Плечи девушки поникли.

– Значит, это правда.

– Ты уже слышала?

– Я потому так и рвалась к Гелананфии! Я уверена, это какая-то ошибка! Изомира такого бы не натворила! Где она?

Элдарет прокашлялся.

– Ее заключили под стражу в одной из камер северной чети внутренней стены.

– Камер? – Танфия задохнулась. – Что с ней сделают?

– Прости, Танфия, – серьезно проговорил Элдарет. – Гелананфия едва не помешалась от скорби. Она любила деда, понимаешь, что бы он не творил. Все ее надежды покоились на том, что она переубедит его. Предупреждаю – она будет непреклонна. За цареубийство полагается смертная казнь.

– Смертная? – прошептала девушка.

– Судьбу Гарнелиса должен был решать совет Солнечного чертога; скорей всего, его отправили бы на покой, а Гелананфию поставили наместницей до его смерти. Не дело Изомиры было решать судьбу самодержца, понимаешь?

– Я хочу ее видеть!

– Конечно. Я вас отведу.

Элдарет провел ее и Руфрида в старую часть дворца, и через крытый мостик на внутреннюю стену. Только теперь Танфия сообразила, что каждый круг стен вмещал множество комнат, где жила замковая прислуга, являясь сам по себе замком. Путь их вел через затворенные и запертые врата, охраняемые двумя тюремщиками в черном. За воротами начинался коридор со стенами из простого желтого известняка, вдоль которых тянулись ряды окованных железом дубовых дверей. С нарастающим беспокойством заглядывая в каждое зарешеченное окошко, Танфия увидела, что все камеры пусты.

Наконец провожавшая их тюремщица остановилась.

– Пленница здесь, господин Элдарет, – сообщила она, перебирая связку ключей.

Прежде чем войти, Элдарет вежливо постучал. Пропустив излучинцев, сам он остался в дверях, давая им видимость уединения. Танфию трясло. Одним взглядом она окинула камеру – маленькую и голую, но чистенькую, с узеньким стрельчатым окошком, жесткой койкой, дверцей в отдельное отхожее место.

Изомира сидела за столиком под окном и что-то писала. Заслышав лязг засова, она подняла голову; мгновение глаза ее оставались тусклы и пусты, потом в них промелькнуло узнавание, и она недоверчиво воззрилась на гостей.

Танфия едва могла поверить глазам. Нестерпимо было видеть сестру в заточении, но куда страшнее оказалась произошедшая в Изомире перемена.

Пленница была одета в присобранное на плечах свободное платье ржавого цвета. Волосы ее, свежевымытые, нечесаной золотисто-русой копной валились на плечи. Она была несказанно прекрасна, и очень, очень стара – уже не славная деревенская девочка, но почтенная дама с испуганным взглядом.

– Танфия? – Она неуклюже поднялась навстречу сестре.

– Имми…

– Танфия? Боги благие, это ты?

– Да, моя родная, – прошептала Танфия.

Она несмело шагнула вперед, потом ринулась вперед, обнимая и целуя сестру. Они не в силах были разойтись хоть на миг. Танфия безутешно рыдала, и странное дело – теперь Изомира успокаивала ее. Хотя слезы лились из ее глаз, стоило ей утереть их, как лицо ее опять стало непроницаемо-спокойно.

– Но что ты тут делаешь? – спросила Имми, не отпуская ее пальцев.

– Мы пришли вчера, вместе с мятежниками. Пришли за тобой.

– От самого дома?

– Да. Я, и Руфрид, и Линден. Только Лина с нами нет. Прости, Имми…

Танфия выпалила страшную весть, пока не перехватило горло. Изомира потеряла сознание. Танфия усадила ее в кресло, пока Руфрид пытался отпоить ее водой из деревянного кубка. В конце концов Изомира немного пришла в себя, по-прежнему цепляясь за руку Танфии.

– Ничего, Тан. Я знала. Просто… тяжело было услышать это от тебя.

– Откуда ты узнала? Тебе кто-то сказал?

– Нет, – отозвалась Изомира с призрачной улыбкой. – Я почувствовала его смерть. Потому я и заколола Гарнелиса… кажется. Трудно говорить – столько всего в голове мнется… не стерпеть было.

– Так ты правда…

– Оно даже легче, что мне не встретить больше Линдена. Так тяжело было бы ему о многом рассказать.

– Он бы все понял.

– Понял, почему я вышла замуж за Гарнелиса?

Танфия с Руфридом ошарашенно переглянулись. На лице юноши было явственно написано «она с ума сошла», и Танфия готова была с ним согласиться.

– Ты была женой… царя?

– Знаю, нелепо звучит… даже не знаю, чем это докажешь. И не знаю, считается ли такой обряд; но там были владыка Поэль, и этот Лафеом, и жрица, так что, наверное, считается.

– Зачем ему было на тебе жениться? – спросила Танфия, пытаясь найти какой-то смысл в рассказе сестры.

Имми пожала плечами.

– Царица умерла. Ему было одиноко. Я еще не видела, чтобы человеку было так одиноко. Он говорил, что любит меня, и, наверное, так и было. Я тоже любила его, только недолго. А царевна мне не поверила. Скажи ей, что я никогда не вру, ладно?

Танфия в жизни не слышала от сестры ни слова лжи.

– Ты его правда убила?

– Да.

– Точно? Может, кто другой это сделал, а тебе сунул нож в руку?

– Все было не так.

– Но ты могла бы сказать, что так было. Тебя не могут запереть здесь, если есть сомнение…

– Тан, меня прямо на месте застали. Какие тут сомнения.

– Но зачем ты это натворила?

Изомира примолкла, облизнув губы.

– Чтобы покончить с его болью, – ответила она, наконец. – И с моей.

– По-моему, – вступил Руфрид, – она просто подвиг совершила! Не знаю, что на Гелананфию нашло! Эта война бы тянулась боги весть сколько, если б Имми с ней не покончила!

– Мы тебя вытащим, – твердо пообещала Танфия.

– Нет, – твердо ответила Изомира. – Вы не понимаете – Гелананфия права. То, что я сделал – непростительно! Я заслужила кару. И я не хочу, чтобы меня выпускали. Здесь мне покойно. А того, что ждет меня за стенами, я не вынесу.

– Боги, Имми, как ты переменилась. Что стало с тобой?

Вместо ответа Изомира вытащила из рукава свертку пергаментов, добавив к ним клок, над которым трудилась перед их приходом.

– Это все письма, что я тебе писала, Танфия, – объяснила она. – Никогда не думала, что ты их взаправду прочтешь… но вот они. Там все объяснено.

Гелананфия читала письма уже добрый час, но лицо ее оставалось мрачно по-прежнему. Танфия сжалась в ожидании. Царевна выкроила, наконец, время принять ее и Руфрида – поздно ночью, в своих палатах.

Как и говорил Элдарет, царевна была измождена скорбью. Но взгляд ее был холоден, как сталь, а выражение лица – твердо.

– Танфия, – промолвила она, оторвавшись от бумаг, – мне очень жаль.

– Что это значит?

Гелананфия вздохнула.

– Прочтя эти письма, я поняла, в каком напряжении жила твоя сестра. Но это ее не оправдывает.

От ужаса Танфия едва могла сдерживать себя.

– Но ей грозила смерть!

– И все же она сама признает, что когда она убивала Гарнелиса, он не угрожал ей, а молил о помощи!

– Но… Но… Я понимаю твое горе, Гелананфия. Ты пережила многое – но она ведь тоже! Она не заслуживает смерти! Смилостивься же ты над ней!

– Танфия, я и милую ее. Я хотела предать ее смерти, но вместо того – потому что ты моя подруга, и потому, что так страстно выступила в ее защиту – ее наказанием будет пожизненное заключение.

На миг Танфию захлестнуло облегчение, но его тут же сменил ужас. Под «милостью» она понимала свободу.

– Пожизненное! Нет! Это уже не правосудие, это месть!

– Как ты смеешь! – Гелананфия вскочила, потемнев лицом. – У меня нет выбора. Или ты не понимаешь тяжести ее преступленья? Да будь она моей родной сестрой, я не отпустила бы ее. Она убила не просто человека, но хранителя зауромы. Она обманула меня – нет, всех нас, отняв у нас возможность узнать правду! Это не против меня проступок – это преступление против всей Авентурии! Иссякла всякая надежда выяснить, кем был проклятый Лафеом, и что творилось в рассудке моего несчастного дела! Ты можешь хоть на миг представить, чем это для нас в силах обернуться? Нет, отпустить ее я не могу. Радуйся уже тому, что она жива. Теперь – уходите!

Царевна отвернулась. Руфрид потянул Танфию к дверям.