— Черт…. Какой же ты ублюдок. Нежнее с женщинами надо.

— Заткнись. — Сухо сказал я.

Я натянул ее гриву так, что корни волос жалобно затрещали. Она набрала в грудь воздуха, распрямила корпус, несколько секунд была в верхней точке, после чего рухнула на стол, выгнулась и выдохнула, мощно, с облегчением. Осталось разрядиться мне. Я задвигался быстрее и только вышел на финишный круг, как за дверью послышался встревоженный голос Галины. Она приветствовала босса подобострастным голосом, клонясь к земле. Плохо соображая, что сейчас будет, я задвигался с невероятной скоростью. Уже видны финишная черта, болельщицы в мини, бутылка шампанского и цветы на пьедестале…

Дверь распахнулась круто, во всю ширь. Вошел Арнольд Николаевич, держа в руке букет из кровавых роз с синей лилией посередине. С секретаршей за его спиной кто-то тихо разговаривает.

Босс сказал, поднимая глаза:

— Ириночка, надеюсь, ты не скучала?

Двигаясь с космической скоростью, я вошел в жену босса последний раз и замер на мгновение. Из-за плеча Арнольда Николаевича вытягивает невероятно длинную шею секретарша. Вот ведь сволочь, она все слышала и даже не подумала меня, дурня, остановить. Меня вырвало из комнаты соблазнителя и я горько посмотрел на эту ситуацию со стороны.

На угловатом лице Галины проступили смесь удовлетворения и скорби по моей участи.

Какие стальные нервы надо иметь, чтобы поступить как Арнольд Николаевич. Он скромно извинился, словно вошел к президенту во время важной беседы, затем сказал нам одеваться и вышел. Дверь закрылась за его спиной.

— Чего встала, милая. — Сказал я, кладя линейку на стол. — Руки в ноги и наводи порядок.

Она повернулась, ко мне и замерла. В ее глазах впервые за долгое время беспокойство о судьбе другого человека. Чего боишься, дурочка, сказал я взглядом. Со мной все будет в порядке.

Хотя сам я уверен в обратном.

— Ларион, он тебя уничтожит. Беги из страны, куда-нибудь в Мадагаскар. У меня есть связи с авиакомпанией, тебя переправят…

Я приложил палец к ее губам. Она поцеловала его, в глазах по-прежнему блестит страх. Я сказал мягко:

— Одевайся. Арнольд хоть и черт, но договориться с ним можно. Он любит спорить, а у нас как раз назрел завидный спор. Пока будем его решать, я буду цел. А там посмотрим.

Не знаю, насколько у меня убедительно вышло, но Ирина прижалась ко мне, секунду постояла и бросилась к одежде. Сквозь пелену физического истощения я отыскал свою одежду. Пытаясь не думать о предстоящем разговоре, я оделся, поправил волосы, стер со лба пот. Линейку я спрятал в задний карман, на память. Жена Арнольда Николаевича тоже оделась. Я поцеловал ее в лоб, стараясь передать вместе с поцелуеммысль, что есть в мире не тольео ненависть и насилие. Потом пошел к двери, пытаясь морально собраться. Хоть бы Арнольд Николаевич не заметил, как трясутся мои пальцы! Я вышел к нему, и он представил мне молодого паренька:

— Ларион, смотрите. Это мой племянник Гош. Насчет него и будем разговаривать. В кабинете убрано?

Я взмолился, чтобы Ирина прибрала бумаги и спрятала разбившийся шар.

— Разумеется.

На каменном лице босса дернулась жилка, но он тут же совладал с собой. Он обратился к племяннику, который кажется рядом с ним тенью дистрофика:

— Это Ларион, наш выдающийся… во все стороны тренер по межличностным коммуникациям. Он считает своей миссией — нести знание в массы.

Рукопожатие было скользким, словно до этого Гош намылил руки. Мы вошли в кабинет Арнольда Николаевича, сам он задержался что-то сказать Галине. Судя по тому, как притихло раззадоренное пыхтенье секретарши, разговор был не о цветах.

Гош во все глаза разглядывал Ирину. Она успела прибраться в кабинете и в себе. На ее лице снова холодная величественная маска. Не каждому заметно ее учащенное дыхание и ранка на губе.

От взгляда Ирины, Гош сложил руки за спиной и принялся разглядывать свои туфли. Мы с ней переглянулись. Она всем телом хотела продлить мгновения близости возле меня, но вошел муж. Ирина бросилась к нему, схватила букет. Шепнула что-то на ухо, и в кабинете от нее остался едва заметный аромат элитного парфюма.

Мы с Гошем сели на диван. Арнольд Николаевич поставил напротив нас стул и водрузился на него. Гош смущенно ковыряет в пальцах, одновременно пытаясь спрятать их то в карманы, то под бедра. Я расслабился насколько это возможно. В любом случае, не мне говорить первому. Есть время собраться с духом.

— Господа. — Начал Арнольд Николаевич. — Прежде всего ты, Гош. Недавно мы с Ларионом имели увлекательный спор по поводу работы компании. Всегда так бывает: построишь с нуля компанию, разовьешь, а потом приходят молодые да ушлые и указывают при всех, что надо было строить в другом месте, а то и в другое время. Так, Ларион? Если б ты не приносил денег и не был хорошим собеседником… В общем, Гош. Тебе уже сколько? Двадцать пять? А все еще живешь с мамой. Нехорошо! Спроси у Лариона, что можно сделать?

— Ларион, я хочу научиться общаться с девушками. И навсегда отвязаться от своей мамы. — Сказал Гош, заикаясь. Его речь отрепетирована, и я засомневался в его способности что-либо видеть сейчас, кроме крутящихся в мозгу слов. — Как это сделать?

Я развел руками:

— Исключительно тренировкой. Арнольд Николаевич…

— Сейчас просто Арнольд. — Сказал босс строго.

— Хорошо. Вы хотите, чтобы я продемонстрировал новые принципы тренинга на Гоше?

Арнольд расставил широко ладони, словно отец, принимающий загулявшегося сына.

— Вот за это, Гош, я Лариона и люблю. И даже не буду наказывать, если его слова окажутся правдой. Ларион, ты видишь, в каком состоянии Гош. Даю тебе три недели, чтобы ты довел его до приличного уровня. Договорились?

Я скривился. Три недели — смешной срок.

— Мало. Нужно полгода тренировок.

— Тренинг никто не купит, если он будет столько идти. Рассчитывай на две пары выходных и по дню среди недели. Отсчет пойдет с завтрашнего дня. Гош согласен, за это ему будут свои пряники, в случае провала не будет ничего. А если не справишься ты… — Арнольд Николаевич попросил Гоша покинуть нас, что племянник выполнил с облегчением. — Ларион, вначале я хотел сделать так, чтобы ты ушел из компании и больше никогда не нашел себе работу. Устроить это просто. Но теперь кое-что изменилось, не так ли? — Он приблизился ко мне. Если его голова двинется хотя бы на сантиметр, то мы столкнемся лбами. — В случае проигрыша ты никогда никого не будешь тренировать и навсегда покинешь Москву.

Я замер. Это удар в самое сердце. Москва с ее уникальной жизненной энергией и любимое дело, благодаря которому эту энергию я могу брать. У меня хотят отнять все это! Я вспылил:

— Мне нельзя отсюда уезжать!

— Те, кто хочет со мной потягаться, должны рассчитывать, что вернутся стрижеными. Странно, что ты это не понял за время нашего сотрудничества.

Я с ужасом понял, что в деловых кругах о пари никто не узнает. Арнольд Николаевич любит наслаждаться победой единолично. Каждую выигранную сделку он записывает на личный счет "Арнольд: Мир" и пока счет идет с хорошим отрывом в его пользу. О новом выигрыше все смогут только догадаться по его довольному оскалу и новому приобретению, которое он купит себе в качестве приза. Обычно это дорогие безделушки, которые босс обожает, но денег на которые тратить жалко. Дома у Арнольда есть комнатка, забитая как консервная банка хрустальными птичками, золочеными буддами, статуэтками народов всего света и миниатюрными машинками, обязательно хромированными и с драгоценными камнями вместо фар.

Я спросил с надеждой:

— А если я проиграю, но вернусь в Москву?

Он прислонил два пальца к моему виску и прорычал:

— Не советую.

— А вдруг я случайно поступлю на работу… или открою свое дело?

— Ларион ты этого не сделаешь. Или это будет твоя последняя работа.

Я сглотнул, слюна оказалось вязкой и едкой. Я представил, как к моим ногам привязывается камень, и я пускаюсь в глубоководное исследование.