— Ничего, зато вы много чего другого знаете, — сказал Антон. — С вами мне тоже интересно.

Я вздохнул.

— Вы с Мишей проводите время очень хорошо. Вот только не совсем хорошо, что ты делаешь это в ущерб учёбе. Миша когда-нибудь заглядывал в твой дневник?

Антон даже рассмеялся.

— Вот ещё! Делать ему больше нечего, что ли?

В тот же день я в форме лёгкого намёка посоветовал Мишке посмотреть дневник Антона. Мишка намёк понял, и при следующей встрече Антон пожаловался мне на странную перемену в Мишке. Он вдруг изъявил желание узнать о школьной успеваемости Антона и потребовал показать дневник, а потом за двойки отодрал его за уши.

— Он сказал, что не хочет меня видеть до тех пор, пока я те двойки не закрою пятёрками, — сообщил Антон уныло. — Это значит, я должен буду получить пятёрки по русскому, по истории, по биологии и по немецкому! Он сказал, чтобы я без дневника с пятёрками к нему даже не приходил. Сергей Владимирович, что это с ним вдруг?..

Я чуть не засмеялся, но всё-таки сохранил серьёзный вид.

— Я полностью согласен с ним, — сказал я. — Ты очень даже неглупый, можешь хорошо заниматься, если захочешь. Поверь мне, Миша не шутит. Придётся тебе поработать.

— Но это же нереально! — вскричал Антон. — Пять пятёрок!

— Я уверен, ты можешь и десять получить, — сказал я.

Судите сами: в течение следующей недели Антон заработал не пять, а семь отличных оценок. Сначала он гордо показал их мне, а потом спросил:

— Теперь он захочет меня видеть?

Я улыбнулся.

— Попробуй, сходи к нему. Он, наверно, уже по тебе соскучился.

Из любопытства я присутствовал при этой знаменательной встрече. Наведавшись к Мишке в гости, мы с Антоном застали его в неглиже — в трусах и тельняшке. Он опять был небрит, и от него попахивало водкой. Увидев нас, он метнулся в другую комнату, на бегу крикнув нам:

— Обождите, я щас!

Через пять минут он вышел к нам уже в брюках, а на подбородке у него красовался свежий порез от бритвы.

— Я тут маленько расслабился, извините, — сказал он смущённо.

— Да мы уже заметили, — усмехнулся я.

Антон торжественно достал свой дневник, торжественно подошёл к Мишке и не менее торжественно открыл нужную страницу.

— Вот! — сказал он, показав пальцем на пятёрку. — А ещё вот, вот, вот… вот и вот.

Наверно, Мишкино похмелье было виновато в том, что он свёл весь педагогический эффект своего поступка на нет, сказав дрогнувшим голосом:

— А я думал, ты обиделся и больше ко мне не придёшь…

— Он был слишком занят, — сказал я. — Зарабатывать пятёрки — нелёгкий труд.

Мишка понял свой просчёт и спохватился. Запоздало напустив на себя суровость, он проговорил:

— Чтоб так и дальше было, понял? Ещё хоть одну "пару" получишь, я тебя…

Мишка не закончил угрозу, а Антон ей, разумеется, не поверил.

Через несколько дней после этого Антон заболел — схватил ангину и с высокой температурой слёг в постель. Мишка, до сих пор ещё ни разу не бывавший у Антона дома, решился навестить его. Он принёс ему апельсины и баночку мёда, но пробыл у него всего минут пять: мать Антона выставила его. Она относилась к Мишке с подозрением и неприязнью; более того, мне кажется, она даже его боялась и считала опасным сумасшедшим, алкоголиком и чуть ли не маньяком.

Пока Антон болел, Галина Фёдоровна не пускала к нему Мишку: тот приходил снова, но она захлопывала перед ним дверь. Не помогло даже моё ходатайство — Галина Фёдоровна не считала общество Мишки подходящим для сына. Расстроенный Антон разболелся не на шутку, а Мишка — не менее расстроенный — запил. Антону удалили миндалины, и его ангина пошла на убыль. Выздоровев, он тут же побежал к Мишке — а тот пьянствовал уже неделю и не смог даже встать. С грехом пополам выкарабкавшись из запоя, бледный, осунувшийся и обросший щетиной, Мишка пошёл к Антону, но Галина Фёдоровна со скандалом прогнала его. Этого ей показалось мало, и на следующее утро она устроила скандал ещё и Мишкиной маме, доведя её до сердечного приступа. Сам не свой от гнева и возмущения, Мишка вызвал матери "скорую" и выставил Галину Фёдоровну, сгоряча послав ей вслед пару крепких словечек. Смертельно оскорблённая, та побледнела и тоже схватилась за сердце, но на своих ногах ушла домой.

Печальная развязка последовала в тот же день. Это было в пятницу; я собирался идти домой на обед, чтобы вернуться к третьему уроку на второй смене, когда на крыльце столкнулся с Антоном. Он был такой бледный, что я испугался.

— Антоша, что случилось?

Он, наверное, с минуту ничего не мог выговорить: во-первых, не мог отдышаться после быстрого бега, а во-вторых, он был явно чем-то потрясён.

— Сергей… Владимирович, — выдохнул он. — Мама… там… лежит!

— Как — лежит? Где? Что случилось?

Я обрушивал на него все эти вопросы, хотя видно было, что он не в состоянии давать связные ответы. Взяв его за плечи, я сказал:

— Так, Антоша, успокойся. И всё по порядку, как было.

Он ещё немного отдышался.

— Я пришёл домой, — начал он.

— Так.

— А мама лежит…

— Ей плохо?

— Она… пельмени… пельмени…

— Что — пельмени?

— Пельмени стряпала… На полу лежит… на кухне… не шевелится… Я сначала к Мише… его нет дома… Батя на работе… я не знаю… туда к нему нельзя…

— Антоша, ты вызвал "скорую помощь"? — перебил я.

Он посмотрел на меня, побледнел ещё больше, хотя это казалось уже невозможным, и помотал головой.

— Это надо было сделать в первую очередь, а не бегать туда-сюда! — сказал я довольно резко.

Антон вздрогнул от моих слов, и я тут же раскаялся за этот тон. Погладив его по плечам, я сказал мягче:

— Антоша, я сейчас из учительской позвоню и вызову. Ты стой здесь и никуда не уходи!

Я пошёл в учительскую — так быстро, как мог. Дозвонившись, я наткнулся на очень дотошную женщину-диспетчера, которой нужно было всё знать в деталях, а не только адрес вызова.

— Человеку плохо там… Откуда я знаю, что с ним? Я не врач… иначе я бы вас не вызывал, а сам справился бы! — Я в сердцах сломал карандаш, лежавший на столе. — Женщина… Не знаю я точно её возраст! От тридцати пяти до сорока. Пока вы всё это расспрашиваете, она там, может быть… Климова Галина Фёдоровна. Нет, я не родственник! Я учитель… Какая вам вообще разница, кто я? Вышлите бригаду, вот и всё!

Мне ответили, что все бригады сейчас на вызовах, и придётся подождать. Как только ближайшая к этому адресу бригада освободится, она сразу же направится туда.

Я вернулся на крыльцо. Антон сидел на ступеньке и при моём появлении вскочил.

— Сейчас "скорая" приедет, — сказал я.

Я не мог оставить перепуганного Антона одного и пошёл с ним к нему домой. По дороге мы встретили Мишку: он выходил из магазина с банкой пива, на ходу делая глоток, а в другой руке у него была сумка с продуктами. Выглядел он, мягко говоря, не очень счастливым — иными словами, был мрачнее тучи. Антон сразу рванулся к нему через талые лужи, поскальзываясь на корке апрельского льда.

— Дядя Миша, где ты был? Я тебя искал!

— Да я только в магазин вышел, мой хороший, — ответил Мишка, приподнимая и показывая нам сумку, из которой торчала палка колбасы, круглый бок ржаного хлеба и пакет кефира. — А что такое?

Узнав, в чём дело, он присоединился к нам, и мы пошли втроём. По дороге он довольно быстро допил своё пиво и выбросил пустую банку, а когда мы вошли в дом, он поставил сумку с продуктами в угол и велел Антону сесть в комнате на диван. Мне показалось, что Антон немного успокоился: видимо, он надеялся на "скорую".

На кухню мы вошли с Мишкой вдвоём. Я невольно вздрогнул, увидев своими глазами то, о чём мне сбивчиво рассказывал Антон. Галина Фёдоровна лежала на полу у кухонного стола — в фартуке, с белыми от муки руками; на столе было тесто, миска с фаршем, а на посыпанном мукой противне сидело ровными рядками десятка два готовых пельменей. Один пельмень, наполовину слепленный, лежал на полу возле безжизненно откинутой руки Галины Фёдоровны — видимо, она не успела его доделать. Мишка подошёл, присел возле неё, окинул её взглядом и пощупал пульс на сонной артерии. Подняв лицо и посмотрев на меня, он тихо проговорил: