Вован оказался на месте; Светлана нашла его, пошепталась с ним в проходе на кухню, подвела познакомить с Люсей… Длинный, заметно суетливый, с уже заученной нагловатой улыбочкой на лице, Вован разборчивой Люсе не понравился, и при акте знакомства с ним ей пришлось вымучивать встречную улыбку.

– Давайте сюда, – сразу по-деловому протянул он руку за пакетом. – Мелочь нам нужна. Вон наша клиентура сидит, – незаметно кивнул он с легким презрением в сторону шумливых девчонок-подростков. – Нищета – а в кафе идти надо, и все им до копейки сдай.

Люся вынула и отдала ему пакет; он безо всяких эмоций взял его, встряхнул, пробуя на вес, удовлетворенно кивнул и спросил:

– Ну что, принести по мороженому, пока пересчитаю?

Светлана вопросительно взглянула на Люсю, не нашла в ее взгляде явного протеста и кивнула Вовану. Он ушел, а они сели за столик в противоположной от компании подростков стороне.

Вскоре Вован принес им по порции. То было крем-мороженое теплого сливочного цвета; украшенное поверху пурпурными ягодами свежайшей клубники, оно лежало аппетитными холмиками в красивых креманках из дымчато-фиолетового стекла с золотыми звездочками.

– Может, шампанского к мороженому принести? – галантно осведомился Вован, угодливо заглядывая в глаза Люсе. – У нас маленькие такие бутылочки есть, как раз вам по бокалу.

– Возьмем? – спросила Света, тоже заглядывая ей в глаза.

У Люси испуганно дрогнуло сердце: поначалу она восприняла предложение Вована принести мороженое как рыцарский жест или, может, как подарок за принесенную мелочь, и только теперь до нее дошло, что за все надо расплачиваться, и расплачиваться – ей; во сколько же это станет? Она ужаснулась – еще никогда в жизни она не расплачивалась сама: в детстве ее водил в кафе отец, потом – мальчишки, потом – молодые люди, и никогда она в кафе не вникала в цены…

– Я тебе потом отдам свою долю, – подсказала ей Светлана, видя Люсино замешательство.

– Д-да… Принесите! – сдавленно ответила, наконец, Люся.

Тот кинулся чуть не бегом и действительно принес маленькую бутылочку шампанского и два высоких бокала, сам ловко, с тихим хлопком откупорил бутылку и аккуратно разлил шампанское по бокалам.

С шампанским мороженое, действительно, было необыкновенно вкусным. И как раз, когда они покончили с ним, вновь подошел Вован.

– Может, внакладку еще и по кофе-гляссе? – осведомился он.

– Да, конечно! – охотно согласилась Светлана, совсем размякнув от шампанского, но, спохватившись, спросила у Люси: – Как ты?

– Нет, спасибо! – грубо одернула ее Люся, холодно глянув на Вована.

– Пожалуйста! – равнодушно пожав плечами, с противной улыбочкой ответил ей тот. – Тогда с вас сто тридцать семь рублей. Вот сдача, – он положил на столик шесть засаленных десятирублевых бумажек и принялся рыться в кармане, звякая мелочью.

– Мелочь оставь себе! – зло бросила ему Люся, забрала бумажки и так резко встала, что стул отлетел в сторону. – Пошли! – рявкнула она на Светлану, доскребающую мороженое из креманки; кажется, та готова была вылизать ее.

– Приходите еще! – сладенько вякнул Вован, маяча перед ними своей наглой улыбочкой, на которую Люсе уже противно было смотреть.

– Непременно! – охотно ответила Светлана, вставая. – Спасибо, Вованчик – такое вкусное мороженое у вас!..

А когда выбрались из кафе и пошли обратно, Светлана, противно размякшая от бокала шампанского, без конца молола языком, вспоминая школу, класс и хулиганские проделки Вована; Люся упорно молчала, злясь и на нее, и на этого хлыща – так ловко они ее растрясли, так нагло облапошили!

Прощаясь со Светланой, Люся надеялась, что та предложит зайти к ней и вернет свою долю, но – куда там!.. Так что по дороге домой, уже одна, думала с мрачной решимостью: ну, уж завтра дудки – вытрясет она из нее все семьдесят, до рублика!.. Утешало только, что двести шестьдесят Руслановых рублей все же осталось; да плюс стипендия; где-то надо добывать остальные…

Дома все уже были в сборе – ужинали на кухне.

Люся, нарочито нагоняя на себя раздражение – чтобы только отвязались – ужинать отказалась. Не потому, что не хотела – есть ей хотелось всегда – а потому, что мать или Ирка обязательно унюхают запах шампанского, и разговора о вреде алкоголя хватит потом на весь вечер, еще и на утро останется, и доказывать, что уже взрослая, что сверстницы пьют, как лошади – бесполезно; и бесполезно доказывать, что ей этот алкоголь – как зайцу стоп-сигнал: она всегда предпочтет ему жареный кусок мяса; разве что трудно устоять перед бокалом шампанского… Она прошла в комнату, переоделась в халат, затем пошла, вымылась под душем, почистила зубы и снова вернулась в комнату, – все быстро, порывисто; села затем в их с Иркой общее – кто быстрей захватит – кресло и взяла в руки книгу – успокоиться и привести в порядок мысли.

Но привести их в порядок не было никакой возможности: перед глазами вместо букв шла круговерть пережитого за последние четыре часа: сияющие золочеными каблуками, пряжками и цепочками сапоги, багровые культи Руслана, от которых по спине – озноб ужаса, этот мерзкий пакет с деньгами, которые надо как-то теперь отдавать (черт дернул за язык просить их!), противная, с поджатыми губками, Вованова улыбочка, болтливая пустышка Светка, и опять – эти сияющие, как солнца, сапоги с золочеными каблуками, пряжками и цепочками… Она знала уже: никуда ей от них не деться – будут мучить и мучить, пока не окажутся у нее на ногах. Что-то надо делать, но – что, что?.. И в голове вдруг родился стройный план. Только бы скорей они закончили, наконец, на кухне свой бесконечный ужин, а, главное – дождаться, когда уйдет оттуда мать, пробраться, сунуть в рот щепоть чайной заварки, разжевать как следует, чтобы до конца отбить этот чертов запах шампанского, и тогда – к матушке (к отцу – бесполезно: как мама скажет, так и будет): пускай отдают в руки ту тысячу, на которые обещали купить ей какую-нибудь дрянь на ноги – дайте самой выбрать: сколько можно ходить убогой? Да припугнуть: не отдадите – так хоть на панель!.. Это будет ее последний довод. Обрыдло!..

На следующее утро она опоздала на первую «ленту» – но пришла в новеньких, щегольских, сияющих золочеными каблуками, пряжками и цепочками сапогах. Девчонок с потока ничем таким, конечно, не проймешь, но мальчишки заметили – она ловила их восхищенные взгляды на ее ноги. Ей хотелось без конца ходить по коридорам, бегать по лестницам – было чувство перебирающей от нетерпения ногами скаковой лошади, которую долго держат на старте; а ведь еще вчера хотелось сидеть и сидеть где-нибудь в уголке или за столом – только чтобы не шлендать у всех на глазах.

После лекций ее потащило еще на факультативный семинар, на который можно было и не ходить, а потом – в библиотеку. Есть хотелось ужасно, но она старалась не думать о еде, потому что решила совсем не ходить теперь в буфет – и, странное дело, это у нее получилось!

А под вечер, возвращаясь домой, нарочно проехала свою остановку и сошла на следующей; оттуда до дома было минут на двадцать дальше, но идти теперь мимо Руслана не хотелось: заметит новые щегольские сапоги и решит, чего доброго, что куплены на его деньги… Хотя его денег тут – кот наплакал. Да и жалко его: будет смотреть вслед с еще большей завистью и досадой… Отдаст она ему эти его деньги только со следующих стипендий – она это решила твердо – вот тогда и пойдет с чистой совестью прежней дорогой, а пока – ничего, побегает эти лишние двадцать минут, не расколется!..

И она упорно, день за днем ходила домой с другой остановки. Даже если возвращалась вместе со Светланой, с которой, кстати, те семьдесят рублей содрала как с миленькой – правда, только через неделю…

И через неделю же примерно стала замечать: девчонки в группе перестают с ней здороваться и разговаривать, устраивая вокруг нее заговор молчания – сначала одна, потом другая, а потом вдруг – все сразу. Она поняла, откуда дует ветер: Светка, тварь такая, не вытерпела, разболтала всем!.. Пришлось клясть себя, что не предупредила сразу, чтоб та держала язык за зубами. Хотя толку-то – кого бы другого предупреждать, только не ее… Но еще когда замолчали две или три девчонки, подошла к ней и укорила: