Меня разбирал смех, занятное складывалось положение. Дикари с луками и стрелами решили атаковать танк. Безумству храбрых поем мы песню, к сожалению, эта песня будет последней. Я реально представлял картину будущей бойни — мне приходилось сталкиваться с фламатерами, я знал, на что способны обезумевшие вернослужащие. С другой стороны, насколько технический уровень цивилизации Ди был выше уровня хордян, настолько же далеко попечитель опередил граничащее с фантастикой умение архонтов. Если прибавить к этому мощь, которую добавит к моим возможностям волшебный пояс, в материальном отношении мне было что противопоставить «Несущему груз», однако применение всех этих штучек-дрючек, которыми снабдил меня попечитель, приводило к парадоксальной ситуации. В этом случае в глазах хордов, и прежде всего Огуста, я неизбежно становился носителем абсолютной силы, властелином чудес, что укрепляло их уверенность в наличие грозной внешней силы. Если я желаю добра Хорду, я обязан поделиться с ними умением управляться с этой силой. Если откажусь, значит, меня нельзя считать существом, желающим поселянам добра, и никакие уверения, объяснения, клятвы, ссылки на обстоятельства здесь помочь не могли. Такова наша хордянская логика. На это и намекал Огуст. Это была ловушка, жуткое суеверие, способное напрочь перечеркнуть все полезное, доброе, вечное, что только-только начало взрастать на Хорде.

Что мне оставалось делать, ведь вовсе обойтись без подпорок, какими снабдил меня попечитель невозможно. Одна надежда на разум хордян, на их здравомыслие, подсказывающее, что не из каждой верной посылки следует делать догму.

Теперь насчет приводной станции. Управлявший ею интеллект едва ли обладал зачатками разумного существа. Вряд ли он был способен видеть сны, рефлексировать. Это был могучий быстродействующий диспетчер, не более того. По крайней мере, известная мне приводная станция на Беркте каким-то особым, отличным от утюга мировоззрением, не отличалась. Круг ее задач был описан в программах, пусть даже количество этих программ было невероятно велико. В любом случае это число было конечно. Нештатные ситуации тоже поддавались прогностической оценке. Одним словом, вряд ли архонты пошли на то, чтобы встраивать в стандартную конструкцию приводной станции искусственное разумное начало.

Другое дело, звездный прыгун, которому то и дело приходилось решать неожиданные, немыслимые по сложности задачи пребывания в сером лимбо, выходу из него, проверке систем, материализующихся после межзвездного прыжка. Здесь без идеологии, без осознания себя как личности не обойтись. Судя по словам Огуста, скорее всего мы имеем дело с тупым, добросовестным, потерявшим хозяев исполнителем, не потерявшим в процессе эксплуатации высокого мнения о собственных достоинствах. Интересно, по какой причине этот транспортный недоумок вернулся в систему Даурис-Таврис? Участвовал ли он в генеральном сражении? Получил ли соответствующее распоряжение? Может, ему приказали подготовить базу к приему уцелевших звездолетов? Насколько серьезны повреждения «Несущего груз»? Какими возможностями обладает? Способен ли воссоздавать биокопии и какого уровня?

В этом следовало разобраться в первую очередь, тогда можно попытаться внушить межзвездному грузовику, кто действительный хозяин на станции. Однако первым делом следовало совладать с высоким, седоватым существом, появившимся в проеме, открывшимся в стене шлюза. С виду это был полноценный губошлеп: поседевшая перистая шевелюра, залысины, удлиненная тупая физиономия с остроугольным подбородком. Крупный, крючковатый, как у попугая, нос. Ноздри, в отличие от человечьих, располагались по бокам. Толстые выпуклые губы, рост подстать нам, землянам. Наряжен в рабочий комбинезон с лямками на плечах, под комбинезоном рубаха со стоячим воротником.

Все было так и не так.

Прежде всего, посланец Черного гарцука был почти прозрачен. Его очертания едва угадывались на фоне броневой плиты, освободившей вход в туннель. Ее овальная форма была типична для цивилизации Ди. Возможно, с запорами я сумею справиться. По крайней мере, Быстролетный долго тренировал меня искусству ментального обращения с подобными замками.

Мы вышли навстречу посланцу вчетвером — все в латах. Ручные бластеры были спрятаны под полами металлизированных накидок. Я заранее предупредил Хваата и двух его матросов, что приказ применить оружие мог отдать только я. Каковы бы не были обстоятельства!..

Встретивший нас прозрачный пусто смотрел поверх наших голов. Видел ли он нас? Не знаю, однако вот что напрочь отложилось в памяти — чувство омерзения, которые испытали следовавшие за мной хорды. Я грозно глянул в их сторону, и Хваат, уже собравшийся выложить очередную порцию ругательств, нехотя сжал челюсти. Наконец посланец открыл рот, что-то невнятно выговорил, смысл сказанного разобрать было невозможно. Мы с Хваатом недоуменно переглянулись. В этот момент прежний громовой басок с нескрываемым раздражением гаркнул.

— Он приказывает — следуйте за ним.

Посланец зверя повернулся и направилась к выходу. Как и было условленно, первыми вслед за этой куклой двинулись матросы с «Калликуса». Это были крепкие обученные ребята, подлинные славные — им было поручено обезвредить порученца Черного гарцука. Затем мы с Хваатом. В нашу задачу входило как можно быстрее добраться до узла управления дверями, ведущими в малый шлюз и взорвать его. Безнадежная и, на мой взгляд, бесполезная затея. «Взорвать» что-либо, «прорваться» куда-либо на станции, принадлежащей ступающим по звездам, было невозможно, но я, скромный хорд, решил не спорить с Третьим столпом. Молодость Огуста, его готовность пожертвовать собой порой дурно действовали на него. В такие минуты он вел себя как задиристый петушок, решения принимал единолично, хуже того, поспешно. Любой ценой мне следовало заставить его прислушаться к голосу разума.

Или, на худой конец, внять сну.

Мы вошли в короткий, оканчивавшийся такой же необработанной броневой плитой, туннель. Хваат уже совсем было собрался дать приказ матросам скрутить проводника, но я удержал его — понятно, что этот отрезок являлся шлюзом, через который высадившиеся на вспомогательной палубе попадали вглубь станции. Так и оказалось. У второго барьера нам пришлось подождать несколько минут прежде, чем плита плавно скрылась в стене. Далее начинался широкий транспортный коридор, где по бокам в ряд стояли кресла, предназначенные для перемещения оболочек внутри станции — садись, отдай мысленное распоряжение и лети!.. Так, по крайней мере, обстояло дело на Беркте.

Здесь же налицо были классовые различия: справа роскошные, с раздвоенной спинкой кресла — их было всего три, одно за другим; слева — простенькие скамеечки, на которых по двое могли следовать представители обслуживающего персонала из разряда биоробов.

Я внимательно прислушивался к сверхчувственной ауре — вокруг был томительно тихо, хотя по опыту Беркты я знал, что в телепатической области на станции должен был царить тот же объемный шумок, что и в привычном нам радиодиапазоне. Разве что тихое потрескивание исходило от указавшего нам на сидения для рабов проводника.

Хваат вопросительно глянул на меня, я кивнул. Он что-то коротко, на жаргоне выкрикнул, и в следующее мгновение оба матроса набросились на проводника. К нашему удивлению, они врезались друг в друга и, почесывая лбы, повалились на землю. Странное существо как стояло возле ряда передних сидений, так и продолжало стоять. Я приблизился и попробовал почесать его по плечу. Моя рука свободно прошла через полупрозрачную плоть.

— Голография!.. — выдохнул я.

— Что за голография? Кого ты обложил? — поинтересовался Хваат.

В следующий момент проводник без следа растаял в воздухе, а в телепатическом эфире вдруг зазвучала заунывная, на басах мелодия. Давненько я не слышал музыки, соскучился по родным благозвучным аккордам, но эта нудная песня ничего, кроме омерзительного озноба, у меня не вызвала.

— Немедленно назад!

— Зачем? — заявил один их матросов. — Здесь хорошо, прохладно. Айда в ту сторону, — он указал вглубь станции. — Там нас ждет отец.