Ей все кошмары снятся — будто она не в палатке, а лежит у костра и боится, что вспыхнет ее одежда.

Сидела с нами до четырех. Мы дискутировали о вере и знаниях. С Татьяной мы раньше по этому вопросу спорили, но сейчас говорили хорошо, на личности не переходили. Можно же без взаимных оскорблений и обид…

Я считала, что Володя «видит, слышит и разговаривает» по Нелиной накачке («кодировке»). Оказалось — нет (я так поняла), и в этом мы — союзники. Только я не боюсь признаться, а ему, кажется, как-то неловко.

Потом я уснула прямо у костра и проспала восход, а он, похоже, был чудесный, так как Володя бегал с фотоаппаратом — он на пейзажи пленку не очень-то тратит.

Вчера варила уху — опять благодарность от ребят (дома никто не поверит, здесь каждый раз, как начинаю готовить, все нравится).

Валера не приехал, никто не знает, что делать. До полудня гоняли чаи с гренками — с маслом и сахаром, — поджаренными на костре (моя наводка, Виктор грозится отправить меня в город за маслом, сахаром и хлебом). Сейчас он вместе с Ваней собирается идти в старый лагерь и посмотреть, не приезжал ли вездеход.

До лагеря не дошли — побродили по окрестностям, увидели, что нового следа нет, и вернулись. Я не выдержала и заявила, что сама дойду до старого лагеря, вдруг там лежит какая-нибудь весточка. Утром я явственно слышала ГТСку, вроде бы за ближайшим поворотом. Но в основном пошла потому, что сил не было сидеть и ждать. Конечно, была неправа — одной идти в лес… Если бы начальник проявил характер — осталась бы, а то он ни то, ни се…

Побежала по протоптанному нами «Бродвею» и минут через десять услышала шум мотора — едут! Выскочила наперерез — Валера с дядей-охотником глаза округлили: ну, медведица, одна по лесу шастает! Посадили в кабину, я въехала в лагерь с триумфом, хотя все и ругались.

Собрались быстро. Валера с охотником привезли рыбу — головы кижуча и плавники — оставили ее на вечер.

И началось…

Сперва опять прорубались сквозь кусты. Заезжали в тупики. Тыкались в обрывы, возвращались. Мужчины с топорами то и дело расчищали дорогу. Виктор в основном бежал впереди, потом вставал на горизонте по плечи в траве или кустарнике и маячил, куда следовало ехать.

Я нагло влезла на вездеход, откуда, как потом выяснилось, согнали Вию.

Она очень обиделась.

Меня почему-то гнать не стали — может, потому что я тоже носилась по кустам, указывая дорогу.

Наконец выбрались в тундру, только облегчения это не принесло.

Кочкарник — это не шутки, кочки в полметра в ширину и высоту. Машина прыгает, мы в момент набили себе шишки.

Добрались до места в поздних сумерках и увидели море до горизонта. Скалы справа и слева, только в одном месте отступают и образуют что-то вроде долины.

Виктор мрачно заявил, что палатки будем ставить наверху, и… все смылись к морю в два счета. Остались Таня, Вия и я, так как Вия навзрыд закричала, чтобы я вернулась ставить палатку. Но кольев нет, ольшаник по колено. Темнеет на глазах. Я наощупь ломаю кусты, чтобы привязать палатку, а ветки пружинят. Тогда палатки стали крепить прямо к вездеходу.

Татьяна умудрилась вытащить из машины ящик с продуктами тяжести необычайной…

Из дневника Татьяны

Вчера ночью снился сон, переходящий в явь — я лежу возле костра в спальнике и боюсь, что сгорю. Очевидно, сказала об этом вслух, так как Вия разбудила меня, убеждая, что мы в палатке. Но я, даже проснувшись, ясно видела себя у костра, в том числе и дежурных — Наташу и Володю. Все это доводило меня до кошмара, так что решила встать и посидеть у настоящего костра.

Вчера Субботин был в ударе, как он выражается — «поехала крыша». Мне кажется, у него наступил психогенный шок на фоне невосприятия его личности всерьез. Он претендует на глубину суждений, но несет такую околесицу из громких фраз и глупостей, что долго не вытерпеть, хотя давала себе слово сдерживаться…

Только что разбрелись по палаткам после шикарного ужина. Мы у океана, вернее, на берегу Берингова моря. Ширь, глухой шум прибоя, северная сдержанная красота окружающего пейзажа. Жалко, что пробудем здесь всего один день…

Да, когда ехали в машине, в какой-то миг мне показалось, что все это: даже наше хихиканье, рожицы сидящих в кабине, все вокруг я уже где-то видела. Все это мне знакомо…

Вечером Виктор опять ходил удрученный — видимо, потому, что вокруг «детсад».

Пришли на берег, все, естественно, кинулись ставить палатки — развести костер минутное дело. Потом можно и ужин приготовить, и все остальное. Не знаю, может, полагается действовать как-то иначе, тогда надо прямо сказать об этом, а не молчать, мрачнее тучи.

Сегодня опять в родной палатке, пишу при свечке, вдали шум прибоя, небо все усеяно звездами. Наверное, это и есть счастье…

Солнце пронизывало лучами и море, и небо, и воздух — все сверкало, искрилось, слепило. Розовая пена набегавших волн дробилась и рассыпалась от легкого ветерка с моря. Снежники серебрились на зеленых склонах сопки, на их фоне палатки наши казались нарисованными, как и кострище, вокруг которого никого не было.

У ручья Татьяна мыла посуду. Субботин спросил ее, куда все подевались, на что она, смеясь, ответила:

— Ревизию делать убежали.

— Какую ревизию?

Да по берегу кто что собирает, — отмахнулась Татьяна, — Валера натаскал к костру капроновых веревок, пластмассовые канистры, даже лопату нашел. Все, говорит, японского производства. Наталья с Вией часов в шесть вскочили…

— Значит, мы опоздали? — спросил я, плеснув в лицо холодной водой.

— Это точно, — промычал Володя с зубной щеткой во рту.

Из дневника Натальи

Утром разбудила Вия, сказала, что все уже встали и бродят по берегу.

Я выскочила из палатки, а у костра только Виктор и Неля — они ночью дежурили. Подошли к ним, собрались попить чайку, и вдруг Виктор сорвался — стал расспрашивать, чем мы сегодня недовольны.

При этом принялся вспоминать вчерашнюю стычку, чуть ли не до первого дня скатился, когда я ему сказала, что вся эта организация — авантюра, и организована она из рук вон плохо.

День был солнечный, прибой бухал в берег, а он сорвался, да так мелочно, что я просто рот открыла.

Вчера я почти что восхищалась Виктором — не в пример другим, он первым соскакивал с вездехода. И вдруг…

Ясно, что дежурил всю ночь, замучился, но…

Пошел легкий раздрай. Тем более, что основная работа была вроде бы закончена. Я прекрасно понимала, что если мы опять займемся тестированием, нас просто не поймут. Начался распад… Особо тесных связей между нами и раньше не было, но теперь все стало очень откровенно.

Вия, оказывается, подняла меня потому, что мужики принесли с берега всякую всячину, и она рвалась туда же.

Боже, кругом сущая барахолка! Банки, бутылки, ящики, канистры любых размеров — стеклянные, пластиковые, металлические; сети целыми бухтами, веревки, поплавки, зажигалки и другая дребедень, преимущественно японская.

Я сразу вспомнила, как в Средней Азии местные пацаны, пока мы обедали, сидели неподалеку и сторожили освободившиеся консервные банки. Мы тогда удивлялись, зачем они им?

Мы прошли по берегу и набрали всякого добра по пакету. Дальше решили не ходить, полезли купаться. Вода градусов 10–12, соленая, окунешься — и выскакиваешь!..

В тот день у меня было одно желание — побродить по берегу, пофотографировать. Я был уверен, что и Субботин мечтал о том же.

Однако наши планы неожиданно откорректировал Валера.

Вместе со своим напарником Анатолием Данько, умнейшим и добрейшим человеком, заядлым охотником, они уговорили нас отправиться к лежбищу сивучей.