— И третье?

— Что он не должен дать тебе уйти.

— Как это странно звучит…

— Да, однако все же именно эти слова образовались у меня в сознании.

Несмотря на плохую дорогу и проливной дождь, ливший весь путь от Дувра до Шутерс-Хилл, через два дня путешественники прибыли в Линкольн-Инн-Филдс. Джон нашел, что за время путешествия все они побледнели и похудели. Когда Ханна уселась в своем любимом кресле в кухне, лицо ее расплылось в улыбке, она взяла Кэйт за руку.

— Возможно, неправильно, что я этого желаю, — сказала она, — но надеюсь, что маркиз де Монферон не слишком скоро справится с починкой этой машины…

Маркиз, к огорчению жены и к радости Кэйт и мистера Скокка, не стал откладывать поездку вместе с сэром Джозефом во дворец Кью. Он осмотрел машину и объявил, что она для него — тайна. Он не решился разобрать ее, боясь, что не сможет снова собрать. Однако у него есть намерение нарисовать ее.

— НАРИСОВАТЬ! — воскликнул мистер Скокк, прочитав записку, которую Монферон отправил с посыльным королевы. — Какой в этом смысл?

— Возможно, таким образом он хочет внимательно присмотреться ко всем ее деталям, — предположила Кэйт. — Как на уроке биологии разрезают лягушку, а потом рисуют то, что увидели. Это помогает… кое-что понять.

Мистера Скокка, похоже, это не убедило, и настроение у него стало мрачным. Кэйт тоже задумалась, правильным ли было ее предвидение. Вполне возможно, что они никогда не вернутся домой.

На следующий день к ним явился неожиданный визитер. В Лондон из Бэслоу-Холла приехала Лиззи, младшая дочь Бингов, она сопровождала своего мужа, у которого были в городе дела. Она привезла драгоценный подарок Питеру от Гидеона Сеймура. Гидеон сделал копию своей книги, которую, к собственному удовлетворению, наконец закончил. На обложке книги значилось: «Жизнь и времена Гидеона Сеймура, карманника и джентльмена, 1792 год». Гидеон прислал и письмо. Он давно не видел Питера и настойчиво просил его приехать домой в Хоторн-Коттедж, как только тот сможет. Они должны отправиться на рыбную ловлю форели и уговорить преподобного Ледбьюри присоединиться к ним.

— Милый Гидеон, — сказала Кэйт Питеру после ухода Лиззи. — Я понимаю, почему ты хочешь все от него утаить. И все-таки я хотела бы с ним повидаться.

Спустя десять дней, во время завтрака, из дворца Кью прибыл еще один посыльный. Маркиз де Монферон просил всю компанию приехать как можно быстрее. Он ждет их в Красном доме.

К трем часам дня все собрались на верхнем этаже дворца Кью, где была спрятана антигравитационная машина. Присутствовали королева Шарлота, сэр Джозеф Бэнкс, маркиз де Монферон и, разумеется, Кэйт, Питер, Ханна и мистер Скокк. Ожидание было невыносимым. Кэйт еле сдерживала слезы: разве кто-то из восемнадцатого века может хоть что-то понять в устройстве, созданном в НАСА? Надо держать себя в руках и быть готовой к тому, что она никогда больше не увидится со своими родными…

Маркиз повернулся к присутствующим и поднял бумагу, которая покрывала замысловатый и прекрасно выполненный рисунок антигравитационной машины.

— Приложив все свои силы, я изучил таинственное устройство и должен признать свое поражение: оно настолько опережает все, что производится в нашем веке, что я почувствовал себя столь же беспомощным, сколь беспомощным бывает дитя, которому велели исправить карманные часы.

У Кэйт замерло сердце. «Я ведь знала это», — подумала она. Она посмотрела в окно на Темзу и на поля за рекой и чуть не расплакалась. Ханна крепко сжала ее руку. Мистер Скокк и Питер потупили глаза.

Монферон улыбнулся, глаза его блеснули.

— Однако, — продолжил он, — вчерашним вечером я заметил маленькую панель на задней части устройства, которой пренебрег при обследовании, поскольку был сосредоточен на внутреннем устройстве машины. Я вскрыл панель фруктовым ножом и обнаружил там тонкую стеклянную трубочку, заполненную ртутью. К одному концу трубочки был подсоединен провод, и я ясно увидел, что провод должен быть присоединен и к другому концу трубки — но он оторвался и повис. И я подумал, что если в трубке установится определенный уровень ртути, когда оба провода будут соединены с трубкой, то по ним побежит электрический ток. Я проконсультировался с сэром Джозефом, и он согласился со мной. Я подсоединил провод и… возможно, теперь у нас все готово к демонстрации. Сэр Джозеф, поможете мне наклонить машину для установки правильного уровня?

— С радостью, сэр.

— Мисс Дайер, мистер Скокк, — сказал Монферон. — Правда ли, что антигравитационная машина будет функционировать, только если установлен правильный уровень?

— Да! — воскликнули оба в один голос.

— У нее внутри есть выравнивающее устройство, — сказала Кэйт. — Она не начнет работать, пока уровень не будет установлен правильно.

— Как я и думал, — засмеялся Монферон.

Оба ученых джентльмена долго ворочали машину, пока не установили ее надлежащим образом.

Внезапно раздался сильный шум, похожий на шум включившегося холодильника.

— О господи! — охнула Кэйт. — Просто не верится! Вы это сделали! Вы на самом деле это сделали!

— Браво, Монферон! Браво! — крикнул Питер.

Мистер Скокк хлопнул себя по лбу.

— И все из-за оборванного проводка!

Было решено, что они отбудут на рассвете следующего дня. Монферон вернулся на Голден-Сквер. Когда его жена услышала, что он намерен снова покинуть ее, отправившись в экспедицию с научными целями, детали которой не может обсуждать, она была так рассержена, что даже не сказала ему «прощай». Он крикнул — сквозь запертую дверь будуара, — что он ученый, и сейчас возникла возможность, которая никогда больше не повторится. Маркиза заявила, что она предпочла бы иметь мужа, у которого несколько любовниц, чем такого, который преклоняется перед алтарем науки, — поскольку она никогда не сможет отвлечь его от такой неотразимой соперницы. Луи-Филипп, уже совсем выздоровевший, пытался понять подобную тягу отца к знаниям. И тем не менее его расстроило то, что отец снова покидает семью, только вернувшись оттуда, откуда он мог и вовсе не вернуться. Он поцеловал отца на прощание, но выражение боли в его лице не ускользнуло от внимания маркиза де Монферона.

Лакеи снесли антигравитационную машину по лестнице и поставили ее в той части сада, которую мистер Скокк, частый посетитель этих садов в двадцать первом веке, посчитал самой спокойной.

Кэйт, Ханна и маркиз де Монферон отошли в сторону и издалека следили за отцом и сыном, поскольку понимали, что это их последний разговор. Только что, опираясь на руку сэра Джозефа, ушла королева Щарлота, которая, как и пообещала, не оглядывалась назад после того, как пожелала всем доброго пути.

— Мой дорогой мистер Скокк, — сказала, прощаясь, королева, — я могу только представлять себе, каково вашему сердцу в этот трудный день, и все же как мать не могу не сказать: вам удивительно повезло, поскольку вы знаете, что ваш сын стал человеком, которым вы можете гордиться. Надеюсь, вам послужит некоторым утешением то, что Питер нашел счастье в приемной семье. Я внимательно следила за вашим сыном с момента его прибытия в наш век и обещаю, что так будет и впредь. Храни Господь вас, мистер Скокк, и вашу семью. Может быть, вы скоро воссоединитесь с вашим сыном-мальчиком и будете нежно лелеять его и заботиться о нем.

Кэйт и Ханна тоже попрощались с королевой, а теперь стояли, обняв друг друга, и смотрели на двух мужчин вдалеке. Слишком трудно было все это перенести, и обе они вели героическую борьбу со слезами. Кэйт готовила речь для прощания с Питером, но смогла лишь подбежать к нему и крепко обнять.

Питер поцеловал ее в макушку.

— Ты необыкновенный человек. Я думал так, когда был мальчиком, и понимаю это и сейчас.

— Значит, ты тогда так думал!