Рассказ я закончил вовремя. Как раз поспел приготовленный Тимофом обед. Надо признать, выглядело всё достаточно аппетитно. Оставив этих двоих переваривать моё длинное историческое повествование, я, взяв у Романха солидный поднос и серебряные столовые приборы, двинулся к карете.

— Входи! — последовал приказ принцессы, как только я постучал в дверь.

Обстановка внутри экипажа была ближе к описанию королевских покоев. Карета оказалась больше, чем это могло показаться снаружи. Стены и широкие мягкие сиденья были обиты красным бархатом. Потолок кареты был настолько высок, что, даже вытянувшись в полный рост, я едва-едва доставал до него макушкой. Кругом были разбросаны вещи Её Высочества: коробочки с разнообразной пудрой, флаконы то ли с духами, то ли с маслами, и много ещё всякого, о чём я, как истинный мужлан, не имел ни малейшего понятия и не был даже способен описать. Напротив роскошного сиденья располагался изящный столик из красного дерева, над которым висело зеркало в солидной позолоченной раме, прибитой прямо к стене. На самих сиденьях располагались большие, и, по всей видимости, очень мягкие подушки, обшитые золотыми и серебряными нитями. Принцесса Люция возлежала на одной из них, подобрав по себя ноги.

— Ваше Высочество, — поклонился я.

— Поставь на стол! — объявила она.

Я выполнил приказание, расположив поднос между рядами зеленых флакончиков.

— Ну и дрянь! — заметила Люция, — в ваших краях явно не знают толк в яствах.

Я смущенно улыбнулся, сделав в голове пометку при встрече, пусть в шутку, но дать Тимофу в глаз. Конечно, он, может, ни в чем и не виноват, но почему я один должен был оставаться крайним?

— Ладно, — произнесла принцесса, — подай мне яблоко!

Я несколько удивился, ожидая, что Люция будет кушать одна. Моё долгое присутствие в карете могло быть двусмысленно истолковано окрестным людом. С другой стороны, не получив разрешения удалиться, уходить мне было нельзя. Ничего не оставалось, как подать принцессе пищу. Что я и сделал, надо признать, не без удовольствия. Она приняла плод из моих рук, слегка дотронувшись своими мягкими пальчиками до моей ладони. Я покраснел. Принцесса, казалось, этого не заметила.

— Могу ли я ещё что-либо для вас сделать, Ваше Высочество?

Принцесса пожала своими нежными плечиками. При этом её грудь несколько прошла вперед и…. Она почувствовала, куда направлен мой взгляд, и улыбнулась.

— Я бы хотела послушать что-нибудь о воздержании и целомудрии! — произнесла она и улыбнулась, обнажив свои маленькие, ровные и играющие белизной зубки.

Уши мои стали пунцовыми, видеть я их, конечно, не видел, но зато прекрасно чувствовал.

— Здесь жарко, не правда ли? — произнесла она, слегка проведя ладошкой по своей груди.

Я издал какое-то мычание, которое лишь с большой натяжкой можно было считать утвердительным ответом.

— Может, поможешь мне снять платье? — предложила она, мягко откусив кусочек яблока.

— Ммээээээ… — протянул я.

Она улыбнулась ещё шире и принялась оценивающе рассматривать меня своим томным взглядом. Я не знал, как положено вести себя принцессе, но как-то определенно не так.

— Ну же? — вызывающе произнесла она, выставив вперед свою грудь.

Я замер. Она была настолько близко, что мне казалось, будто я чувствую исходящее от неё тепло. Моё тело забила волна желания. Разум уже начинала окутывать мысль: "Да гори оно всё огнем", с большим трудом, но я с собой справился.

— Я отказываюсь верить, что Ваше Высочество хочет моей смерти!

— Смерти? — произнесла она.

— Ваши крики, Ваше Высочество, — объяснил я, — которые прозвучат, когда бедный светлый брат подойдет ещё хоть на ладонь ближе. Думаю, князь не станет разбираться, а просто вздернет меня на первом же дубе, сразу после того, как дружина вломится сюда и увидит, что я покусился на Вашу честь.

Люция чуть наклонила голову и посмотрела на меня уже новым взглядом. Теперь в её глазах не читались презрение и насмешка, скорее, это было любопытство, вроде даже смешанное с частичками уважения.

— А ты не глуп! — заметила она, — не попался на столь простой трюк.

— Зачем же Вашему Высочеству всё это нужно? И что Ваше Высочество хочет?

Лицо Люции приняло грустное выражение.

— Ты первый, кто спрашивает меня, что я хочу, — объявила она, — до тех пор я болталась, как кукла на веревочках, в игре моего отца, бабки и братьев. По-твоему, я заслужила эту ссылку?

Я склонил голову.

— Я не знаю, Ваше Высочество, и не хочу даже говорить, будто могу понять, что Вы чувствуете, так как сам подобного не испытывал, но зачем срывать свою обиду на тех, кто совершенно невинен?

— Ты, конечно, прав, — произнесла она, — но мне не с кем посоветоваться, не с кем всё обсудить. Меня удалили ото всех, кому я могла довериться…

Я увидел, как легкая слезинка прошла по её щеке. Игра? НЕТ, не может быть. Она и вправду была сейчас такой расстроенной и такой грустной. А, главное, такой беззащитной. Здесь, в этой карете, её бросили на произвол судьбы, заботясь о каком-то государственном благе.

— Я готов помочь Вашему Высочеству всем, чем могу.

— Ты согласен служить мне? — спросила она, — а как же твоя клятва князю?

Вопрос был, конечно, щекотливый, древнее дворянское правило гласило: "Слуга моего слуги — не мой слуга!". Принцесса и даже король не могли распоряжаться напрямую людьми князя.

— Всё же в первую очередь моя служба посвящена Светлому Владыке, — произнес я, — а, значит, невзирая на клятвы, я обязан помогать всем, кто нуждается.

Принцесса улыбнулась.

— Ты слуга Бога? — спросила она.

— Разумеется, — ответил я, не понимая, зачем она задала мне столь бессмысленный вопрос.

— А что, если Бог не такой, каким ты его себе представлял? — спросила она.

— Боюсь, что я не понимаю, Ваше Высочество! — произнес я.

Люция протянула руку к складке своего платья и извлекла откуда-то небольшой значок. Он был похож на миниатюрный черный щит, с изображенным посередине желтым месяцем. Некоторое время принцесса молча смотрела на значок, а потом протянула его мне. Я почувствовал какое-то отвращение, что-то внутри меня потребовало немедленно выбросить странную вещь, однако, преодолев брезгливость, я протянул руку и взял её. Почти сразу моя рука почувствовала холод. Я взглянул на предмет. Щит буквально бил меня по глазам своей жуткой, сверкающей изнутри чернотой.

— Зло! — произнес я.

— Ты же хочешь мне служить?

— Вашему Высочеству, но не…

— Тогда держи его при себе, — перебила она, — если ты мне понадобишься, я призову тебя.

Неожиданно я почувствовал пробежавшие по телу уколы, как будто против меня вдруг поднялось стадо невидимых ежей. Сравнение было, конечно, глупым, но другого я как-то придумать не смог.

— Понял? — спросила она.

Я кивнул, поспешно спрятав значок в сумку. Принцесса улыбнулась и разрешила мне удалиться. Ещё раз взглянув на неё, я отметил, что принцесса облачена в одежды черно-желтых цветов своего значка. Нигде на её платье не было ни намека на белые или коричневые цвета грифона — герба королевского дома. На миг мне стало жутко. Я сильно пожалел, что нам так и не удалось как следует расспросить Брана о том, что действительно сейчас происходит в столице. Кажется, воин упоминал о каком-то Черном Ордене. Я подумал, что, возможно, стоит показать значок старшим в монастыре, но до него был отнюдь не близкий путь.

Всю ночь я не мог заснуть. Проклятый знак терзал меня, преследуя в кошмарах. Стоило мне хоть ненадолго прикрыть веки, как его черно-желтое изображение вмиг заполняло мой разум. Мне казалось, что я постоянно слышу какие-то крики. Не ужаса, боли или страха. Нет! Это был лёд. Пронзительный, раздирающий до костей крик, который мог предвещать только смерть, а, может, и кое-что похуже. За криками следовали белые, похожие на призраков, фигуры. Они медленно парили вдоль пепельно-черной земли, над которой разгоралось кроваво-красное небо. Смерть. Кровь и Тьма. Несколько раз мне казалось, что где-то вдали, за фигурами, в точке, где сходились черная земля и красное небо, я несколько раз видел контуры какого-то странного лица. Кто это был? Может, Бог, на которого намекала Люция? Я не знал, но мне не хотелось верить, что Бог может быть таким. Лицо то появлялось, то пропадало, и в дурмане сна я не мог его разглядеть. Таинственный фантом то казался мне взрослым мужчиной, то дряхлым стариком. Единственное, что мне запомнилось — это его ужасные, чернее самой темной ночи, глаза. Чернее этой странной жуткой земли, над которой парили призраки. В этих глазах не отражалось ничего, не светилось ни одного лучика света. Казалось, они втягивали в себя всё. При этом, по каким-то непонятным признакам в глазах, словно из открытой книги, читались: ум, сила, презрение и осознание собственного превосходства. Это был символ чистого не сомневающегося в себе зла, готового действовать! В страхе я раз за разом вскакивал с кровати, дабы как можно быстрее раскрыть веки и увидеть своих спящих братьев, или ткань палатки, или хоть что-нибудь, кроме этого ужасного проклятого знака!