Он тупо уставился в пол, решая в уме ещё одну задачу.

На следующий день за Костей пришли Оллис, раньше Сергею казалось, что они малоэмоциональны, но теперь он мог слышать их возгласы нарекания и радости. Уходя, Костя сказал:

— Я обещаю, Оллис придумают что-нибудь.

— Ты о чём?

— О тебе. Ведь ты им не безразличен.

Сергей снисходительно поблагодарил его и спросил:

— А как же ты?

— Пожизненное заключение. С этим у Оллис строго.

Костя вышел, а Сергей остался дожидаться своей судьбы. Он мог бы покинуть своё тело прямо сейчас. Но, тогда он выдаст своего друга Туса, за то, что тот предупредил его. Тус рисковал собой ради него. Нет, Сергей ещё не превратился в безвольного труса и подлеца, в придачу. Но когда в комнату вкатили бесформенную установку, Сергея сковал какой-то дикий страх перед неизбежным. Сотни лет он искал случая смерти, и вот он настал в виде направленных нейтральных частиц. Поистине, это самая адская в мире машинка. На него смотрело несколько пар раскосых глаз. Среди них был и Тус. А там, за раскрытыми дверями толпились ещё несколько ТОПи. Там же в дверях, не приближаясь к нему, порхали "мухи" Инфо. Знакомый судья сухо зачитал приговор, и военный ТОПи приступил к его исполнению. Оцепеневшего Сергея поставили к стене, но только с первым щелчком он вдруг очнулся. "Ани!"

Слишком поздно пришёл к нему инстинкт самосохранения. Сознание его помутилось. Сквозь неясную пелену и мглу, он увидел последнее — склонившееся над ним заплаканное лицо Ял.

— Лей-ей-ей! — донёсся до него чей-то знакомый голос. И всё.

Бытие. Сбивающиеся с ритма удары, настойчиво набирали скорость. Они пришли откуда-то со стороны и чувствительно ударяли по всему телу, в голову, в конечности. Наконец, пришло чувство тепла, и память тут же нечётко выстроилась в её сознании. Сейчас будет свет, потом озноб, слабое чувство голода, и звуки мира, в очередной раз затмят этот неизменный внутренний хронометр её уставшей жизни. Потом голод пройдёт. Так же, в очередной раз она увидит перед собой колонны любопытных, восхищённых и сочувствующих людей. И снова она начнёт свой бесконечный рассказ об истории ГЕЛИОПУТИ.

Её зовут Анна, и её память оказывается, всё ещё светла, и только она может с точностью вспомнить все детали далёкого прошлого. Но иногда, в редкие часы перерывов, ей вдруг кажется, что она растение, что-то вроде фикуса, сидящего в горшке посреди огромного холла, но только под стеклом. Её руки иссохшие прутья, а ног она не может видеть, они укутаны толстым слоем одеял. Но как только Анна начнёт думать о себе, лично, тут же вновь придёт услужливое небытие.

Однако время идёт, а свет всё ещё не появляется. Между тем, озноб уже прошёл, и наступило приятное тепло, от чего её вновь потянуло ко сну. Но тут она встрепенулась. Что случилось? Какие-то неполадки в системе её жизнеобеспечения? Она шевельнулась и почувствовала всё своё тело. Свет всё ещё не поступал, а слух уже уловил неясные звуки извне и звуки её собственного дыхания. Анна заволновалась, впервые после её двухсотлетнего заточения под стеклом, происходит что-то не так как обычно. Анна решила ждать дальше, но ничего не происходило. Так уж устроен человек, в минуты полной пустоты всегда спасает память, возникающая, как благо, но только не для Анны. Память о ГЕЛИОПУТИ не в счёт, речь идёт о настоящем. Её "вчера" было таким же, как и "позавчера", а прошедшая неделя была такой же, как и предыдущая. Поток незапоминающихся лиц, глаз, жадно ждущих её внимания, доверительных и благодарных слов, которым нет места в её памяти, и нет сил, вырваться, уйти и забыться навсегда.

Она уже слабо понимала, зачем, собственно ей не дали спокойно умереть, когда пришло её время. Зачем славят её, как легенду. Что она такого сделала? А может, скорее наоборот, ей устроили вечную муку — муку жить, лишив её возможности двигаться, делать то, что хочется, говорить то, что хочется. Она растение! Где-то, минуя желудок и кишечник, поступает пища. Кто-то в момент небытия, приводит её в порядок. И люди, люди, люди, молящиеся на неё, как на икону.

Анна загрустила не на шутку. Света по-прежнему не было, но её глаза постепенно стали различать слабые тени и блики. Анна пригляделась, блики отбрасывало стекло, за которым она находилась. Подсознательно, она подняла руку и почувствовала его прохладную поверхность. Она подняла вторую руку, стекло отошло в сторону, и тут же над её головой вспыхнул красный огонёк. Подняв голову, она поняла, что это сигнализация, сейчас придут люди, но никто к ней не спешил. Она попробовала встать на ноги, но только неуклюже вывалилась из своего кресла наружу, за стеклянные створки. Всякие присоски, провода и трубочки с шипением оторвались от её костюма и остались болтаться в "шкафу".

"Что теперь?" — подумала Анна, ощупывая свои ноги. Вероятно, они отекли за столько лет сидения. Минут через пять Анна решилась на невероятное — медленно поднялась на ноги, более того, перешагнула через валяющиеся одеяла и медленно побрела в ту сторону, куда обычно уходит поток людей. Оказалось, это был ещё один зал. Неоновым светом отсвечивала стеклянная витрина слева. Какого было её удивление, когда она увидела в ней спящего президента ГЕЛИОПУТИ. Значит она не единственное здесь растение. Уже не глядя по сторонам, Анна прошла так несколько залов, и, наконец, добралась до ярко освещённого фойе. Заглянув за стеклянную стойку, Анна увидела спящих охранников. Перед ними призывно мигала сигнализация, указывая на пустующий шкаф, из которого только что выбралась Анна. Ей сделалось нестерпимо жарко, и не мудрено — на ней был надет сверкающий костюм, а её голову украшали наушники-фоны. Избавившись от фонов, она с облегчением взлохматила волосы, и скинула верхнюю куртку.

Все эти вещи — куртка, фон, и куча всякого пристяжного материала валялись ровной дорожкой до самого выхода. Анны в фойе уже не было, лишь было слышно, как храпел кто-то из охранников, заглушая сигнализацию.

— Мама!?

Ян стоял, переминаясь с ноги на ногу, огорошенный таким видением.

— Ты? Как ты выбралась? Тебя никто не видел?

Молча, Анна с безграничной любовью разглядывала сына. Он так и остался молодым, двадцатипятилетним, он у неё просто прелесть. Как и обещал Сергей, Ян вырос здоровым, крепким и талантливым, но для Анны, главным было то, что он был очень похож на своего отца. Анна тайно радовалась этому, и сейчас, и тогда, двести лет назад, когда её в бессознательном состоянии, после очередного приступа поместили в генариум, под стекло, для всеобщего обозрения.

— Я никого не видела, — наконец ответила она.

И тут Анна вспомнила о своей внешности. Должно быть, она сейчас выглядит дряхлой старухой. Но Ян не дал ей домыслить дальше. Крепко обняв мать, он увлёк её на теледорожку, и они тот час оказались в просторной шикарной гостиной. Анна и не поняла, как уже сидела на роскошном диване, но ей всё ещё было не по себе, отчего-то она волновалась, ей хотелось что-то сказать или объяснить.

— Я вот, тут шла… Оказывается ты живёшь в этом доме. Я не знала. Я просто шла, и вдруг подумала…

— Мама, — просто сказал Ян, — ничего не объясняй, ты просто забыла, а сейчас вспомнила.

Продолжая пожирать его глазами, Анна замолчала.

— В прошлую пятницу я говорил тебе об этом, — добавил Ян.

— В прошлую пятницу? — Анна напрягла голову, — Ах, да! В тот день, ещё внуки…. Где они?

— Мама, это были правнуки Евы.

— Кстати, где Ева? — заволновалась она.

Ян не ответил. Обхватив голову, Анна всё поняла.

— Это бесчеловечно, — надрывно прошептала она.

Ян поспешил обнять Анну, прижав её голову к груди, он добавил:

— Ребята сейчас отдыхают в санатории.

И тут, он встрепенулся.

— Что же я сижу, как истукан? Ты, наверное, кушать хочешь?

— Да, — отозвалась она с готовностью. Она и не помнила, когда вообще ела.