У Анны Пахомовны есть собственная сберегательная книжка, и она скуповата. Но на этот раз кое-что придётся затратить из собственных сбережений, и Егору Егоровичу знать об этом ни к чему. Предстоит неделя беготни по большим магазинам и ссор с портнихой, которая ничего в срок не делает и переуживает платья. Ей говорят человеческим языком: «Здесь сделайте складочки, а там пустите свободно», — и она непременно сделает складочки там, а здесь пустит обтянуто. Анна Пахомовна терпеть не может обтянуто! Как ни экономь, а для пляжа кроме купального костюма (неужели непременно нужно с этим огромным вырезом на спине? Что за ужас!) ещё надо соломенную шляпу с большими полями, положим, это недорого, и пёстрый зонтик, хотя я решила загорать. Затем резиновый поясок (Зелёный? Беленький? Красный? Лучше красный!), и тогда, значит, тоже красный чепчик, лёгкую плетёную сумочку, и это все. Кюлотин или каш-сэкс? Два кюлотина и два каш-сэкса. Чёрный лифчик — это просто необходимо. А главное, все эти неизбежные мелочи — ленточки для бретелек, пуговки, пресьоны, нитки филь-а-ган, потом лосьон для лица, пудра рашель, и не первый номер, а второй, для юга, то есть для лета, и ещё пудра окр, когда загорю, потом вазелин, одеколон, мои духи кельк-флер, я без них не могу, мыло, гальманин для подмышек, душистые кубики для ванны, ну там, сервьет-иженик и прочее, всё пустяки, но наберется множество, не забыть рен-де-крем, лучше в тюбиках, лак для ногтей, руж, римель, — господи, ну когда я все это успею, остается только неделя! А купальный халат! Старый не-возмо-жен!

Вагоны метро, трамваи и автобусы подхватывают Анну Пахомовну, довозят, вышвыривают, снова подхватывают, уже с набором пакетов и пакетиков. Фуры больших магазинов тормозят на улице Конвансьон. Вместо второго номера рашель, необходимого для юга, то есть для лета, из пакета нагло выполз номер первый. Это возмутительно! Было ясно сказано: номер второй, И кто покупает на август номер первый! Портниха, как назло, слишком выпустила там и обтянула а тут, именно то, чего её просили не делать ни в каком случае. Для дома очень удачно куплено готовое, лёгкое, страшно дешёвое птит-роб, настоящая удача! Пёстренький кретон, сзади совсем гладко, спереди фишю. Со шляпой оказалось трудно. Пришлось купить чемодан и совершенно такой же чемоданчик. Купальный костюм с вырезом, но самым маленьким. Анна Пахомовна так прямо и сказала:. «Я хочу с самым маленьким вырезом». Но все вырезы оказались одинаковыми, какое-то сумасшествие. Наконец в четвёртом магазине…

Дни летят: с непозволительной быстротой. Июль прыгнул в август. Пятого, по милости этой портнихи, уехать не удалось, но десятого непременно нужно, а то кто-нибудь подумает, что она нарочно ждет. В заключение — переузила, пришлось переделывать и буквально у неё вырвать. В последний день мадам Жаннет вздумала надерзить, — но не отказывать же ей? Как будет Егор Егорович? И когда наконец Анна Пахомовна с Жоржем, чемоданами, чемоданчиком, ещё чемоданчиком и плоской, чрезвычайно лёгкой и хрупкой картонкой («Пожалуйста, осторожнее, Жорж, главное, не сядь на неё!») погрузилась в поезд, — тут-то она и вспомнила, что два кюлотина и два каш-сэкса так ей и не прислали из магазина. Это было до слез досадно — и как теперь быть?

Фёдор Михайлович Достоевский хмуро и кисло посматривает на героическую французскую девицу, с которой его поставили на одну каминную доску. Оба они прислушиваются к гулким шагам в опустевшей квартире. Егор Егорович также прислушивается к своим шагам, не понимая, почему они гулки: убыль выразилась только в жене и сыне, все остальное на своих местах. И однако, ощущается пустота и некоторое физическое одиночество.

Непреднамеренно оглянувшись, Егор Егорович видит длинную аллею прожитых лет, ровную, простую, липовую, нестриженую. В полувековом отдалении — одноэтажный деревянный дом, в котором, законно целуясь, родители вывели птенца Егора, выкормили его и пустили в жизнь незамысловатым мальчиком с пробором белокурых волос, мягкостью свидетельствующих о доброте.

Мальчик идёт по аллее не без робости, но и не без любознательности. Некоторое время домик щекочет спину и плечи, потом становится меньше, совсем маленьким и исчезает. Родители Егора Егоровича, выполнив своё жизненное назначение — создав человека по своему образу и подобию, человека простенького, малоспособного быть героем повести, — устало укладываются рядышком под общепринятый слой казанской земли. Тем временем у мальчика растут усы и также является желание продолжить род. Подросшие липки аллеи цветут — очаровательный аромат. В руках молодого путника Лёгкая тросточка, в походной сумке невесомый багаж семи классов реального училища и доверчивое, отношение к жизни. Люди пишут друг другу письма и посылают посылки. Егор Егорович облекается в форменный сюртучок с жёлтыми выпушками и помогает письменным и телеграфным сношениям человечества.

Тут на время картина меняется. Егор Егорович смотрит на мир через почтовое окошечко, умеряющее вселенскую суматоху и вводящее её в рамки. Укрощённый таким образом мир подходит в строгой очереди, наклоняется, сует нос в окошечко и заявляет о своих желаниях. Егор Егорович заносит эти желания в книгу, оплачивает их разноцветными марками и пришлёпывает днем отправления. Кроме языка человеческого Егор Егорович свободно владеет и языком Морзе — стуки с промежутками. Пароходчик Каменский телеграфирует из Перми, что лёд тронулся. Богатому татарину шлют из Крыма депешу по делам апельсинным и виноградным. Барыню на Проломной любящий муж из Нижнего поздравляет с днем ангела. Некоторое однообразие и никакой сложности. Но в то время, как каждый живет в круге своих интересов, Егор Егорович как бы обобщает эти интересы в единое целое.

Однажды должно случиться, что в окошечко заглядывает полненькая девица и покупает две марки по семь копеек. Когда Егор Егорович дает ей сдачу, их пальцы случайно сталкиваются. Ток включается, и аппарат Морзе бешено стучит. Егор Егорович покупает новый галстук, синий шёлковый с горошинами. Гениальный математик Лобачевский недоуменно смотрит на маячащую мимо его бюста пару: он с усиками, она в голубой кофточке при коричневой юбке. Липа, конечно, цветёт зверски. Получатели телеграмм в Казани возмущены путаницей слов: вместо «груз» — «грусть»; вместо «лубков» — «любовь». К концу лета Егор Тетёхин женат на девице Анюте. В законный срок Егор Егорович — отец. При стольких важных событиях характер жизненной аллеи ничуть не меняется: благопристойный ряд лип-равнолеток, нестриженых, но дающих чистую линию и прекрасную перспективу.

Шквал налетает внезапно. Конечно, впоследствии некоторые провидцы утверждают, что они чувствовали предстоявшую грозу. Но в Казани, городе старинном, даже с высоты Сумбековой башни не было видно грозового облака. Скользнем по перечню имен и событий: гимназист Принцип, император с усами стрелкой, траншеи, большая Берта, земгоры и земсоюзы, Григорий Новый, глупость или измена, Александра Фёдоровна, Александр Фёдорович, пломбированный поезд, государственное совещание, учредительное собрание, солдатская лавина, без аннексий и контрибуций, Владимир Ильич со товарищи, истерика и кровь, заря новой жизни, чехословаки. Липы чувствуют себя отвратительно. Шквал сметает с лица русской земли лишнюю мелочишку, в том числе и Егора Егоровича с семейством. О дальнейшем, в частности о Сингапуре, было сообщено в начале этой повести.

Таковы события внешние. Но личная жизнь человека настолько ими не исчерпывается, что непреднамеренно обернувшийся Егор Егорович видит пройденную им аллею ровной и почти не повреждённой в строгости и прямизне убегающих вдаль линий. Трудовая, конечно, но сравнительно Лёгкая и до удивительности духовно бессодержательная жизнь. Не всем быть мудрецами и не всем великими зодчими. Иные гравируют на обломках прошлого свои имена. Егор Тетёхин на это не претендует: он прост, но не хочет быть смешным. Он только утверждает, что от рождения до совсем недавнего времени спал или дремал —. не жил по-настоящему. Но вот пришёл момент, и Егор Тетёхин проснулся — его разбудил тройной стук молотка: