После этого Малышев закончил свое выступление следующими словами: «По-моему, задача понятна. Прошу всех заинтересованных лиц собраться в рабочем порядке, обо всем договориться и подготовить по этому вопросу проект Постановления ЦК КПСС и Совета Министров СССР».

На следующий день собрались в ГБТУ. Началось группирование разработчиков. Хотя Морозов и не горел желанием заниматься новым делом, именно к нему первому подключили разработчиков ракет.

Котин, наоборот, загорелся желанием установить ракеты в танк. Ему тоже подобрали соисполнителей. Организовали команду и главному конструктору Челябинского тракторного завода П.П. Исакову. Один я остался не у дел. На меня просто «не хватило» фирм-разработчиков ракет. Я, естественно, разволновался и стал было вслух возмущаться дискредитационным отношением ГБТУ к нашему КБ. Неожиданно сидящий рядом неизвестный мне человек проговорил: «А давайте-ка попробуем и мы с вами!» Этим человеком оказался Александр Эммануилович Нудельман, известный конструктор авиационного автоматического вооружения военных лет, который решил перепрофилировать свое КБ на создание противотанковых ракет. Он попросил подключить к нему консультантом по системе управления будущей ракетой фирму академика А.А. Расплетина.

Задуманное В.А. Малышевым постановление оформлялось долго и вышло в свет только в середине 1957 г., уже после его смерти. Как же на практике шло выполнение этого постановления?

Морозов бросил работу, практически не приступая к ней. Котин начал создавать «новый ракетный танк» с экипажем, размещавшимся не в башне, а в корпусе. Исаков тоже стал создавать «новый ракетный танк», но с экипажем, размещавшимся в башне. Мы же, не мудрствуя лукаво, попытались создать танк на базе серийной машины, но вместо традиционной пушки вооружить его ракетами. К заново спроектированной более низкой башне крепилась автоматизированная укладка (прямоугольной формы) ракет: четыре ряда по три ракеты в каждом (кроме того, еще три ракеты размещались в немеханизированных укладках). Справа от укладки размещался наводчик, а слева – командир машины. Над укладкой внутри машины располагалась пусковая установка, которая вместе с очередной ракетой перед стрельбой выдавалась через открывающийся люк наружу. Пусковая установка и башня были стабилизированы, что позволяло вести стрельбу с хода.

Вскоре сложилось так, что КБ Расплетина взяло на себя отработку и ракеты, и системы управления ею, поэтому КБ Нудельмана было от этой работы освобождено. Наша новая разработка получила название «объект 150».

Как показала жизнь, принятое нами направление установки ракет в серийный танк оказалось наиболее рациональным. Дело в том, что конструкторским бюро Котина и Исакова приходилось решать одновременно много новых проблем и по самому, танку и по его новому вооружению, а это усложняло и затягивало работу по изготовлению и испытаниям опытных образцов. Мы же чисто «танковыми делами» практически не занимались, а все внимание сосредоточили только на отработке нового вооружения – ракеты.

Наибольшие трудности у нас возникли с системой управления ракетой. Поскольку стрельба должна была вестись с хода, бытовавшая тогда в противотанковых снарядах система управления по проводам не годилась. Мы остановили свой выбор на системе управления по радиоканалу с обратной связью по световому лучу от установленного на ракете порохового трассера.

Много проблем, трудных и неожиданных, пришлось решать разработчикам системы управления нашей ракетой. Опереться было не на что, ибо разработка была оригинальной. Часто возникали, казалось бы, неразрешимые ситуации, нередко казалось, что мы в тупике, из которого нет выхода... Однажды зимой 1965 г. на войсковых учениях с участием нашего нового детища мы столкнулись с непредвиденным явлением. Накануне ночью прошел снег и тонким слоем покрыл машины. Когда ракета стала сходить с пусковой установки, истекающие из ее сопл газы подняли с носа корпуса танка мокрый снег, который запорошил входное окно прицела. Управление ракетой стало невозможным. Пришлось устанавливать стеклоочиститель прицела по типу автомобильного, который включался в работу автоматически при сходе ракеты с пусковой установки.

После проведения серии полигонных испытаний и войсковых учений «объект 150» в 1965 г. был принят на вооружение под названием «Истребитель танков ИТ-1».

К сожалению, вскоре эту машину сняли с вооружения из-за негативного отношения к ней ГБТУ и ГРАУ. По замыслу военных, отдельными батальонами истребителей танков должны были комплектоваться мотострелковые дивизии, разворачиваемые на танкоопасных направлениях. Было создано два таких батальона: один – в Белорусском, а другой – в Прикарпатском военном округе. В Белорусском военном округе батальон поставили на обеспечение танкистам, а в Прикарпатском – артиллеристам. В первом случае машины хорошо обслуживались и обеспечивались запчастями только по танковым узлам, в во втором – только по системе вооружения. Офицеры неохотно шли служить в эти батальоны, так как не видели перспективы роста, обычной для линейных танковых частей. В конце концов, эти батальоны расформировали, а истребители танков переоборудовали в тягачи...

В память об этой большой, проделанной на одном дыхании работе у меня сохранилась медаль лауреата Государственной премии СССР...

И еще. Работая над истребителем танков ИТ-1, и я, и весь дружный коллектив КБ Уралвагонзавода приобрели много новых друзей, подлинных энтузиастов конструкторской мысли, воспоминания о совместной работе с которыми для меня очень дороги.

Как-то оказавшись в Ленинграде, я зашел в гости к Ж.Я. Котину. Он показал мне чертежи разработанного на ЛКЗ газотурбинного двигателя ГТД-1 для «объекта 278» и изготовленную в металле обгонную муфту между валом компрессора и валом силовой турбины. Приехав домой, я доложил директору завода о результатах командировки, а в конце сказал: «Котин занимается «турбиной» несколько лет, а до завершения работ еще далеко. Не попытаться ли и нам заняться «турбиной»?

«Нам только еще «турбины» не хватало...», – ответил Окунев. Выйдя из кабинета, я понял, что он «на крючке» и на каком-нибудь ближайшем совещании обвинит меня в нежелании заниматься газотурбинным двигателем. Так оно и случилось. На очередном декаднике Окунев заявил: «Давно говорю Карцеву: надо заняться «газовой турбиной», а он не хочет...»

В понедельник утром он вызвал меня, и между нами состоялся следующий разговор:

– Давай организовывай у себя бюро по «газовой турбине».

– Это невозможно. Такое бюро по численности должно быть не менее нашего КБ, и оборудование получше.

– Ничего не знаю. Поезжай, ищи КБ, которое бы сделало для нас «турбину».

Я уже был не рад, что «завел» его. Слетал в Запорожье, побывал в Москве – ничего подходящего. Мне порекомендовали поехать еще в Омск, в ОКБ-29 Минавиапрома к главному конструктору В.А. Глушенкову. У него я узнал о том, что их завод освоил в серийном производстве изготовление турбовинтовых двигателей без теплообменников ГТД-3 и ГТД-3Ф для вертолетов мощностью 750 и 900 л.с, а на их базе могли быть созданы танковые ГТД для опытных танков Уралвагонзавода – «объекта 167Т» (первый опытный образец) и «объекта 166ТМ»[2].

Глушенков и его соратники по заводу заинтересовались предложением о совместном проведении работы по использованию такого двигателя в опытном среднем танке и получили одобрение на ее проведение в Главке и у первого заместителя председателя Омского совнархоза. Окончательное «добро» следовало получить у самого председателя Омского совнархоза Еляневича.

Большой, светлый и высокий кабинет председателя резко контрастировал с небогатырской, мягко говоря, внешностью хозяина. Расселись. Еляневич строго спросил, кивнув в мою сторону: «Кто разрешил вести с ним переговоры?» Воцарилось молчание. Я уже было подумал, что все пропало, но тут ведущий инженер Главка сказал: «Это с моего ведома». Еляневич тут же смягчился, с большим интересом выслушал наши объяснения в пользу установки газотурбинного двигателя в средний танк и утвердил планы.