Он распахнул дверь. Вошел Мэйс, за ним следом — высокий молодой человек, очень симпатичный, приятно улыбнувшийся, перешагнул порог. На плече у него висела сумка цвета хаки, напоминавшая рюкзак.

— А, Джозефину вы выставили, — отметил англичанин. — Слишком жарко дремать вдвоем?

Брумтвейт ухмыльнулся:

— Представьте, до сих пор не нашел времени изжарить маленькую паршивку. Ужасная жадина. Хочет каждый день — не дает мне подремать после обеда.

Он подмигнул, невзначай скользнув глазами по новоприбывшему.

— Экспериментальный посев на северном плато взошел отлично, — сказал Мэйс. — Выглядит вдохновляюще.

— Наконец зацепили то, что нужно, — кивнул Брумтвейт. — Эти колумбийские трепачи навешали нам лапши на уши — разве нет? Вею эту чушь насчет температуры и влажности. А нужно одно — плодородная земля.

— И еще старые добрые премиальные, — добавил Мэйс. — На меня производит впечатление работа персонала, старина. Многовато рома, но они справляются, не так ли?

Мэйс повернулся к своему молодому спутнику.

— Наши рабочие руки — это заключенные из тюрем континента. Правительство с нашей помощью регулярно освобождает место в пенитенциарных учреждениях. Неисправимых преступников присылают к нам на кораблях. Вернее, присылали при Маркосе.

— А новое правительство? — спросил молодой человек с заметным американским акцентом.

— Эти пока еще не решили, как им с нами поступить. Остров у нас удаленный, труднодоступный. — Англичанин хмыкнул. — Думаю, они выжидают, пока мы упустим какого-нибудь беглеца.

— А как тут с болезнями джунглей?

— За все это время единственная пара рабочих рук потеряна нами из-за грубости охранников. Одного типа забили до смерти. Это не особенно сложно, если учесть, насколько они истощены. Жестоко, конечно, зато остальные получили урок. Это освобождает охрану от множества забот. Напоминание, кто здесь хозяин и кто — раб. — Он снова хмыкнул. — Да, я упоминал о беглецах. У нас их нет. Можно, конечно, допустить это теоретически...

— Не стоит, — отрезал Брумтвейт. — Но если найдется достаточный дурак, чтобы попытаться убежать, его сожрут акулы в Миндоро-Стрэйт.

— Если только у него нет друзей на грузовом судне, — вставил Мэйс и поморщился. — Многие из здешних заключенных политические. У всех политических есть друзья. Ну, в любом случае... — Он внезапно улыбнулся и взял беспечный тон: — Я говорит теоретически, и имел в виду: теоретически. Но никогда не вредно лишний раз задуматься: «Что, если...»

Брумтвейт с облегчением вздохнул.

— Я уже подумал было...

— Да, конечно, — перебил его Мэйс, — А теперь — познакомьтесь с нашим молодым гостем. Кевин — эмиссар из-за границы, приехавший с инспекцией... Брумтвейт, мы стали знамениты. Теперь ожидайте бригаду Би-би-си.

Управляющий и Кевин Риччи обменялись небрежным рукопожатием.

— Здесь и так достаточно оружия, — заметил Брумтвейт, покосившись на девятимиллиметровый браунинг в кобуре у Кевина. — Это что, выставочный образец НАТО?

— Какая у вас симпатичная, прохладная берлога. — Кевин невозмутимо обвел взглядом большую комнату с высоким потолком. На выступе карниза медленно вращался вентилятор. При такой жаре его ленивое движение все же создавало иллюзию прохлады, когда воздушная струя касалась влажной кожи.

— Кевин остановился по соседству с вами, в соседнем домике, — объявил Мэйс. — На одну ночь. Возможно, вы хотели бы распаковать вещи?

Молодой человек вежливо кивнул.

— Да, хотелось бы. Следующий коттедж?

— Шофер покажет вам.

— Отлично. Вещей у меня немного, один маленький сверток.

Кевин направился к выходу, но вдруг остановился.

— О, чуть не забыл, что прихватил домашний гостинец...

Он сунул руку в свой рюкзак и вытащил блестящий черный «тинкмэн».

— Вам нравится?

Брумтвейт взял в руки компьютер.

— Никогда не...

— Какой продуманный подарок, — перебил лорд Мэйс. — Скажите спасибо этому юному джентльмену, Брумтвейт.

— Да ну! — И Кевин вышел. Они проводили его глазами. В комнате воцарилось короткое, выразительное молчание. Полуденное солнце припекало уже не так свирепо; в зарослях неподалеку какая-то певчая птица разразилась трелями.

— Шо это за парень? — Брумтвейт заговорил, как положено настоящему кокни. — Шан открывает тута «Хилтон» или шо?

— Его прислала семья из Нью-Йорка, — понизив голос, объяснил Мэйс. — Те, с восточного побережья и Карибов. Мы сократили их перевозки, и они отчаянно взвыли. Сейчас началась большая перетасовка во всем мире, они теперь будут целиком зависеть от нас. И решили повесить нам на шею этого хулигана — очевидно, ему поручено выяснить, достойны ли мы доверия. Фамилия Риччи вам ни о чем не говорит?

— Не особо. А звать как?

— Зва-ать, — иронически протянул Мэйс, — Кевин. Конечно, — продолжал он, понизив голос, — газеты к вам не доходят.

— По подписке?..

— Прекратите, Брумтвейт. Колумбийцы занимаются самоуничтожением. Алчность и гордыня, как говорит Шан. Вам объясняли в школе, что есть гордыня? Разумеется, нет. У вас есть соображения, какой ценностью становится белый порошок с Палавана?

Брумтвейт ухмыльнулся, демонстрируя отсутствие правого клыка, и повертел в руках «тинкмэн».

— Давно хотел завести такую штуку. Я слышал, Шан их делает в Корее или еще где-то.

— В общем, наш юный друг не должен сообразить, какую яму вырыл для них Шан.

— А мы хто? Приют принцессы Анны для подкидышей?

— Представляйте себя кем угодно, старина, но юный Кевин не должен узнать, что Шан сейчас — производитель номер один белого порошка во всем мире.

Брумтвейт тихо присвистнул.

— А когда говорится «Шан», следует понимать — Палаван.

— У Шан Лао есть шестое чувство, благодаря которому он всегда знает точно, куда лучше вложить деньги. И в кого их вложить. Вы становитесь чертовски важной шишкой, грязный старый жулик Брумтвейт! — Мэйс переключил свое внимание на бутылку с темным местным ромом, стоявшем на шкафу. — Лед есть, старина?

Брумтвейт пошарил в старом морозильнике и достал подносик с кубиками льда и жестянку лимонного сока.

— Вам высокий бокал?

— Сделайте сразу еще порцию для нашего юного друга из Нью-Йорка. — Прищурив глаза, лорд Мэйс спросил: — Ну уступите ли вы ему на одну ночь Джозефину? Или она для него слишком маленькая?

— Только не Джозефину, ладно? Она чистоплотная девочка; а кто знает, где ваш Кевин последний раз снимал штаны? Я подберу ему отличную шлюху, настоящую профессионалку. Для гостеприимства ничего не жалко?

— Не жалко, по крайней мере, пока он на дюйм не отступит от условий договора.

Мэйс опустился в ветхое кресло и тяжело вздохнул. Он легонько помассировал лоб кончиками пальцев.

— Парень ничего не знает о расширении нашего дела на Палаване, — озабоченно пробормотал Мэйс. — Я показал ему кусочек плантаций и сказал, что это экспериментальная посадка. Завтра покажем третий участок, там вообще смотреть не на что. Главное — не подпускать его к седьмому и восьмому. Он не должен заподозрить, что тут выпускают еще что-то, кроме кокаина. Ладно. — Он перешел на сухой, деловитый тон: — Мы не деревенские примадонны, вроде этих колумбийских ослов. Мы деловые люди. Поэтому я хочу, чтобы за парнем хорошо следили. Он очень опасен. Если посчитаем необходимым, можно пойти на ликвидацию.

— Вы уверены?..

— Так распорядился Шан, который уже убедился, что этот парень умеет нарушать самые продуманные планы. Он говорит, что это прирожденный убийца. И знаете, что еще говорил Шан?

— Объяснил слово «алчность»?

Застывшее лицо Мэйса неожиданно расплылось в улыбке.

— Он разглагольствовал о философии. Это бывает, только когда он настроен очень серьезно. Мне вот что понравилось. Он сказал — на тщательно скошенной лужайке трава становится бархатистым зеленым ковром.

— Оч-чень поэтично.

— А потом вырастает одуванчик и нарушает совершенство. Вы знаете, как следует поступать с одуванчиками?