Я пошел к двери, но с удивительной прытью Галина перекрыла собой проход. Ее мерзкая голова по-боксерски вжалась в плечи. Она зашипела:

— Там жена Арнольда Николаевича. Она самого черта съест.

— Я что, похож на черта?

— Нет, но…

— Пусти. Мы с ней просто мило побеседуем. А когда придет босс? Чтоб я знал, когда заканчивать беседу.

— Трудно сказать, они с молодым родственником поехали смотреть новую машину. Сказали, что вернутся не скоро.

Секретарша выглядит раздосадованной: то ли от неожиданного прихода жены босса, то ли от того, что босса нет в своем кабинете. Нельзя принести ему чай с лимоном или взять для него на охране газету.

О жене Арнольда Николаевича я наслышан. Стерва редкостная, любит деньги и власть больше, чем своих детей. Красива, как Джоли в свои лучшие годы, но ее красота не чарующая, а покоряющая и злая. Раз босс отлучился надолго, у меня есть шанс поставить на место еще одну даму. Я погрузился в свое внутреннее пространство и вошел в комнату с надписью "соблазнитель".

Я хлопнул в ладоши, отвлекая Галину от грустных мыслей. Мое настроение начало спонтанное бурлить. Стерве надо дать по заслугам, будь она хоть женой президента.

— Галина, дайте, пожалуйста, пластиковую линейку. Лучше черную.

— Зачем?

— Хочу сделать сеппуку. Убить себя раньше, чем меня убьет Арнольд Николаевич.

Галина подняла со стола линейку, но задумалась: отдавать или нет. Пользуясь ее замешательством, я выхватил линейку сам и шагнул к двери. Галина попыталась меня удержать за руку. Я с усмешкой уклонился от ее толстых пальцев, распахнул дверь кабинета и закрыл ее уже за собой.

Сквозь жалюзи молочного цвета в кабинет пробиваются огоньки летнего солнца. Оранжевая подсветка аквариума бросает рыбьи тени на стену справа от стола. Кожаные диваны покоятся в ожидании гостей.

— Кто вы? — Потребовала от меня женщина в кресле босса. Ее ногти медленно постукивают по столу. Я оценил их кроваво-красный цвет и то, что они крепче камня. Вцепятся — не отпустят.

Я ответил:

— Да и вы на любовницу не похожи.

— Выйдите вон, и ждите своего начальника. Секретаршу из-за вас уволят, я велела ей никого не впускать.

Женщина привстала в кресле, но оно отъехало назад, и женщина снова повалилась в него. Красивое лицо вспыхнуло краской злости, губы стали тонкими, а глаза мстительно сощурились. Красива в ярости, как валькирия.

Я привычно пошел к шкафчику с хитрой дверцей, за которой в темной прохладе покоится мини-бар. Кто-то за потайной дверью хранит деньги, кто-то трусики секретарш. Арнольд Николаевич вместе с гостями любит полакомиться свежими или крепкими, в зависимости от настроения, коктейлями. Мини-бар великолепен: держатели для бутылок хромированы, полочки с кожаной отделкой. Небольшой холодильник со льдом и фруктами внутри.

Я замешал себе мохито, повесил дольку лимона на край бокала и двинулся к столу босса. Жена Арнольда Николаевича цепляет меня глазами как затаившаяся сирена. Сейчас откроет чудный зовущий рот и польется песня. Я приготовился слушать, потягивая коктейль. Она оценивающе сказала:

— Значит, вы тот самый тренер. Который Холод. Развратник и зануда. Мне Арнольд про вас рассказывал, вы поссорились на днях. Теперь вас точно уволят.

— И о вас он рассказывал. Только хорошее. — Сказал я, прищурившись на левый глаз и покачивая пальцем. — Только глаза у вас странные, про них он не упомянул. Один строгий и требовательный, а другой выдает ваше желание. Желание, чтобы вас сейчас же схватили за волосы, прижали к столу и трахнули как развратную обезьяну. Один ваш глаз — воплощение садизма, другой — мазохизма. Арнольд Николаевич силен, раз сумел приструнить такую мощь, как вы.

Ее лицо покрылось красными пятнами. Если ее вырядить в бело-синий костюм, получится истинная королева льдов. С кровавыми ногтями, уничтожающим взглядом и вздернутым вверх подбородком. Она дернулась встать, но совладала с собой и осталась сидеть.

— Арнольд силен. Только подчиненные у него слабые.

Покачивая бокалом с мохито, я философски заговорил:

— Значит, вы садистка с мужем, детьми, подчиненными. Но Арнольд Николаевич рассказал вам обо мне, ненормальном и развращенном. И вы явились сюда, вы знали, что я приду сегодня. Арнольд Николаевич не просто так поехал катать племянника, это вы послали его за какой-нибудь чепухой вроде цветов, чтобы остаться со мной наедине. Знаешь что? — Я резко сменил тон, чтобы выбить ее из колеи и окончательно взять власть. — Ты всех привыкла нагибать и это ты считаешь унижением. Я пришел унизить тебя.

Стараясь не глядеть в ее сторону, чтобы не струхнуть, я отставил бокал и встал. Кровь отхлынула от ее лица, губы среди белых щек горят как маяки бедствующих кораблей. Она сказала сухо, но с вызовом:

— Только посмей.

Вызов есть. Вызов принят.

— Я дурак. Мне можно.

Она держится ровно и глядит вперед. Я подошел к креслу, расстегнул ремень. Ширинка поползла в разные стороны. Когда предмет греха вывалился, уже наливаясь кровью, я наклонился к штанам и достал из кармана линейку. Коротко замахнувшись, я хлестнул черным пластиком по столу и приказал:

— За работу. Живо!

Ее лицо дернулось в сладостной муке. Превозмогая свои очевидные желания, женщина сказала:

— Если ты хоть раз притронешься ко мне…

Она не закончила фразу, потому что удивленно уставилась на свою ладонь, сжавшую мое срамное место. Пока ее мозг занят обдумыванием ответа, который бы заткнул меня за пояс, ее тело делает то, что хочет на самом деле. Я растянулся в улыбке и еще раз хлопнул линейкой по столу.

— Я сказал, бери губами.

Не дожидаясь реакции, я свободной ладонью схватил ее аккуратно прибранные волосы и с нажимом приставил ее лицо к своему паху. Насколько легко подчиняются те, кто сам любит подчинять!

Через несколько минут я сказал ей, чтоб отпустила. Она послушно отстранилась, посмотрела снизу вверх. Вместо злости и ледяной царственности во взгляде появились робость и скромность. Как будто она стервозной маской всего лишь прикрывает белого мотылька души. Она жаждала, чтобы через маску кто-нибудь пробился. Показал ей, какая она на самом деле зависимая и вообще бедняжка.

Я поднял ее. Кресло пинком отправил в сторону.

— Руки на стол, ноги в стороны!

Господи, хоть бы секретарша не услышала и не вломилась сюда, с нее станется. Жена Арнольда выгнулась, грациозно положила ладони на стол, попу оттопырила. Какое интересное слово, будто такую чудную попку можно пырить, да еще и отто. Я шлепнул ее по ягодице линейкой.

— Снимай блузку!

Я не заметил, как она оказалась топлесс. Женщина повернулась ко мне и потянулась руками на шею, но я шлепнул линейкой ее по груди и приказал строго:

— В исходное положение!

Когда я стягивал штаны с нее, вдруг почувствовал, что трясусь как осиновый лист. Но, черт возьми, надо показать этой стерве, что и на нее есть ремень…линейка! С окрепшим чувством справедливости, я хлестнул ее по голой попе. Она выгнулась и прошептала:

— Еще…

Я схватил ее за волосы, притянул к себе и прорычал на ухо:

— Сейчас я трахну тебя как грязную шлюху…

Бумаги босса полетели со стола. Ящики открылись от непрерывных толчков. Рыбки в аквариуме жадно припали к стеклу. После такого зрелища рыбы решат открыть брачный сезон раньше.

Я поймал рукой падающий со стола ноутбук, кинул его на диван, не отвлекаясь от дела. Возникла мысль утащить женщину на диван, но ладно уж. И так пойдет.

Женщина настолько измучилась в ожидании сильной руки, что за пятнадцать минут получила женское счастье два раза. От каждого ее пульсирующего сжатия я рычал ей в ухо и бил линейкой по бедрам, бокам, а она с остервенением бросалась на меня как матрос на защиту Родины.

Стеклянный глобус, подаренный Арнольду Николаевичу на сорокалетний юбилей, покатился со стола и грянул о пол. Не в силах прерваться, я вытянул шею, посмотрел как он там. На полу валяются две ровные половинки. В недобром предчувствии я хлестнул женщину по бедрами настолько сильно, что жена Арнольда Николаевича замерла. На лице застыл крик сладкой муки, но из открытого рта не сошло ни звука. Я хлестнул еще раз. И еще. Она застонала.