Через несколько минут выяснилось, что Валерий Гущин не только излазил и изъездил все интересующие нас места, но и фотографировал все примечательное; природу, животных. Глаз у него был острый, он подмечал многое из того, на что другой не обратил бы внимания.

Именно такой проводник и нужен был экспедиции, ведь конкретное место нашей будущей работы еще надо было отыскать.

Но согласится ли Гущин? Ведь известно, что связываться с туристами здесь не очень-то любят.

К удивлению, Гущин согласился сразу и сразу же уловил в рассказе Нели такие детали, которые помогли ему определить район.

Тогда и решили отправиться к сопке Крутой.

Вездеход рванул с места и помчался по проселочной дороге в сторону дальних сопок. В заднее стекло дверцы я увидал удаляющиеся здания и домишки, разбросанные возле аэропорта. Вот их уже закрыли выросшие на глазах кусты и деревья, с двух сторон обступавшие дорогу. Небо все больше заволакивала дымка, хотя с утра ярко светило солнце, предвещая теплый безоблачный день. Погода действительно нас баловала, но, по словам местных жителей, на Камчатке за сутки погода может перемениться несколько раз.

Разговоры в вездеходе вскоре увяли — было тесно, да и двигатель сильно ревел. В кабине стало жарко — Гущин категорически запретил открывать на ходу дверцу: из-под гусениц роем летели комья земли, а на сухой дороге машина начинала отчаянно пылить. Густой, широкий шлейф тянулся за нами.

Виктор, Володя и Иван уже начали подремывать, свесив головы на грудь. Неля о чем-то задумалась, не выпуская из рук блокнот и ручку. У задней дверцы расположились те, кто влезал в машину последними, самые нерасторопные. С одной стороны сидели Вия и Татьяна, с другой — я и Наташа, биолог из Санкт-Петербурга. Тут же расположился еще один участник нашей экспедициии — Игорь.

На Камчатке все мы были впервые.

Трясясь на жестком сиденье и глядя в окно, за которым петлял поросший ивняком и ольшаником берег озера (вездеход мчался уже по кромке его, по мелководью), я чувствовал, как меня раздирают сомнения. Чем дальше мы забирались в тундру, тем все тревожней становилось на душе: теперь все зависело от каких-то неведомых Высших сил.

Я смотрел на струи брызг, фонтаном бивших из-под гусениц, и предавался размышлениям. Уже начало моей поездки опутывалось мелкими странностями. Однако я не раз убеждался в правильности сказанного великим Махатмой Шамбалы: «В жизни нет ничего случайного».

«Прозревать» я начал, как только прилетел в Петропавловск-Камчатский, где меня ждали Виктор, Вия и Наташа. Остальные участники уже вылетели в следующий пункт назначения для организации транспорта и закупки продовольствия.

О событиях, предшествующих экспедиции, я тогда вообще ничего не знал. О них Виктор рассказал мне тем же вечером — в гостиничном номере, показал зарисованные Не-лей картинки-видения, то есть пришедшую ей информацию о том месте на Камчатке, куда мы должны были добраться.

Район они уже определили, а вот само место еще предстояло найти. Я разглядывал очертания высоких сопок, сделанные торопливой рукой, с пятнами снега на склонах, поросших лесом; передний план представлял собой долину с густой травой и кустарником, далее вставал лес, а перед ним или где-то дальше, как утверждал Виктор, должна присутствовать вода — то ли озеро, то ли речка.

Слушая Виктора, я вдруг почувствовал волнение. Мне показалось, что я уже где-то видел этот рисунок. Точно, там и речка должна протекать. Что-то очень знакомое… И прежде чем память подсказала мне, когда и где я мог слышать об этом месте, я вспомнил, что посреди обширной поляны должно стоять одинокое раскидистое дерево. Да, еще в Москве мне говорил о нем мой знакомый. Он мне целый час рассказывал об удивительном пейзаже с холмами, поляной, лесом и речкой, и одиноким деревом. Этот пейзаж приснился ему трижды за ночь. Зная, что я лечу на Камчатку, он как-то связал это со своим сновидением. Я сразу забыл об этом — оказалось, до поры до времени…

Другие рисунки увиденных Нелей различных, немыслимых портретов и таинственных знаков я просмотрел довольно рассеянно. Как позже выяснилось, зря. В определенный момент они вспыхнут у меня в памяти.

— Выходите.

Дверца вездехода распахнулась, нас окатила волна свежего воздуха, и мы увидели улыбающегося Гущина.

— Малость передохнем, попьем чайку, потом уже двинем до места.

Спрыгнув на мокрый песок, я едва удержался на ногах — от долгого и неудобного сидения они совсем занемели.

Погода испортилась вконец — моросил дождь, небо сплошь затянули низкие облака.

Остановились мы на выступающей в озеро песчаной косе, в том месте, где в него впадала река. Берега ее поросли травой и кустарником, вдали синели сопки, располосованные по склонам снежниками.

Валера достал паяльную лампу, зажег ее, потом накрыл железным треножником и поставил на нее чайник. Это необычного вида сооружение он назвал походным керогазом.

— По-моему, — сказала Вия подошедшей Неле, — мы проехали очень похожее по описанию место.

— Нет, — возразила Неля, — мне показывали совершенно иную картинку.

— Вообще-то, пора бы уже определиться, — недовольно заметил Виктор. — Так можно ехать до бесконечности. Если у вас фигурирует сопка, так давайте подъедем к сопке, а оттуда уже и будем плясать.

— Все-таки надо вернуться немного назад, — продолжала настаивать Вия, — это совсем недалеко, недавно такую же речку проезжали.

Чайник уже вскипел.

Субботин открывал банки с консервами, резал хлеб, однако дождь все усиливался, и постепенно все забрались в вездеход. На колени положили большой короб, разложили на нем продукты.

На улице остались Гущин и Субботин — места в вездеходе больше не было.

Наконец управились с едой.

— Виктор, — позвал Гущин, — ты садись в кабину, будешь показывать дорогу.

Тот взглянул на Нелю.

— Ну что, — спросил он, — двинемся по берегу речки к сопке? Иначе до наступления темноты палатки не успеем поставить.

Поехали, — она пожала плечами, хотя по голосу было ясно, что она придерживается иного мнения.

Вездеход круто развернулся, и озеро стало удаляться. С песчаной косы долина, поросшая густой травой до самого подножия сопки, казалась совершенно ровной. Теперь же, сидя в вездеходе, нам приходилось держаться за скобы — машина прыгала, будто ехала по огромной стиральной доске. Трава лишь прикрывала сплошной кочкарник.

Двухчасовой путь до близкой, казалось бы, сопки вытряс из нас душу.

Наконец вездеход остановился.

— Ребята, скидывайте рюкзаки, — скомандовал Виктор. Разгрузку закончили за пять минут — дождь подгонял. Стоя возле вездехода, я осмотрелся.

Передо мной расстилалась равнина с высокой, в человеческий рост, травой, в которой темнел след от нашего тягача. Справа от меня плавала в пелене дождя и низких облаков темно-зеленая сопка с серыми языками снежников на крутых склонах; впереди — стена из жесткого ветвистого кустарника и деревьев с неестественно искривленными стволами. Внизу — глубокая котловина, откуда доносился перезвон быстрой речки.

Я оцепенел при виде этой, знакомой мне по рассказу приятеля картины, забыл про непогоду. Вспомнил, как несколько раз мне повторял он про одинокое дерево. Вот оно, высится посреди поляны.

— Подождите с палатками, — донесся до меня резкий голос Виктора.

— Игорь, доставай полиэтилен, натягивайте с Иваном тент. Остальные за дровами.

На земле уже и болотные сапоги не спасали, вода со штормовки стекала ручьями.

Продираясь сквозь густую, в рост человека, траву, мы сложили рюкзаки и коробки с продуктами под тент. Скоро по лесу разнесся звон топоров — кто-то рубил колья для палаток, другие разбрелись по лесу собирать дрова для костра.

Под тентом, рядом со старым, искривленным у самого основания деревом с обнаженными у земли толстыми корнями, росла гора сушняка. Виктор все подгонял: «Этого мало, должно на всю ночь хватить и на утро, чтобы приготовить завтрак…»