Однако время шло. И в один прекрасный момент стало понятно, что прибрежные зоны любого государства можно использовать не только для судоходства. Возникло и развилось морское рыболовство. А затем возникло и понятие континентального шельфа. Прибрежные государства стали претендовать на очень большие районы морского дна, примыкавшие к их берегам. Претензии были не бескорыстными, на шельфе нашли нефть и газ и стали успешно добывать. Теоретические притязания на морские пространства стали превращаться во вполне осязаемые деньги.
Но как разграничивать притязания соседних государств? В международном морском праве сложились два критерия: принцип равного отстояния и принцип справедливости. То есть разграничение тяготело к равноотстоящей линии, но за счет принципа справедливости могло от нее и отходить. Что на практике повсеместно и происходило.
Однако тут у СССР возникли проблемы с разграничением в Арктике на западе с Норвегией, а на востоке — с США. Вот мы с вами и добрались до Соединенных Штатов. И тут выяснилось следующее. На западе с Норвегией линия равноотстояния проходила не в нашу пользу. Она залезала на часть Баренцева моря к востоку от линии советских полярных владений. Как быть? В Баренцевом море полно рыбы. И главное, тут есть нефть. Было принято решение начать переговоры с Норвегией. При этом главой делегации назначили некто Подцероба, посла по особым поручениям. Я упоминаю эту фамилию не просто так. Это было большое политическое решение. Этот самый Подцероб был особой личностью. Безвольной и трусливой. Назначив его главой советской делегации, можно было не опасаться, что он проявит инициативу и что-то там такое невзначай по неосторожности норвежцам уступит. Не проявит и не уступит. В результате Подцероб многие годы невольно морочил норвежцам голову, не уступая им ни пяди родной земли (точнее, воды).
А как же американцы? Тут была особая история. Царская Россия в свое время продала Америке Аляску. И в договоре было сказано пару слов о морской границе. Из текста договора следовало, что эта самая граница должна была быть прямой. Казалось бы, вот тебе и карты в руки! Разграничивайся с Америкой по прямой линии. А потом этим прецедентом можно «трамбовать» норвежцев. Но не тут-то было! Конечно, в США очень хорошо понимали все эти тонкости насчет морских границ. И до поры до времени не вступали с нами в переговоры, чтобы не мешать норвежцам. Более того, именно из-за угрозы силового решения вопроса Норвегия решила вступить в НАТО. Мы этим самым разграничением (а еще архипелагом Шпицберген) загнали в НАТО соседнее государство. Вот какая платилась цена за эти «границы советских полярных владений».
Однако на определенном этапе практические интересы лова рыбы и разработки нефти в Баренцевом море, рядом с Норвегией, стали превалировать. Переговоры с норвежцами оживились, была сделана попытка действительно найти какое-то решение. И наконец Советский Союз пошел на компромисс. Была обозначена так называемая «серая зона», в пределах которой обе страны должны были договариваться о своих действиях. Что-то типа совместного управления. Но линия западной границы советских полярных владений отвергнута не была.
После этого начались переговоры о разграничении с американцами. Казалось бы, продолжай многолетнюю линию Советского Союза, опирайся на русско-американскую конвенцию 1867 года о продаже Аляски, и все будет в порядке! Получишь подтверждение своих притязаний на Арктику. А если не хочешь претендовать на Арктику, то можно разграничиться по равноотстоящей линии. Тогда эта линия пройдет ближе к территории США, и мы получим дополнительный кусок морских пространств. Такой подход тоже имел свои резоны. К этому времени уже была принята Конвенция ООН по морскому праву и было признано право прибрежных государств на исключительные экономические зоны и на континентальный шельф. Причем такие права распространялись не меньше чем на 200 морских миль от берега, а то и дальше. То есть в любом случае значительная часть Арктики была бы советской.
В Беринговом море конвенция 1867 года упоминала всего три точки. То есть тут имелся существенный простор для творчества в ходе переговоров. Через эти точки можно было провести прямые линии разграничения. А можно было вполне правомерно претендовать на равноотстоящую линию, поскольку в середине XIX века еще не было понятия морской экономической зоны или континентального шельфа.
Но Советский Союз «почему-то», несмотря на все вышеизложенные обстоятельства и вопреки своей многолетней линии на секторальный раздел Арктики, вдруг занял особую позицию. Он согласился на разграничение по прямой линии в Чукотском море. Казалось бы, все хорошо. Но нет! Здесь произошло ухудшение для СССР правовой ситуации, существовавшей до злополучного соглашения 1990 года. Согласно его статье 2 «линия разграничения морских пространств идет на север по меридиану» 168 градусов 58 минут 37 секунд «западной долготы через Берингов пролив и Чукотское море по Северному Ледовитому океану, насколько допускается по международному праву». Последнее словосочетание — юридически не тождественно тому, которое было предусмотрено в тексте российско-американской конвенции 1867 года: «направляется по прямой линии безгранично к северу». Включенную в текст соглашения 1990 года новую формулировку можно толковать в том смысле, что стороны соглашения считали, что международное право не допускает, чтобы линия, разграничивающая пространства двух государств в Северном Ледовитом океане, простиралась до Северного полюса. Но такого ограничения
Российская Империя и США в 1867 году не предусматривали. Именно в точке Северного географического полюса пересекаются секторальные границы, установленные русско-английской конвенцией 1825 года и русскоамериканской конвенцией 1867 года.
Иными словами, СССР, дав согласие на эти несколько слов «насколько допускается по международному праву», поставил Конвенцию ООН по морскому праву 1982 года выше претензий СССР на сектор в Арктике. Потому как претензии на сектор, конечно же, не соответствовали этой конвенции. Если бы СССР и США договорились о разграничении своих морских пространств до полюса, то тем самым они бы создали определенную международную практику, с которой впоследствии можно было бы примирить и нормы конвенции 1982 года. Но делегация СССР предпочла иной подход, разрушающий всю конструкцию секторального раздела Арктики.
Читатель может тут сказать, что ведь американцы не хотели претендовать на сектор в Арктике. Как можно было их заставить согласиться на то, чего они не хотели? Можно было. Во-первых, конвенция 1867 года действовала и определенно давала основания претендовать на линию разграничения до полюса. Во-вторых, и СССР, и США могли бы каждый остаться при своем мнении. Просто надо было воспроизвести в соглашении 1990 года точную формулу конвенции 1867 года, вот и все. То есть повторить уже действующую норму права, которую никто в мире не оспаривал. Но не добавлять к ней слова «насколько допускается по международному праву».
Однако соглашение 1990 года касалось не только Арктики, но и Тихого океана (Берингова моря), где по конвенции 1967 года были обозначены всего три точки. Об этом уже было сказано выше. И вот тут никто не мешал требовать разграничения в соответствии с принципами Конвенции ООН по морскому праву. Это было бы и законно, и справедливо. Однако советская делегация не стала настаивать на равноотстоящей линии. Тут она вдруг согласилась на прямые линии!
Мало того, прямые линии в географии бывают тоже разными. Бывает ортодромия, а бывает локсодромия. Разница в том, что локсодромия прямо соединяет те или иные точки. В конвенции 1867 года именно такие точки и были обозначены. А ортодромия требует дополнительных точек разграничения. Для локсодромии необходима так называемая меркаторская проекция, которая и использовалась в 1867 году.
Как нетрудно догадаться, делегация СССР не стала настаивать на локсодромии, то есть на точном понимании конвенции 1867 года. А США активно возражали против локсодромии. Почему? Потому что ортодромия была им более выгодна и позволяла присоединить к своим морским пространствам дополнительную часть Берингова моря.
