— Ради юбки ты предал меня, предал Вороновье. Развратный послушник! — крикнул князь.

Я не знал, что ответить. Оправдаться было нечем. К несчастью, князь был не единственным, кто имел на меня зуб.

— Трус, — продолжил Романх, — ты жалкий трус, спрятавшийся под каретой, когда умирала твоя дружина! Твои товарищи! Твои друзья!

— Я ничего не мог сделать, ничем не мог помочь.

— Ты мог умереть вместе с нами.

— Это лишено смысла.

— Только для трусов преданность лишена смысла.

Я снова не знал, что ответить.

— Отступник! Ты продал душу ереси! — принялся за меня Тимоф, — твои мысли, словно могильные черви, поедают твой разум. Ты искушаешься всем, что видишь. Ты недостоин носить свой сан.

О, Великие Силы, кто бы знал, как мне в этот момент хотелось склонить голову и посмотреть в землю. Показать свою вину, но я не мог. Не мог, и все. И нечем мне было ответить Тимофу.

— Гордец! — продолжил Деррик, — ты любишь рассказывать истории, кичишься своими знаниями. Тебе нравится, чтобы на тебя смотрели, раскрыв рот. А на поверку твоя голова — лишь пустая куча бесполезного хлама, она ничего не стоит, если ради женщины ты предаешь друзей и лорда, а ради спасения собственной шкуры притворяешься мертвым, дабы спокойно наблюдать за тем, как гибнут те, кто тебе дорог.

Далее головы затянули общий хор. Каждая кляла меня, на чем свет стоит. Все их вопли были по делу. Они ранили меня в самое сердце. Не в эту мышцу — насос для крови, а в настоящее сердце, что я перенес в этот мир, или оно всегда здесь обитало. Я закричал, попытался переорать головы, забыться в агонии, но не мог. Рассудок не отказывал мне. Прекратить всё это было нельзя.

И тут я снова увидел шнур, он парил над флагштоком, прямо у головы князя, и уходил куда-то вверх. Это был мой выход отсюда. Но я не знал, как мне пройти через эти головы, как доказать что-то тем, кого всегда знал и любил. Нельзя же было уходить, не примирившись.

— Молю о прощении! — крикнул я.

Но головы только рассмеялись и продолжили перечислять мои грехи.

— Это твой ад! — возликовал Тимоф, — радуйся, что получил по заслугам.

И тут на меня снизошло озарение.

— Ты не Тимоф! — вскричал я.

На миг голова послушника замерла, прекратив кричать. В её глазах возник страх.

— Ты лжешь, — сказала она как-то неуверенно.

— Нет! — вскричал я, — мне ведомо, о чем говорю. Ты — не Тимоф. Настоящий Тимоф, он был благороднее меня, он верил в добро и свет, посему он бы не стал насмехаться оттого, что его друг угодил в ад!

Голова смутилась. Я понял, что попал в цель, и меня охватил гнев.

— Ты лишь жалкая иллюзия! — закричал я, — Тимоф мертв, но где бы ни была его душа сейчас, она меня простила. А ты лишь больное порождение…..

В этот миг меня осенило.

— Ты МОЁ больное порождение! Вы все — мои страхи! Я вас создал. Вы лишь мои низшие эмоции, обитающее в этом жутком мире. Вы мелкие сущности. Твари Астрала!

Головы задрожали от ужаса и начали растворяться. В этот момент я преодолел свои страхи. Заветный шнур оказался ближе. Можно было не сомневаться, они вернутся, но сейчас я победил, путь был свободен.

Я летел дальше, но вдруг шнур резко свернул в сторону. Пространство вокруг меня начало сгущаться, заполняясь мутным туманом. Почему-то я знал, что это направление — отход от основного пути. Тем не менее, что-то подсказало мне, что надо свернуть. Я позволил туману покрыть меня, и в следующий миг уперся во Вторую Преграду.

Я находился в богатой, хорошо украшенной комнате, и я был не я. В этом не приходилось сомневаться. Я пытаюсь сказать, что никогда не замечал за собой склонности к ношению розовых платьев, но даже не это главное. Физиология вдруг тоже приняла соответствующий облик. Это было необыкновенно, и как-то… позорно, что ли? Пошевелившись, я провел рукой по вдруг появившимся у меня длинным черным волосам. Можно было посмотреть в богатое, обитое золотыми украшениями зеркало, находившиеся в углу комнаты, но это могло считаться илишним. Я не сомневался, что в этот миг стал Люцией. Или, скорее, наши разумы слились в один. Предыдущий мираж был вызван моими собственными страхами. Все картины и образы породил мой собственный разум. Я победил и мог двигаться дальше. Меня прислали сюда выполнить вполне конкретную задачу — спасти Люцию, а, значит, мне предстояло побороть и её мысли.

— Ваше Высочество! — послышался голос.

Я обернулся и увидел пожилого герольда, учтиво вошедшего в комнату.

— В чем дело, Гирвин? — послышался в ответ мой собственный голос, хотя говорил явно не я.

Герольд не обратил никакого внимания на то, что юная девушка вдруг стала говорить низким басом.

— Его Величество король Вильям Третий просит Ваше Высочество спуститься в тронный зал.

— Передай Его Величеству — моему отцу, равно как и Её Высочеству — королеве-матери, что я останусь здесь!

Глаза герольда округлились от ужаса. Припав на одно колено, мужчина принялся нервно теребить висевшую на груди золотую цепь.

— Но, Ваше Высочество, осмелюсь заметить, что сейчас не время выказывать королю недовольство и показывать… мммм…, - герольд старательно подбирал слова, — показывать некие вольности в семье. Ваше Высочество наверняка знает, что прибыл князь Джонатан Белоголовский, вместе со своим юным сыном и наследником — лордом Мордатом.

Я презрительно фыркнул, или фыркнула. Черт его сейчас разберешь.

— Этому "юному" Мордату стукнуло на днях тридцать четыре годика, и мало того, что он уже имеет трех детей где-то на стороне, так ещё и страшный, как сто чертей!

— Но, Ваше Высочество…, - заныл герольд.

— Оставь меня в покое, Гирвин. Иди, можешь официально передать отцу, что я сослалась на нездоровье. Ну, а поскольку такого прихлебателя, как ты, ещё поискать, я ничуть не сомневаюсь, что весь наш разговор будет слово в слово передан отцу и бабке. Посему можешь сказать им уже неофициально, я скорее наложу на себя руки, чем выйду замуж за Мордата.

— Я всегда был верен Вашему Высочеству и умел хранить тайны, — запротестовал Гирвин.

— Ты всегда умел только красоваться и завоевывать незаслуженное доверие отменным подхалимажем перед знатью. Ну, а также дикими криками на простолюдинов. Ни в твою преданность, ни в умение хранить тайны я не верю. Единственные твои неубиваемые качества — это умение приспосабливаться и способность рассказывать сказки молоденьким горничным про то, как они возвысятся, если лягут с тобой, старым перечником, в постель. На меня же эти твои выдающиеся способности не производят никакого впечатления.

Герольд потерял дар речи. Всё ещё учтиво улыбаясь, он бесшумно водил губами, стараясь сочинить хоть какое-то нелепое оправдание. Наконец, логика подсказала ему выход — сменить тему.

— Осмелюсь сказать, что Его Величество будет недоволен Вашим отношением!

— Вполне взаимно, мне тоже не доставляет никакого удовольствия быть пешкой в его дурной политической игре.

Герольд учтиво поклонился и вышел. Некоторое время ничего не происходило. Я просто осматривал комнату, стараясь понять, получится ли у меня принять хоть какое-то участие в событиях. Принцесса, или её разум, упорно говорили моим голосом. Я всё это видел, осознавал, но ничего не предпринимал. Нужно было срочно понять, почему меня отправили именно в это воспоминание или мечту. Я не сомневался, что там, где лежит причина, будет находиться и шнур, который отправит меня дальше. Я попробовал встать, и мне это удалось. Кажется, тело воспринимало и мои мысли. Личности Люции в этот момент нигде не чувствовалось, как будто она удалилась после разговора с герольдом. Я сделал пару шагов, а потом резко навернулся, упав на пол. По счастью, в последний момент мне удалось подставить руки и не ушибиться. Я аккуратно встал на трясущихся ногах и попробовал пойти дальше. Через секунду мое тело снова оказалось на земле. М-да, а ходить на каблуках оказалось совсем непросто. Вникать в подробности этого тайного искусства тоже не хотелось. Посему я ползком добрался до кровати и задумался. Имело ли вообще смысл путешествовать, может, ответ лежал рядом? Из любопытства я осмотрел комнату. Ничего необычного. Вызывающая королевская роскошь, не позволяющая заострить внимание на чем-то конкретном.