Знаете ли Вы, мой возможный читатель, что такое межконтинентальная баллистическая ракета (МБР) SS-18, которую в США «ласково» называют SATANA? Я в дальнейшем постараюсь объяснить смысл каждого слова, входящего в это название, но пока сообщу главное.

Одна (!!!) такая ракета, достигшая территории «вероятного противника» (граждане бывшего СССР твердо знают, какая страна имеется в виду), может нести 10 водородных бомб, каждая из которых по мощности, по меньшей мере, в 10 раз превышает сброшенные на Хиросиму и Нагасаки в 1945 г. И она в состоянии доставить (ракетчики говорят «развести») каждую бомбу в назначенную цель, т.е. теоретически 10 больших городов исчезнут с лица Земли со всем своим населением, домами и пр. Для любой страны это является неприемлемым ущербом, который ее правительство обязано избежать. СССР располагал несколькими сотнями таких ракет. И пока они все еще, хотя и в немного меньшем количестве, стоят на боевом дежурстве в шахтных колодцах на территории России.

Так вот, много десятилетий я разрабатывал системы управления таких ракет, но меньшей мощности (SS-18 — это вершина).

Я начинал с молодого специалиста и закончил высшей научно-технической должностью в ракетно-космической технике — Генеральный конструктор систем управления (так и писалось — с заглавной буквы). За несколько десятков лет я участвовал в создании 10 типов межконтинентальных баллистических ракет, 8 из которых стояли на боевом дежурстве, а некоторые стоят и сейчас. Кроме того, наша фирма (она теперь называется «Хартрон») создала системы управления 8 ракет-носителей космических аппаратов, в том числе, для самой большой в мире ракеты «Энергия», и многих космических аппаратов. Я уверен, что это мировой рекорд, по меньшей мере, по числу типов ракет, и качество многих из них вполне соответствует лучшим созданным в любых других странах образцам.

О создании таких изделий (опять чисто советский ракетный термин, считавшийся несекретным, так как слово «ракеты» в обиходе, в том числе, и на производстве, употреблять было нельзя) и о людях, с которыми я близко сталкивался в ходе совместных работ, а среди них были почти все великие советские создатели ракет, и пойдет здесь речь.

Так как я жил с мамой (мои родители разошлись, когда мне был один год), то речь идет о ее семье.

Мои дедушка и бабушка до революции жили в городе Нежине Черниговской губернии и по тогдашней классификации были простые мещане. Дед умер до моего рождения, и, как принято у евреев, меня назвали в память о нем. У бабушки было 5 детей — три сына и две дочери. Моя мама была младшим ребенком, ее назвали Рохель — Лея, по советской норме в паспорте — Рая. И моя бабушка жила с ней в эвакуации в г. Анжеро-Судженск Кемеровской обл.

Ее старший сын погиб в годы гражданской войны, второй стал врачом и прожил всю жизнь в маленьком армянском городе (тогда он назывался Ленинакан) и был там очень уважаемым человеком. Третий сын, инженер-экономист, проработал всю жизнь в цехе на Харьковском танковом заводе. Старшая и любимейшая сестра моей мамы тоже стала врачом и вышла замуж за военного врача.

Благодаря ей мы спаслись, уехав из Харькова в 1941 г. Госпиталь, где служил ее муж, был после начала войны направлен из недавно захваченной СССР Западной Украины (когда Сталин и Гитлер делили Польшу) в Сибирь, и эшелон ехал через Харьков. Тетя заявила, что без мамы и сестры она не поедет, поэтому мы с ними покинули Харьков и остались живыми, иначе нас всех ждал Дробицкий Яр — место массового расстрела евреев…

Мама была съездовой стенографисткой (сейчас уже бесполезно объяснять этот термин), вышла замуж за врача и жила с ним и своей мамой фактически до моего рождения и последовавшего вскоре развода, причем, отец женился вторично, а мама второй раз замуж не вышла, как я думаю, чтобы у меня не было отчима… Специальность у нее была тяжелая и очень плохо оплачиваемая, так что в нищете мы жили всегда.

Никаких выдающихся личностей в моей семье не было — и они уцелели в сталинскую эпоху. Разве что стоит отметить — среди них было относительно много врачей (но я, конечно, в медицинский институт во времена начала открытого государственного антисемитизма поступить не мог, даже если бы хотел), и единственной наследницей семейной традиции стала моя дочь Таня, которая и сейчас работает врачом — гинекологом в Израиле.

Меня воспитала мама, и всем, что есть хорошего во мне, я обязан ей, в том числе, любовью к науке.

Период войны ознаменовался для нас, кроме обычных для советских людей холода и голода (в Сибири я отморозил пальцы ног), многочисленными переездами. Сначала несколько месяцев на ферме в заволжских степях, на территории бывшей республики немцев Поволжья (Сталин из-за ожидаемого шпионажа и диверсий ее «закрыл», а жителей переселил в места и условия, непригодные для жилья, где они и гибли десятками тысяч). После этого мы несколько лет жили в маленьком городке в шахтерском Кузбассе, и там я впервые столкнулся с бытовым антисемитизмом. Госпиталь, где работала мама медстатистиком, перевели в город Осташков, расположенный в Калининской (теперь Тверской) области на берегу красивейшего озера Селигер и приспособили к лечению пленных из расположенных вокруг лагерей. Основной их диагноз — дистрофия (уж если местные жители недоедали постоянно, то что говорить о военнопленных).

Начальную школу (4 класса) я и кончал в этих всех местах с неизменными похвальными грамотами. И чтобы уже не возвращаться к этому, замечу, что учиться мне было всегда легко, моя единственная отметка и в школе, и в институте была «пятерка» (высший балл при принятой тогда системе, которую товарищ Сталин постарался полностью заимствовать из дореволюционной русской школы). Единственное исключение составляла оценка «4» по поведению в первой четверти 9-го класса за постоянные подсказки отвечавшим у доски одноклассникам и сильно раздражавшим учителей, чего я тогда не понимал, а помочь хотелось.

По тогдашним правилам это было чрезвычайное происшествие (по поведению признавалась только оценка «5»), так что маму вызвали в школу и всячески пугали в основном тем, что я не получу золотую медаль, и это серьезно затруднит мое поступление в более–менее приличный институт. Мы действительно перепугались, так что подсказывать я перестал.

Перед тем, как перейти к моей дальнейшей жизни, я хочу рассказать о своих, как тогда говорилось, жилищно–бытовых условиях во все время моей жизни в СССР, а потом и в Украине.

Они были, безусловно, недостойными нормальной жизни и, к сожалению, в этом виновато не только общее положение, но и мое полное неумение «выбивать» себе элементарные возможности для жизни. Вероятно, на это повлияло и то обстоятельство, что рядом со мной с детства не было мужчины, — как результат, я совершенно не умею что-либо делать руками. Но главное — полное отсутствие того, что называется элементарной «житейской» настойчивостью. В простоте душевной я полагал, что так как, по общему мнению, я хорошо работал и успешно продвигался по службе, занимаясь очень важными для того государства разработками, то должны были быть люди, которые бы заботились о моих бытовых условиях. В СССР, по крайней мере, в ракетно-космической технике было немало фирм, где руководители так и делали, хотя бы по отношению к своим ближайшим заместителям, но в нашей фирме начальник заботился только о своих бытовых условиях, и то не очень удачно.

За всю свою жизнь в СССР я ни разу не жил в нормальных человеческих условиях. Под ними я понимаю одновременное наличие канализации, водяного крана в квартире и наличие в нем воды, а также электричества, центрального отопления в холодное время года, горячей воды для ванны, лифта при проживании на сравнительно высоких этажах, хотя бы редкого ремонта домовых мест общего пользования — как видите, речь идет только о минимально необходимых условиях. Ни разу в совокупности эти условия выполнены не были, несмотря на то, что я прошел путь от рядового инженера до Генерального конструктора систем управления.