— Да что ты?! Просто сказал? Вот друзья у меня, я вам поражаюсь! Один вечно знает, как мне жить и что мне делать. Другая сюсюкается как с малышом, нашлась мамаша!

— Что ты там мелешь? — Заорал в трубку Слава. — Остановись, пока не поздно. А как горячка сойдет, поговорим.

В трубке раздались гудки. Я выругался, кинул телефон на кровать, он спружинил и упал на пол. Экран погас. Я зажал обеими ладонями бок, как будто это могло хоть как-то облегчить боль. Перед глазами пылает. Я зажмурился, чтобы не заорать. По всему телу выступил пот, рубашка прилипла к коже, на груди чешется.

— Идиоты… — Сорвалось с моих губ. — Какие же вы бараны.

В дверном проеме стоит бледная Лена. Волосы упали на лицо и кое-как скрывают заплаканные глаза. Нос красный, нижняя губа закушена.

— Я йогурт принесла. — Всхлипывая, сказала Лена. Она с трудом подняла руки, чтобы показать ложку и стаканчик. Качнулась, чтобы подойти, но так и осталась стоять.

— Садись. — Сказал я. Лена тут же оказалась рядом. Зачерпнула ложкой фиолетовую массу и бережно понесла к моему рту. Я сказал: — Сама ешь. Ты измоталась, а я не хочу.

Лена посмотрела жалостливо и печально. Ее волосы упали мои на плечи и грудь, я отодвинул их, чтобы не лезли в еду. Черт возьми. Сгрызли мы на двоих проклятый йогурт. И шоколадку. Лена смотрит на меня большими довольными глазами. Слезы подсохли, но ее лицо по-прежнему хлористое. От ее тела потянуло теплом, как от разгорающегося костра, когда огонек теплится внутри и осторожно кусает еще беззубым ртом окружающие хворостинки. Мы договорились с Леной еще тогда, семь лет назад, что будем общаться без манипуляций, что будем дружить. Но ее постоянно тянет быть для меня матерью: ругать если она считает, что я поступаю неверно, или хвалить, когда я делаю приемлимые для нее дела. Вот и сейчас она прилетела.

Я достал вторую подушку, прислонил к стене рядом с собой. Лена с радостью приняла приглашение присесть, но вначале подобрала пустую упаковку йогурта и ложку. Сходила на кухню, оттуда долго слышался шум воды и лязг посуды. Лена вернулась с порозовевшим лицом и горячими руками, от которых пахнет легким лимоном.

— Спасибо. — Сказал я. — Кто-то должен был помыть посуду.

— Там ее была целая гора! Уже в плесени. — Лена шутливо изобразила гору немытой посуды, от которой пристывшую еду разве что не долотом отбивать. — А тебе не мешает побриться.

Я что-то прошептал, сам не слыша, что. В голове зашлись медленным танцем разноцветные круги. Я через силу открыл глаза, но не успели они привыкнуть к темноте, как закрылись снова. Я почувствовал, как на лоб мне легла прохладная тряпка. Она быстро нагрелась и стала жечь, я попытался смахнуть ее, но рука бессильно упала на грудь. Лена аккуратно взяла руку за мое запястье и положила ее вдоль тела. Тряпка появлялась на моем лбу несколько раз, забирая нездоровый жар. Мне показалось, что на улице наступила глубокая ночь, но это все занавешенные шторы. Не должно быть много времени, максимум восемь вечера. Когда я очнулся в очередной раз, то обнаружил свою голову у Лены на груди, обхваченную нежными руками. Тоненькие пальчики скользят по моим волосам. Видимо, Лена переоделась в мою футболку, потому что жесткого лифчика не чувствую. Грудь тихо вздымается, мягкая и теплая. Если прислушаться, то станет слышно легкое постукивание мощного сердца.

— Ты волшебная… — Сказал я, едва разлепляя губы. — Рядом с тобой у меня затихает боль. Любая. Если на душе гадко, то как-то сглаживается. Как чернила растворяются в океане кристальной воды. Интересно, в какую Игру ты играешь, что приобрела такое умение?

Я обнял Лену за талию. Она улыбнулась и задышала глубже, чаще. К груди ее прилила кровь, она погорячела и поплотнела.

Лена сказала:

— Когда тебе больно я чувствую, как будто больно мне. Словно это я, а не ты попала в капкан. Наверно, глупо… Пожалуйста, не смотри на меня так. И не философствуй. Ты можешь сейчас сказать, что я твоей жизнью живу, но это не так. Я сама по себе, ты сам по себе. Ты чего-нибудь хочешь?

Я вжался в ее груди.

— Молока.

— Я видела пакет в холодильнике. Хотела тебе подогреть, но оно скислось. Хочешь, схожу в магазин?

Я вздохнул. Лена совсем не понимает сейчас иносказаний. Я сказал:

— Что-то перехотелось. Сходи на кухню за вином. Возьми красное, в самом левом шкафу, сверху.

— А тебе вино можно?

— Можно. А ты можешь сходить на кухню так, чтобы твоя грудь здесь осталась? Такая мягкая и теплая…

Лена улыбнулась. Как драгоценную вазу она переложила мою голову на подушку. Да, она одела белую футболку с фиолетовыми каракулями на груди. Футболка висит на ней, как балахон.

— Юморишь, это хорошо. — Она поцеловала меня в лоб. Послышались шаги босых ног и голос, уже с кухни:

— Не вижу красного. Есть бутылка белого и шоколадка.

— Тащи. Бокалы помыла?

— Помыла. — Она пришла и села рядом. — Кстати, недавно Гош ко мне заезжал, помогал с компьютером, но на самом деле проверял: может меня затащить в постель или нет. Он душка, не успел сесть за монитор, уже все наладил.

— Как он?

— Хорош. Но боится меня, как огня. Я увидела, как он пялится на мою попу. Ты хорошо поработал: вместо того, чтобы отвернуться и извиниться, как нормальный парень, он покраснел, но пялиться продолжил. О тебе говорил с опасением. Такое чувство, что он тебя боится, или того, чем вы с ним занимаетесь…

Я спросил у Лены, какое число, и вычислил, что до финала обучения Гоша осталось чуть более двух недель. Где выкраивать время… Если бы можно было бросить этот спор с боссом. Почему я тогда не согласился на его предложение о мире?!

Вино пили медленно. Я растянулся в глупой улыбке. Очень скоро и белое вино показалось не таким плохим. Жаль, нет сливового, единственная вещь в этом доме, которая быстро не задерживается.

— Можно я у тебя останусь? С утра приготовлю завтрак и уйду.

— Мне одному проще будет залечиваться.

— Одному всегда проще… но я не могу тебя сейчас оставить. Братишка ты мой…

Я почувствовал себя щенком, которого треплют за щеки и целуют в нос. Еле отбрыкался от Лены. Договорились, что она может остаться, но с утра быстрей к себе. Спали мы в разных кроватях, но у меня было такое ощущение, что ночью она пришла и легла рядом. Не спала, а смотрела на меня и что-то шептала. Желание посмотреть на нее было нестерпимое, но я струсил и не смог открыть глаза. Под утро снился бешеный бег по оранжевым квадратам, увертывание от огромных синих треугольников. Красноголовые гусеницы сказали вместе со мной, одну из них задел синий треугольник и она разлетелась кишками по всему сну. Я очнулся, вскочил и тут же схватился за бок. Через футболку проступили пятна крови. Я окликнул Лену, но ее уже не было. Может, мне все привиделось, и она не приходила? Нет, на столике мазь. Бокалы и пустая бутылка убраны. Я с пятой попытки встал, доковылял до туалета. Заглянул в комнату для гостей, там кровать заправлена. Кое-как я перебрался на кухню. Посуда помыта. Невиданное дело, тарелки расставлены в шкафу по возрастанию. На столе я обнаружил молоко и целую кастрюлю салата. И записка. На ней ничего не было написано, но пахло Лениными духами, свежий пряный аромат.

Я вспомнил, как лежал и нее на груди и едва не визжал от боли. Как она что-то говорила, как пили вино. Мне показалось, что в квартире от Лены остался сладчайший аромат удивительной человечности, скрытый от всех других. Я едва не прослезился Захотелось, чтобы она сейчас была рядом, вот я дурак, зачем отправил поутру. Но когда я поел и взял в руки сотовый, то вместо теплейших слов, что просятся из сердца, напечатал "салат был восхитителен!" Отправил. В раздумье дожидался ответа минут двадцать. Лена ответила "спасибо" и добавила, чтоб я скорее поправлялся.

На душе стало гадостно. Я обхватил подушку и постарался уснуть, чтобы скорее выздороветь. С надеждой, что во сне все само собой встанет на свои места.

Сон не приходил, как я его ни умолял. Зато телу стало очень хорошо от бездумного лежания. А гитара потом, в девять утра, пошла лучше некуда. Хоть я не успел переспать с Игорем, но учиться играть просто и очень легко, кроме этого, игра прибавляет сил. Мне стало нравиться это дело, но как сделать так, чтобы не оказаться его пленником?