— Во-вторых, ничего личного в этом нет. Банни считает, что ты отличный парень. Твой сын, Лео, — наполовину Риччи. Но ты здесь из-за второй половины своего имени. Понятно?

— Похитили кого-то из ваших? — спросил Никки.

— Мне говорили, что ты толковый парень, — не без сарказма заметил Кевин. — Но не предупредили, что ты блестящий мыслитель.

Он захлопнул тяжелую дверь подвала за своей спиной.

Никки прикрыл глаза, спасаясь от пронзительного света.

— Что ты собираешься делать, Керри? Вытряхивать из меня пыль, пока не заговорю?

— Ты заложник. Тебе придется побыть под присмотром какое-то время. Разумеется, в полном здравии. Но это вовсе не значит, что все зубы у тебя останутся на месте. Я обнаружил это в твоей сумке.

Кевин швырнул ему листок бумаги.

Никки подобрал бумагу и увидел зашифрованную сводку, которую вез на юг. Он принял причастие кровью, окропился ею достаточно, чтобы отрапортовать отцу о полном успехе манхэттенских акций. Около ста человек прикончили они с Чоем вдвоем. Бакстер попросил его отвезти данные отцу. Зная характер Шана, он нашел нужным записать ключевые цифры.

— Многовато чисел? — спросил Никки.

— Как тебе это — В14? В — вторая буква алфавита. Февраль второй месяц года. Обычный компьютерный код. Детоксикационный центр на углу Сто семнадцатой и Бродвея взлетел на воздух как раз в Валентинов день, Четырнадцатого февраля. Еще один, В Гринвич-Виллидж, вспыхнул девятнадцатого — что и означает следующая строчка, В19. И так далее, верно? — Он нагнулся и вырвал листок из пальцев Никки. — Интересная приписка внизу — 50 и 150 — килограммы чего-то, конечно. Никаких призов за догадку, вот досада. Тебя считают членом семьи — вопрос только, какой семьи?

— Все это для меня новости, Керри.

Кевин кивнул.

— Конечно. Знаешь, прошло уже два часа после нашего возвращения из Ла-Гардиа. Мы успели распечатать твои фотографии. Три парня узнали в тебе мотоциклиста, бросавшего бомбы. Единственное, что отделяет тебя от пули, — статус заложника. Поэтому воздержись от глупых реплик, о'кей? А теперь — вопросы есть?

— Думаю, ты знаешь, что делаешь.

— А ты знаешь, что я не могу тебя прикончить, поскольку ты — предмет торговли. Но я нуждаюсь в сотрудничестве. Я хочу знать, какого черта вы решили наехать на нас.

Подвижное лицо Кевина застыло, стало тяжелым, грубым.

— Итак, как в игре, «бей-и-беги». Вы задали нам хорошую трепку — и исчезли. Что за этим кроется?

Медленно, словно чтобы не вспугнуть его, Никки встал и сел на сундук.

— Ты же не поверишь, если я скажу, что это было тренировкой? — Кевин отрицательно покачал головой. — Даже если это правда?

— Это звучит не особенно ловко. Там, наверху, есть человек, которому это не понравится.

Никки ткнул пальцем в потолок.

— Наверху? Значит, мы не одни?

— Такие, как мы с тобой, — прочувствованно произнес Кевин, — никогда не бывают одни.

Обмороки и возвращения в сознание чередовались жестокими взрывами. Напряжение и изогнутом теле грозило медленной смертью от удушья. Он будил себя, прибегнув к мелким хитростям. Сознание. Тьма. Удушье. Сознание. Тьма. Он больше не мог тревожиться ни о чем, кроме смерти. О смерти — его смерти — говорили два скота в комнате. Даже страшная боль в позвоночнике была ничем по сравнению с ужасным предчувствием смерти.

В комнате звякнул телефон. Один из калабрийцев с ворчанием снял трубку. После короткого обмена репликами он сказал своему сообщнику:

— Tomaso e qua[83].

— Ты узнал его голос?

— Змеиный голос. Хитрый, гордый голос сицилийца. Что еще нужно?

— Я даже не помню, как он выглядит.

Постучали в дверь. Один из калабрийцев пошел открывать.

— Tu non sei Tomaso[84], — сказал он молодому китайцу, стоявшему на пороге.

— Buon giorno. — Два сухих хлопка — словно переломили деревянный прут через колено. Два глухих звука — чьего-то падения. Дверь шкафа скользнула в сторону. Над ним навис кто-то с плоскогубцами в руках. Мгновение — и исчезла страшная боль в спине и вокруг шеи. Чарли окунулся в блаженное беспамятство.

Когда он пришел в себя, комнату заливало зимнее холодное солнце. Скорчившись на боку, Чарли разлепил веки и встретился взглядом с мертвыми глазами Мимо и Пино. Их открытые глаза казались пустыми, но зато третий — в центре лба у каждого — распускался прекрасным живым цветком. На удивление мало крови, подумал Чарли. Если Томазо Молло и вправду был змеей, его жало почти не оставляло следа. На их лицах застыло выражение удивления, словно такая ловушка была чем-то неслыханным для людей ндрангетты.

Застывший в позе мороженой креветки, Чарли смотрел на своих похитителей. Это работа специалиста, отметил он. Может быть, англичанина? Англичане — опытные убийцы. Но что делать англичанину на ионическом побережье Калабрии, что могло объединять его с человеком, прибравшим к рукам Корлеоне?

Чарли со стоном попытался пошевелиться. Его спину пронзила боль, как от удара током. Он снова посмотрел на мертвые глаза калабрийцев и подумал, что быть жестоко связанным — это намного лучше, чем быть мертвым. Он застонал и снова провалился в беспамятство. Шло время.

Он очнулся и увидел перед собой лицо Кевина. Или Керри.

— Т-ты?..

— Чарли, ты в порядке?

Чарли поискал глазами синее пятнышко — его не было.

— Керри?..

Сын Стефи бросился к телефону. Чарли прислушался.

— Я должен отвезти его к врачу. Кто у тебя есть в Вашингтоне? — Пауза. — Позвони ма. Ciao[85]. — Он повернулся к Чарли. — Послушай...

Но Чарли уже снова отключился.

В темноте она безумно вцепилась в трубку.

— Да?.. Алло?..

— Его нашли. Он будет в порядке, — сказала Уинфилд.

Гарнет рухнула на стул, словно отброшенная ударом.

— Вы уверены, что с ним все в порядке?..

— Керри сказал, что все будет в порядке.

— Что это зна...

— Мне нужно бежать, — перебила Уинфилд. — Свяжусь с вами позже. — И повесила трубку.

Гарнет вскочила, все еще сжимая в руках телефон. Наклонившись, чтобы поставить его на место, она вдруг сообразила, что боль в спине исчезла.

— Классная берлога, угу? — спросил Чой.

Он привел Лемнитцера в свою квартиру на Виллидж, недалеко от Пятой авеню, и сказал, что это квартира его подружки.

— Ну что, еще по глоточку?

— Искушение винной ягодой... — Лемнитцер утонул в глубоком кресле с подлокотниками, испустив протяжный, вздох. Семинар — дело дохлое. Никому не нужны программисты. По Уолл-стрит толпами бродят безработные программисты. Никто не предлагает работу, все ищут. Это был уже четвертый «глоточек» виски после окончания семинара. Лемнитцер уже не чувствовал боли, но был еще способен удержать в голове разбегающиеся мысли.

— Твое здоровье. — Чой поднял свой стакан.

— М-м, — отозвался Мервин и спохватился, что успел отхлебнуть из своего стакана еще до того, как был произнесен тост.

Потрясающе скверные манеры, подумал Чой. Парень хорошо относится к китайцам и пьет, как лошадь. Но годится ли он для работы?

Чой был одет, как всегда, франтовато: джинсы, ярко-желтая рубашка, жилет темно-синего цвета с алой отделкой на четырех накладных карманах. На глазах у Лемнитцера он выудил из жилетного кармана желатиновую капсулу.

— Что это?

— Это? — Чой сделал глубокий вдох, его лицо расплылось в счастливом предвкушении. — Это рай, Мерв. Это бесконечный взлет по параболе. Это... — Он сунул капсулу в рот и запил виски. — Это МегаМАО.

Мервин моргнул.

— Храни меня Господь от такого рая.

Чой в жизни не принимал МегаМАО. В жилетном кармане у него лежали капсулы, наполненные сахарной пудрой. Из другого кармана он достал еще одну капсулу, на вид — такую же.