Участок фронта в 15 верст против Дона и 60 верст по берегу моря определяется между х-ром Витавским (по реке Грузкой Еланчик) и с. Урзуф (Приморское).

В состав 2-й бригады вошли полки: 9-й греческий, 10-й донской, 2-й игнатьевский и 12-й кавалерийский, общей численностью штыков — 13 000, сабель — 700, при 4-х орудиях, 50 пулеметах, аэроплане, двух бронепоездах и одном автоброневике.

Участок фронта 2-й бригады, расстоянием в 60 верст граничит между двух сел Коньково и ст. Караванная (4 версты юго-восточнее Марьяновки).

И 3-я бригада из трех полков: Покровского, именного полка Паталахи и ореховско-сводного, общей численностью 5 000 штыков и 50 сабель, при 10 пулеметах. Участок фронта, расстоянием в 10 верст между 1-й бригадой и второй.

Уже рассветало, когда мы расходились по квартирам.

Наши войска продолжали наступать, и мы по этому поводу сообщали командованию 2-й Укрармии:

«Согласно приказа по армии, наши части перешли в наступление 11 мая по линии ст. Море до ст. Моспино. Наступление развивалось успешно, были заняты главные опорные пункты. Отсутствие налаженной и срочной доставки патронов заставило оставить многие позиции и приостановить наступление. Кроме того, части совершенно не имеют патронов и, продвинувшись вперед, находятся в угрожающем положении на случай серьезных контрнаступлений противника. Мы свой долг исполнили, но высшие органы задерживают питание армии патронами. Просим устранить это и регулярно в достаточном количестве высылать патроны, и мы не только полностью выполним задание, но сделаем больше того.

Начштаба 1-й Украинской повстанческой дивизии Озеров, Младший помощник Бурыба»[435].

13 мая мы успешно вели наступление по всему фронту и с боем взяли ст. Кутейниково, Кузнецово, Михайловка, Александровка, Безымянная с боями продвигаясь к Моспино и Квашино[436].

В тот день Махно отправил следующую телеграмму:

«По нахождению — Чрезвычайному Уполномоченному Совета Обороны Каменеву. Копия — Александровск Уездному Исполкому.

По распоряжению из Александровска, прервано телеграфное и телефонное сообщение с Гуляй-Полем. В то же время в Александровске местная власть распространяет слухи, что на Александровск идут три отряда повстанцев Махно и приказано быть готовыми к взрыву мостов для противодействия. Заявляю, что ни одна часть моих войск не снята с фронта, ни одного повстанца мною не направлено ни на Александровск, ни на другой пункт Советской республики. Наоборот, повстанцы ведут успешное наступление на деникинском фронте и находятся в трех верстах от Кутейниково.

Заявляю, что распространяемые александровскими властями слухи о движении повстанцев на Александровск есть чистейшая провокация, преследующая темную цель дезорганизации фронта и тыла. Примите срочные меры к прекращению подобной провокации, иначе фронту и тылу грозят неисчислимые бедствия, ответственность за которые падет всецело на руководящие органы власти»[437].

— Правда, хорошо будет?! — заговорил ко мне Махно.

— Хорошо-то, хорошо, только ты написал бы приказ по фронту, — ответил я.

— Да, да, надо написать и копию послать Каменеву, — Махно сел за стол, но его вызвали к аппарату.

Гуляйполе передавало, что в еврейской колонии Горькой неизвестной бандой учинен погром. Тут же на летучем заседании было решено выделить комиссию для расследования, в которую вошли делегаты съезда.

Махно их напутствовал: «Выезжайте на место преступления и самым жестоким образом, показательно, накажите виновных, а мы заедем в Бердянск, проконтролируем формирование новых полков».

Итак из Мариуполя мы отправились автомобилем в г. Бердянск, чтобы посмотреть готовность формирующихся там Чередняком полков.

В г. Бердянске был парад двух полков: пехотного и конного. Впечатление осталось хорошее, но чувствовалось, как неведомая рука сеет антисемитизм.

Вечером на улицах появились какие-то подозрительные типы с винтовками и узлами. Напротив гостиницы Гранд-Отель, на улице, лично Махно были расстреляны два молодчика с узлами в руках. В них были женские платья, панталоны, детское белье, галстуки и другое тряпье.

Ночью шла гулянка, устроенная начгарнизоном Каретниковым, пригласившим на вечер женщин. Были тосты, играла музыка, пели песни, пары, дурачась, танцевали танго в похабном исполнении...

Махно был пьян и как одурел: он что-то кричал, а потом открыл стрельбу в потолок. Но дюжие руки Куриленко обвились вокруг тонкой талии батьки — он был обезоружен, связан и уложен в постель.

Что было с ним на утро, не знаю: мы были далеко.

В это время наши полки, выполняя приказ, наступали.

«На Таганрогском направлении наши части, закрепившись на линии реки Еланчик от Ново-Николаевская до Покровской и далее на северо-запад, продолжают энергичное наступление. Упорные бои продолжаются.»[438].

15 мая, когда мы остановились на станции Пологи, к нам вошли Долженко и Могила[439], члены комиссии, ездившей на расследование погрома. Местные власти и военное командование также навестило нас, и мы слушали доклад: Могила говорил то, о чем позднее писалось в газете «Путь к Свободе»от 24 мая 1919 г. под заглавием «Где же конец насилию?».

«Товарищи, штабом бригады мы были назначены в комиссию по расследованию грубого, деспотического погромного акта, совершенного группой повстанцев-бандитов над еврейским населением в колонии Горькой. Мы были на месте погрома и вот что там выяснили. В ночь с одиннадцатого на двенадцатое мая по дороге из Успеновки вооруженный отряд в 22 человека подъехал к еврейской колонии Горькой, население которой состоит исключительно из беднейших евреев. Отряд цепью окружил колонию и начал дикую вооруженную расправу над мирным трудовым народом. Одна часть отряда схватила самоохрану и жителей, попавших под руку на улице и потащила в Совет, где начали всех раздевать, бить, а после рубить и расстреливать. Другая часть отряда рассыпалась по домам, насиловала невинных девушек, а после расстреливала всех, кто только попадется. И, таким образом, бешеный кровавый разгул, диких полусумасшедших людей, потерявших совесть, продолжался около трех часов.

Еще за две-три версты до колонии мы услышали крик, вопли и плач детей, матерей и стариков, молящих о помощи, о спасении. От таких жутких воплей у нас мгновенно замирало сердце, обдавало дрожью, волосы на голове шевелились. При въезде в колонию дети, старики и старухи, как бы видя в нас спасителей, хватали нас за ноги и кричали: “Спасите же, наконец, или заберите всех и расстреляйте сразу, ибо нет у нас больше терпения и сил видеть и переживать такие издевательства!..”

Перед нами открылась кровавая картина: в центре колонии вокруг Совета лежали 24 окровавленных, изуродованных трупа, остальные валялись по улицам, огородам и домам. Над каждым убитым склонились их родственники.

Двадцать два успеновских бандита нами арестованы и во всем сознались, теперь они сидят и ожидают возмездия. Рука Немезиды должна покарать их. Мы должны для них это потребовать и мы требуем».

Могила закончил доклад. Собравшиеся вынесли двадцати двум бандитам смертный приговор, свое решение направили в штаб дивизии.

На махновской территории это был второй погром, учиненный необузданной сворой бандитов. Они подняли головы особенно сильно, как только вспыхнула григорьевщина. Со всех сторон тыловой отрядовщины веяло антисемитизмом и, чтобы рассеять наследие монархии, надо было принять самые суровые репрессивные меры. Развитие антисемитизма объясняется исторически сложившимися отношениями населения с евреями и весьма большим процентом наличия их в партийном и государственном аппарате, активно проводящем земельную, продовольственную и однопартийную политику, которая не поддерживалась большинством населения на Украине. И, кроме того, слабостью административно-народных органов, которые представляли собой какую-то химеру, называемую на махновском языке «Советским строем». Это скорее были говорильни, а не власть. Во всем районе отсутствовала властная рука, не было правосудия, отчего бандитизм смело проявлял себя.