнишь, со мной в детстве никаких несчастий не случалось?

Юноша от удивления сморгнул.

– Сплошь и рядом.

– Нет, я хочу сказать – серьезных. Может, чуть не утонула, там?

– Не припомню. Ты все время куда-то падала, и тут же выбиралась. Тебя удержать было невозможно, хотя ты во всей деревне была самая неловкая. А в чем дело?

– Э… ничего. Неловкая – это что-то новенькое.

– Беру назад. Хватит с меня ссор на один день. – Он мотнул головой в сторону брата.

– Это что – правда? Что отец тебя ненавидит? За что?

– Не знаю. Не обязан же он меня любить. Линден младший, и больше похож на маму. Он чудо, а я – стыдоба.

– Почему?! Ты всех обставлял в стрельбе из лука… да в любом состязании. Ты никому не давал забыть, какой ты мастер.

Руфрид хохотнул.

– А знаешь, почему? Я пытался выжать из отца хоть одно доброе слово. Так и не получилось.

– Не понимаю.

Руфрид резко выдохнул.

– Хочешь правду? – проговорил он, наконец. – Когда мама умерла, я горевал не меньше Линдена. Но я не мог это показать. Я жил, как мог, и я думал, отец поймет, но он не понял. Он решил, что мне все равно.

– Но ты был еще ребенком.

Руфрид пожал плечами.

– Он ждал, что мы будем вести себя, как он. Считает, что я его подвел.

– И ты не мог с ним поговорить?

– Шутишь?

– Вот почему ты был всегда так груб! – воскликнула она. – Отец с тобой дурно обошелся, и ты срывал злость на нас.

– Точно, – кисло признал Руфрид. – А тебя что извиняет?

– А я тебе грубила, потому что ты меня зашугивал – а когда тебе это не удавалось, ты переключился на Имми. Мне казалось, что ты с отцом не сходишься, потому что ты вообще негодяй. Если б я знала… могло бы быть иначе.

– Правда? Слушай, Тан, я не горжусь этим. Мне жаль, что так случилось. Но я вырос. Я ни в чем не виню Артрина. Я вообще ничего к нему не чувствую.

– Он причинил тебе боль.

– Телесную – нет.

– Все равно боль.

– Знаешь, лучше не будем об этом. – Он обхватил колени руками, глядя в огонь.

– Ты самый невозможный тип из всех, кого я знаю.

– Какое совпадение.

Танфия вытащила тупой ножичек и принялась счищать грязь с ножен.

– Мне часто хотелось его убить, – проговорил Руфрид. – Если б он был сильнее меня, и бил бы… совсем было бы просто. Но теперь я убил человека… и знаю, что у меня бы не вышло. Мне не было приятно убивать Бейна. Разве что на миг. Потом мне стало… мерзко.

Танфия положила руку ему на плечо. Руфрид не обернулся, но и не стряхнул руки.

– Мне тоже было бы мерзко, – согласилась она. – Но если нас схватят, но не станут разбирать, кто виноват.

– Это дурно, – с убеждением проговорил юноша. – Со времен битвы на Серебряных равнинах люди не убивали друг друга. А теперь – твой дядя… что случилось с нами?