Это так, вспомнилась очередная нелепость, а сколько их было, — не перечислить.
Глушко достаточно долго провел времени, обсуждая со мной действительно важные вопросы. Совершенно между прочим он спросил, сколько времени нужно для реализации изменения, о котором я, к прискорбию, только от него и услышал, так как оно вообще не затрагивало работы теоретиков, что само по себе свидетельствовало, что оно весьма незначительно и непринципиально. Я сказал, что изменение моей работы просто не затрагивает, а вообще, как я его понял, речь идет о такой мелочи, что просто неудобно тратить его время. Он не давал больше никаких пояснений, и мы начали осмотр стендов теоротделения, включая корпус огромных нагрузочных стендов, о которых я уже писал.
Валентин Петрович был очень внимателен, и, с учетом своей специальности и занимаемой должности, проявил себя наилучшим образом.
Наступил вечер, я проводил В.П. в кабинет Сергеева и хотел уйти, но он попросил с согласия Сергеева меня задержаться и присутствовать при их беседе.
Я твердо знаю, что, когда ругаются большие начальники (а куда уж здесь больше), лучше всего держаться подальше, но выхода у меня не было.
Беседа началась с просьбы Глушко принять и реализовать это злосчастное изменение в самые короткие сроки. В ответ Сергеев произнес очень длинную речь с перечнем работ, которые должна сделать для этого наша организация. Названия работ звучали весьма солидно, но, по сути, речь шла о совершенно ерундовой работе, нужно все время помнить, что НПО «Электроприбор» (в то время у нас было такое название) искало любые причины, чтобы убедить начальство в Москве, что все дело в необходимости внести изменения в нашу продукцию по причинам, зависящим от РКК «Энергия», причем длительность их внесения определяется многими месяцами. Но никого обмануть было нельзя, все прекрасно понимали, в чем дело. К сожалению, наш руководитель в этой ситуации не разобрался и вел себя с Глушко абсолютно неправильно.
Он не учел, что речь шла о главной советской работе в РКТ и о В. П. Глушко, для которого сделать ракету «Энергия» было самым главным делом в это время в жизни. Сергеев почему-то решил (и в этом, безусловно, виноваты многочисленные подхалимы в его окружении), что он ровня Глушко. Оба дважды герои, оба руководители больших фирм, так что они одинаково авторитетны в руководящих кругах СССР. Это было серьезнейшее заблуждение. Глушко был в РКТ фигурой №1, который был вхож вплоть до генерального секретаря ЦК КПСС, а Сергеев — один из достаточно многочисленных руководителей фирм, пусть даже важных, и никакие награды этого факта изменить не могли. О «вхожести» к генеральному секретарю ЦК и даже к первому секретарю ЦК компартии Украины и речи быть не могло. Но этого Сергеев так и не понял. А чтобы понять значимость Глушко, отмечу, что с ним советовались, кого назначить нашим министром после ухода Афанасьева. Поэтому разговор с Глушко Сергеев вел, исходя из собственного понимания их взаимного положения, и говорил так. «Я буду сам заниматься своим делом и сам называть сроки, спорить со мной бесполезно, я такой же начальник, как Валентин Петрович».
Я так и не понял, почему Глушко хотел, чтобы я присутствовал при этом очень тяжелом разговоре, тем более что я и рта не открыл. Поняв, что уговорить Сергеева принять изменение с реальными сроками реализации ему не удастся, а время уже 12 часов ночи, он произнес заключительную фразу, которая означала на самом деле снятие Сергеева с работы, хотя сам В.Г. этого так и не понял и тогда, и потом, когда это снятие состоялось.
Глушко сказал (я привожу его слова, как я их запомнил, хотя смысл сохранен полностью): «Я с Вами больше работать не смогу». На этом они и расстались, на следующее утро самолет отбыл в Москву.
Работа по «Энергии» продолжалась, но уровень ее организации был крайне низок.
Ответственные сотрудники нашего главка, присланные для надзора за нами, и, видя полную бесперспективность своей жизни в Харькове, с целью хоть какой-то надежды вернуться домой, изо всех сил советовали Сергееву создать оперативный штаб по руководству нашими работами по этому комплексу, поставить меня во главе этого штаба, т.е. дать мне реальную власть, а самому продолжать сидеть в своем кресле, по-прежнему ничего не делая. Так уже делалось фактически (при непротивлении Сергеева) т.е. никакими приказами это не оформлялось, официально штаб не создавался, но реально я вел работы на фирме, а все остальные от безысходности ходили на мои так называемые «оперативки» и выполняли все принимаемые там решения. Этим методом мы пользовались, когда наша фирма попадала в сложное положение, а мне было просто жалко дела, да и людей меньше начинали «мордовать», они всегда могли прикрыться решениями наших оперативок. При этом они мне никак не были подчинены и в любой момент могли послать меня куда подальше, но предпочитали ходить в мой кабинет и выполнять принимаемые там решения. Руководствовались они просто здравым смыслом. Должен заметить, что сам термин «здравый смысл» в наших конкретно ситуациях мне всегда не нравился, работа по созданию СУ РКТ очень сложная, принимаемые решения не для всех очевидны, так что нужно верить, что человек, который взялся вести «оперативку» (на формальном сленге — ОТС — оперативно — техническое совещание), действительно разбирается и принимает правильные решения. Но для «Энергии» Сергеев это не принял по непонятным мне причинам. Но Глушко не шутил и слов на ветер не бросал.
В Харьков прилетел наш министр О. Д. Бакланов и «сопровождающие его лица». День прошел в традиционном осмотре стендов теоротделения и отделения главного конструктора темы, затем состоялось также традиционное посещение важнейших цехов нашего опытного завода, а вечером без положенного общего сбора министр отбыл на дачу обкома партии для встречи «один на один» с первым секретарем обкома В. П. Мысниченко. Многочасовое (до 2–3 часов ночи) хождение по лесу, занимаемому этой дачей, под неусыпным контролем харьковского КГБ ни к каким результатам не привело. Министр убеждал Мысниченко, что работы по «Энергии» сорваны и Сергеева нужно менять. Но Владислав Петрович был непреклонен, Сергеев полностью устраивает обком партии, снять его они не позволят. Вот что значит, когда права есть, а обязанностей нет, стандартная ситуация с партийными органами в СССР, по крайней мере, после смерти Сталина.
Создавшаяся ситуация совершенно абсурдна, министр хочет снять с должности своего сотрудника, который очень плохо работает, под сомнение уже поставлены важнейшие советские работы по РКТ. В существе того, чем мы занимаемся, секретарь обкома, конечно же, не разбирается. За срыв сроков он никакой ответственности и нести не может, а министр отвечает перед политбюро ЦК. Это бросает уже тень на самого министра, который не в состоянии решить относительно простой вопрос. И тогда министр сказал, что вопрос снятия Серегеева согласован с Л. Н. Зайковым, членом политбюро, чей «участок» — оборонная промышленность. При существовавшей партийной иерархии Зайков для Мысниченко определенно выше Господа бога. Во всяком случае, о несогласии и даже о малейшем возражении и речи быть не может. Мысниченко тут же заявил, почему министр с этого не начал (а тот хотел сам решать вопросы снятия своих сотрудников), они бы не потеряли столько времени.
Опять непонимание роли и значимости Глушко в ракетной технике теперь уже со стороны секретаря обкома. Валентин Петрович сразу решал вопрос о снятии Сергеева в политбюро, с этим самым Зайковым, причем с ним никто и не думал спорить. Формальный предлог существовал, Сергееву больше 70 лет, так что его совершенно законно и в необидной внешне форме можно отправить на пенсию, причем в соответствии с его же заявлением.
На следующий день в кабинете Владимира Григорьевича состоялась встреча с приехавшими москвичами, и на ней было сказано, что вопрос с обкомом партии согласован, так что нужно писать заявление об уходе на пенсию. Это Сергеев и сделал. Что он при этом говорил, я не знаю.
