Людмилу нервно передернуло от вида этой страшной культи прямо перед ее глазами, и – оттого еще, что она представила себе, как эту уродливую, корявую культю примутся кромсать… Но увиденная полусотня по-прежнему не давала ей покоя; некстати вспомнились сапоги с золочеными сияющими каблуками, которые она держала в руках и меряла всего полчаса назад…

– Слушай, Руслан!.. А ты бы мог мне денег занять? Срочно надо, – вдруг пришло ей в голову; она спросила просто так, из любопытства: сколько же у него может быть – говорят, они помногу собирают?..

Тот серьезно, вприщур посмотрел на нее и спросил:

– Сколько надо?

– Да хотя бы тыщу, – наугад брякнула она.

– Столько пока нет, – покачал он головой. – С триста будет. Возьмешь?

– Давай! – нетерпеливо сказала она: в голове ее мгновенно созрело: добрать – легче: выклянчить у родителей, а не дадут – стрельнуть у Светки…

Руслан вытащил из-под себя полиэтиленовый пакет с яркой картинкой, грузно звякающий монетами, выковырял из нагрудного кармана черным пальцем и бросил туда еще несколько купюр, и подал пакет Люсе:

– Держи! Посчитай сама; тут даже больше, чем триста.

Первое, что она почувствовала, когда он протянул его – от пакета неприятно пахнуло на нее несвежими мужскими брюками, мочой, даже дерьмом, – ведь он сидел на нем целый день!..

– Прости, я пошутила. Не надо! – сказала она, брезгливо вздрогнув и не притрагиваясь к пакету.

– Да как не надо-то? Бери, раз дают! – проворчал Руслан, протянул свободную ладонь с одиноким пальцем, ухватился за сумку, притянул к себе Людмилу и насильно впихнул пакет ей в руки. – Когда будут – отдашь; мне пока – не к спеху.

Ей вдруг стало стыдно. Превозмогая брезгливость, она взяла пакет. Он был на удивление увесистым; она не преминула тотчас распахнуть его и заглянуть туда с любопытством; там лежали разрозненные купюры общей суммой, по ее мгновенной прикидке, рублей на двести, а остальное – большая груда монет. Это что же: сто рублей мелочи? – пришла она в ужас. Что она будет с ней делать?

– Не надо, я пошутила! – попробовала она вернуть пакет.

– Чего тогда голову морочишь? – грубо одернул ее Руслан и тут же смягчился: – Да нет, я же вижу, нужны тебе деньги. Мелочи, что ли, испугалась? Поди да поменяй в кассе! – кивнул он на двери универмага. – Мне все равно вечером менять.

– Спасибо, – пробормотала она и вдруг лукаво-испытующе глянула ему в глаза. – А если возьму и не отдам?

Встречный взгляд его дрогнул на мгновение.

– Смотри – найду! – строго погрозил он ей пальцем. – Да не верю я: ты такая красивая, что… Не верю! – и снова его глаза стали приветливыми.

– Спасибо, – еще раз пробормотала она, повернулась и пошла себе, брезгливо держа пакет чуть на отлете.

Завернув за угол и пройдя метров двести, в сквере позади универмага она выбрала пустую скамейку и села на нее – подумать: что делать дальше? Во-первых, немедленно пересыпать деньги…

В сумке ее лежал пустой полиэтиленовый пакет из-под завтрака: у нее не было возможности выбрасывать их и без конца покупать новые; она их берегла. Достала его, осторожно пересыпала в него деньги, а освободившийся Русланов пакет, брезгливо держа двумя пальцами, выбросила в урну возле скамейки. Затем, тоже с брезгливостью, выловила из пакета бумажные деньги; их и в самом деле оказалось около двухсот рублей. Она переложила их в свой роскошный портмоне, подаренный поклонником (уж и забыла, которым): две пятидесятирублевые бумажки – отдельно, десятки, тонкой стопочкой – отдельно. Дотрагиваться до монет ей пока не хотелось.

Во-вторых: куда теперь с этой грудой мелочи, чтоб хотя бы, для начала, пересчитать и разложить по достоинству монет? Не здесь же, на скамейке! Мимо без конца ходят – не хватало еще, чтобы нарисовался кто-то из знакомых… Возвратиться и обменять на купюры в универмаге, с ее-то статью? Стыдно, мочи нет! Домой? Там сестра Ирка: конечно, уже пришла из школы, и отделаться от нее в двух комнатах невозможно – обязательно пронюхает про мелочь; не хватало еще, чтоб дошло до родителей: они же истерзают ее, пока не выпытают: где взяла? И ведь не поверят, что у калеки выманила – а поверят, так отберут и понесут обратно, да с извинениями, и еще приплатят при этом! Ох уж эта щепетильность, которой нет ничего смешнее – при их-то нищете!.. Позору потом не оберешься; стыдно будет мимо Руслана пройти…

Выход один – к Светке: во-первых, она веселая и беспечная, сама – склонная к приключениям, и – без дурацких комплексов; а, во-вторых, у нее своя комната, предмет Люсиной зависти: по крайней мере, можно хоть запереться и иметь полное право на собственную жизнь и на тайны от родителей; и они не «достают» ее с ее тайнами и собственной жизнью. Только бы дома оказалась!..

Светлана – ее подруга поневоле: единственная из их группы, кто живет совсем рядом, в соседнем квартале. Когда познакомились на первом курсе – подружились с разбегу, не разлей-вода, а потом тихонько разошлись – Люсю стала мучить тайная зависть к ней: Света, пышная смешливая блондинка, оказалась и развитее ее, и одета всегда лучше; от этого мучительного неравенства, от постоянного проигрыша рядом с ней, от вечного ощущения бедности появилась проклятая скованность, и, чтобы избавиться от нее и от зависти, она отказалась от дружбы, и Светлана, кажется, ее поняла и отступила без обиды. Нет, они не ссорились – иногда вместе возвращались домой, иногда бывали друг у дружки. Но все это случалось редко и спонтанно.

Еще один предмет зависти к Светлане был у нее: ее забойные предки, веселые и доброжелательные. Правда, тут было одно «но» – Светланин папа подлюбливал Люсю: ужасно радовался ее приходу, суетливо помогал снять куртку, тонко любезничал и сыпал комплиментами. Светина мама нисколько не сердилась на него и на Люсю (а, может, и сердилась, только не выдавала себя), и они, мама со Светкой, при этом потешались над отцом…

Светлана, к счастью, оказалась дома, и кроме нее – никого: любезность Светиного отца и приколы матери на его счет увели бы Люсю далеко от цели ее визита… Светлана как раз обедала и позвала обедать Люсю, весьма кстати, потому что Люся вспомнила вдруг, что жутко проголодалась. И, пока обедали, со смехом рассказала Светлане про только что случившееся с нею маленькое приключение: совершенно случайно, проходя мимо универмага, она заняла у инвалида, просящего милостыню на крыльце, мешок мелочи (про бумажные купюры она умолчала) – потому что ей позарез нужны деньги – и теперь не знает, что с мелочью делать.

Светлана помнила этого парня-инвалида, но усомнилась, было, в происшедшем, однако Люся предъявила ей тяжелый пакет; экспансивная Светлана принялась хохотать до колик над Люсиной проделкой – про такие приколы слышать ей еще не доводилось – а, нахохотавшись, с энтузиазмом взялась Люсе помочь. Они тотчас же отправились в Светину комнату и там, вывалив мелочь на стол и продолжая хихикать над забавностью происходящего, пересчитали и разложили по достоинству монет всю мелочь, заворачивая ее в отдельные бумажки. Причем мелочи тоже оказалось около двухсот рублей!

Затем Люся упросила ее пойти вместе с ней – обменять где-нибудь мелочь на купюры; Светлана согласилась – ей и это было за приключение. Пошли в ближайший продуктовый магазинчик. Но там менять отказались: своей полно. Они вышли на улицу: что делать, куда дальше?

– Слушай! – пришла Светлане мысль: – У меня есть знакомый парень, Вован: когда-то сидели за одной партой, – он сейчас официантом в кафе-мороженом. Пойдем, сходим – может, ему надо? Если только он на работе.

Тащиться пришлось в соседний микрорайон.

Небольшое кафе в полуподвальном помещении, оформленное под ледяной грот: темновато, все кругом затянуто полупрозрачной тканью с подсветкой, мигают разноцветные лампочки – но уютно, тепло; заняты только два сдвинутых вместе столика: за ними сидит шумная компания девчонок-подростков; остальные столики пустуют.