Все оборудование бездействовало, каждая единица свернулась в исходную оболочку — на это у меня глаз был наметан. Пыли на поверхности не было. Первым делом с помощью особого словаря, развернувшегося из шарика, я попытался вернуть в рабочее состояние информационную машину. Ментальный пусковой код загрузился удачно, затем, уже более уверенно, я оживил экран. В тот же момент в зале притух свет, потолок растаял, и Даурис, и Таврис предстали во всей своей красе. Изображение, правда, казалось несколько неестественным, напоминавшим спектрозональные аэроснимки. Даурис почему-то предстал ярко-красным шаром с зеленным ободком, Таврис заметно полиловел. Следом по гигантским, занимавшим большую часть экрана светилам побежали кривые, начали выстраиваться графики, обозначились колонки символов, которыми когда-то пользовались ди. Мне еще предстояло разобраться в этой свистопляске данных. Прежде всего изображение зафиксировало состояние станции в момент ухода флота архонтов. Вот последний, с размазанными очертаниями линейный корабль — две усеченные, соединенных основаниями, четырехгранные пирамиды, то есть октаэдр, — покинул станцию, исчез в сером лимбо. Тут же временной интервал резко увеличился, счет пошел на столетия. Скакнуло с десяток цифр, и счет времени вновь резко замедлился.

На экране внезапно и крупно высветился исполинский звездный прыгун, своей формой напоминавший челнок, доставивший нас на станцию. Это был овалистый, несимметричный звездолет с башенкой-выступом по правому борту, неуловимо напоминавший нашего речного сома с коротким хвостом и более высокой спинкой. На борту символ транспортного средства, рядом полустертый номер. Это же «Несущий груз на спине»!.. Я невольно подался вперед. Выступ, где размещался командный пост, смят, на корпусе пусто, обшивка местами взрезана и во многих местах пробита — трудно было отделаться от впечатление, что звездолет долбили гигантским ломом.

Я потерял дар речи — мне довелось наблюдать за звездолетом, явившимся с поля сражения, которое произошло по меньшей мере полмиллиона лет назад. Сигнальные огни на корпусе фламатера горели неровно, часто гасли. Между тем обслуживающие оболочки, как и положено в режиме посадки, налипли на корпус судна, принялись буксировать «Несущего» в сторону распахнутых шлюзовых ворот. Следом на экране появился первый знак, который я узнал сразу. На этот раз словарь, так долго хранимый в левой ноге, не понадобился. Этот иероглиф обозначал, что спуск в приемную шахту и осаживание на посадочное место прошли штатно. Далее на экране высветилась картинка причальной палубы — это было гигантское помещение с одним-единственным звездолетом, улегшимся на исполинские салазки, при этом из корпуса чуть выдвинулись толстые обрубки-конечности. Подсобные койсы и всякая прочая мелочь продолжали ползать по обшивке, потом вдруг посыпались оттуда, как ошпаренные. На этом всякое шевеление на палубе закончилось. Последним на экране появился громадный андреевский крест, что у ди означало сигнал предупреждения. В любом случае, когда ситуация развивалась не по инструкции, в их протоколах появлялись подобные знаки.

На экране опять изменился временной масштаб, и изображения Дауриса и Тавриса вдруг принялись пучиться и сжиматься. По их громоздким беспокойным телам вновь побежали многоцветные кривые, начали выстраиваться графики, колонки цифр. Всякий раз, как размеры Дауриса уменьшались до пунктирной окружности, проходившей под его фотосферой, со станции в сторону звезды выпускались какие-то яйцевидные снаряды. Они погружались в тело Дауриса и через некоторое время светило возвращался к первоначальному объему, опять же пунктиром обозначенному на экране. В этот момент меня впервые кольнула крамольная мысль — только ли для приема кораблей служил этот комплекс? Уж не для контроля над беспокойным, того и гляди готовым сжаться в коллапсе и со взрывом возродиться в образе сверхновой звезды Даурисом, была построена приводная оболочка? То, что с самого начала не давало покоя — прежде всего значительно бльшие размеры станции по сравнению с сооружениями на Беркте (а ведь тот централ являлся узловым для обширного сектора Галактики) вдруг очертилось внезапной догадкой — неужели ее разрушение неминуемо погубит Хорд?..

В углу застрекотал аппарат, из него поползла широкая лента испещренная значками, похожими на наших пауков, тараканов, бабочек. Скоро у меня в руках оказался свиток, в котором был дан отчет — по-видимому, очень краткий — за весь указанный период, то есть, с момента выключения машины до ее пуска. Я развернул распечатку — без пол-литра, то есть, без словаря не разберешься.

Догадка о возможной связи приводного централа с процессами, происходящими в недрах красного гиганта, обескуражила меня. Сколько помню себя на Хорде, не было дня, чтобы я не попадал в двусмысленную, требующую скорого и точного решения ситуацию. Всякий раз мне приходилось самостоятельно делать выбор, и в каждом случае это было тяжкое испытание. Вот и теперь! Если мысль о подлинном назначении этой преисподней верна, придется менять всю идеологию нашей миссии и призывать губошлепов любой ценой сохранить в целости и неприкосновенности эту цитадель Черного гарцука.

Ладно, где наша не пропадала! Прежде необходимо до конца убедиться, что картина взаимоотношений удивительного по своей неожиданности любовного треугольника: взбесившегося фламатера, приводной станции и экспедиции хордов мною оценивается верно. Интуиция подсказывала, что если с геенной огненной и сообществом губошлепов мне кое-как удалось разобраться, то звездный грузовик, зверь третьего класса, до сих пор оставался в этом уравнении неизвестной величиной.

Может, все-таки рискнуть и отправиться на зов? Но прежде следует выяснить, чем занимаются мои соратники по борьбе.

Вот и пришел черед удивительным штучкам-дрючкам, которыми снабдил меня батяня-комбат. Я извлек из ноги шарик-оболочку, с помощью которого, как уверял меня попечитель, можно войти в цепи управления станцией и попытаться установить контроль над программным контуром. Успех подобной операции был под большим вопросом, но, по крайней мере, полагал я, кое-какими цепями на приводном централе — в первую очередь линиями связи и транспортными средствами, овладеть было можно.

Получив команду, шарик размером с горошину всплыл с ладони, начал совершать зигзагообразные движения по всему пространству овального зала, затем спикировал к одному из аппаратов, стоявших в углу. Прилип к поверхности, растаял. Вскоре до меня донесся мысленный оклик.

«Готов к приему».

«Изображение вспомогательного шлюза».

Шарик-помощник передал кодовые сигналы, и в тот же миг на экране возникло изображение нашего челнока. Кадр придвинулся к полупрозрачной стене, очертания предметов помутилось, но тут же обрело прежнюю ясность.

…Хорды, объединившись в три круга, взявшись за руки, молились. Повторяли вслед за апостолом Петром.

— К Тебе, кому единому подобает имя Повелитель, Сущий, грозный Судия, Тот, кого можно любить, неприступный царь Славы, Ветхий днями, Старец наш, Господин, Ковчег нерукотворный, обращаемся… Спаси и сохрани нас.

Так повторялось несколько раз. Наконец Огуст, сидевший во втором ряду соплеменников, подал знак, и моление закончилось. Многие утирали пот со лба.

Спустя несколько минут Левий Матвей поднялся с места, вытянул вверх руку с разогнутыми двумя — указательным и средним, остальные сложены в горсть, — пальцами и объявил.

— Сказал Ковчег, а учитель донес его слова до нас, страждущих, замурованных в геенне огненной, посланных на съедение зверю, — плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю, и обладайте ею, и владычествуйте над птицами небесными и над рыбами морскими, над всякой ползающей и бегающей по пальмам тварью.

Он сделал паузу, затем простер руки к слушателям.

— Вот собрались мы, узнавшие имя Создателя, и радости нашей нет предела, ибо сегодня день торжества. На краю гибели, в пасти Черного гарцука, играем мы свадьбу повелителя нашего Огуста, его помощника Этты и скромной сестры-девицы Дуэрни, пусть будут благословенны их имена. Слушайте сюда, поселяне. Внимайте душой…