А за полицейскими инспекторами, директором полиции, судьями, министром юстиции и над ними стояла таинственная организация, которая скрывалась под тремя буквами: CIA. CIA заставляла власти этой страны следить друг за другом и составлять списки. Тщательно велись семьдесят шесть тысяч огромных картотек на жителей, которых подозревали в стремлениях к миру, в нейтральной позиции, в пацифизме и в других коммунистических склонностях. Выпущенные на волю шпики и осведомители из Abwehrstelle[62] снова получили возможность заработать себе на жизнь, выдавая патриотов и докладывая об антиамериканских высказываниях.

Разведка столичной полиции вела картотеки на граждан. Вела картотеки и разведка государственной полиции. Военная разведка тоже вела картотеки. Добровольная разведка в ополчении вела частную картотеку на своих недругов, соседей, сослуживцев и даже товарищей по работе. В семидесяти двух полицейских районах местная полиция вела семьдесят две картотеки на граждан с помощью так называемых осведомителей «низшего разряда» — по двадцать крон за день.

Страну наводнили картотеки, и честные патриоты стыдились, если они не были зарегистрированы в той или иной картотеке. Из картотеки всех этих служб разведки сведения поступали в иностранное посольство, над входом в которое на фоне звезд и кровавых полос парил орел с распростертыми крыльями и злобным взглядом. Посольство и «Ярд» поддерживали тесный контакт друг с другом. В посольство приходили осведомители «низшего разряда», чтобы получить плату в долларах или в национальной валюте. Два пухленьких социал-демократа принадлежали к осведомителям более высокого полета и поэтому получали ставки выше, чем обыкновенные осведомители. Дочь премьер-министра состояла на штатной службе в доме с орлом. А посольская картотека на строптивых туземцев все росла и росла, так что пришлось выстроить новое большое здание, где она могла поместиться.

«Сколько еще продержится Ульмус?» — задавала вопрос пресса. Торговец коврами закончил осеннюю охоту в поместье Волчья долина и вернулся в столицу, чтобы заняться делами. Пресса не один месяц писала о нем. Всем, кто читал газеты, было известно об исчезновении дела о спекуляции военными материалами, о прочих его спекуляциях, денежных сделках и трюках с автомобилями. Получили известность также его великолепные пиры с полицейскими чиновниками всех рангов. Все, кого влекло море, восхищались его моторными катерами, доставлявшими в страну ковры, драгоценности и часы. Его грузовики, которые по ночам конвоировали машины с тоннами американских сигарет, приводили в трепет всех встречных. Его великолепные пестрые ковры придавали уют квартирам полицейских.

Каждый день в той или иной газете можно было видеть улыбающийся портрет и читать заголовки: «Ульмус все еще на свободе!» или: «Сколько еще ждать?»

— Есть что-нибудь новое по «делу о Скорпионе»? — обратились по телефону к полицейскому инспектору Хорсу из газеты «Народная воля».

— Нет, — ответил Хорс.

— А относительно Ульмуса?

— Тоже нет.

— Вы собираетесь арестовать Ульмуса?

— Таких сведений дать не могу.

— Как обстоит дело с его автомобильными аферами?

— Не могу дать сведений.

Вот и все, что удалось услышать от Хорса.

Полицейский адвокат Кастелла ежедневно являлся в «Ярд», всегда свежий и бодрый, и наблюдал, как в его комнате росли груды бумаг. Но вот однажды в нем проснулось любопытство — как у женщины из сказки о Синей Бороде, — и он стал просматривать бумаги.

Полицейский адвокат Кастелла, известный как непримиримый враг сутенеров, проповедовал теперь теорию о том, что если активно бороться с людьми этой «профессии», то со временем можно будет искоренить все формы преступности. К счастью, в «деле о Скорпионе» было немало моментов, связанных с сутенерством, и за это следовало ухватиться. Однако в деле было и много кое-чего другого. Раз взглянув в бумаги, полицейский адвокат заинтересовался и с тех пор стал тщательно и подробно изучать все поступающие материалы.

Когда попадались знакомые фамилии, Кастеллу охватывала нервная дрожь, а некоторые имена заставляли его бледнеть. Это были имена его лучших друзей и наиболее уважаемых коллег. Он догадывался, что за ними скрываются и другие имена и какие-то темные связи. Этот здоровый человек внезапно почувствовал себя слабым и беспомощным. По мере того как он продвигался вперед в чтении сложенных в груду бумаг, его здоровье медленно и постепенно разрушалось. «Боже мой, — говорил он про себя. — Это невозможно! Так нельзя! Просто нельзя!»

Как-то днем полицейский врач доктор Ринн был вызван на квартиру адвоката Кастеллы. Доктор Ринн, лечивший также и заключенных в Южной тюрьме, был грузный меланхоличный человек с дурными манерами, что производило неприятное впечатление. Именно он осматривал в свое время лектора Карелиуса и написал ему удостоверение, в котором перечислялись все шишки и царапины, приобретенные лектором за время его пребывания в полицейском участке на улице Короля Георга. Получив приглашение от полицейского адвоката, он бросил все другие дела и помчался к дому Кастеллы.

Он несколько удивился, когда больной сам отпер дверь. Полицейский адвокат выглядел не так уж плохо.

— Ну? — спросил доктор. — Что у нас не в порядке? Где у нас болит?

Он повесил свое пальто на вешалку, которую держал перед ним Кастелла, а затем с благодушным видом стал потирать себе руки, как обычно делают доктора, входя к больному.

— Вот сюда! — резко сказал полицейский адвокат, приглашая доктора пройти в гостиную.

— Ну? — повторил доктор Ринн. — Как мы себя чувствуем? Что-нибудь с желудком?

— Нечего спрашивать! Садитесь вот сюда! — отрезал Кастелла, указывая на неудобный стул, стоявший перед письменным столом.

— Разве я не должен задавать вопросы? — в замешательстве спросил доктор.

— Нет, молчите, пока вас самого не спросят. Садитесь!

— Я не понимаю! — Лицо доктора Ринна покрылось краской. — Вы шутите надо мной?

Полицейский вытащил из кармана служебный револьвер и нацелился прямо в красную физиономию доктора. — Садитесь! — скомандовал он.

Лицо доктора утратило краску и стало совсем бледным, причем сначала побелел нос, а потом и все остальное. Он быстро сел на стул, не отрывая округлившихся глаз от револьвера.

— Малейшее движение с вашей стороны, и я вас застрелю! — пригрозил полицейский адвокат и уселся с другой стороны письменного стола.

— Пока составим общий протокол, — заявил он. — Отвечайте громко и отчетливо! А если двинетесь с места, то будете расстреляны!

Полицейский адвокат положил револьвер на стол и вставил в маленькую портативную пишущую машинку двойной лист бумаги для протокола.

— Ну! Ваше полное имя?

— Пауль Вилли Ринн, — громко сказал доктор.

— Занятие?

— Врач. Но ведь вы же знаете…

— Отвечайте на вопросы и не лезьте, когда вас не спрашивают! — строго сказал полицейский адвокат, положив руку на револьвер.

— Врач! — быстро повторил доктор, и Кастелла записал: «врач».

— Год и день рождения?

— Седьмое мая 1899 года.

— Место рождения?..

Доктор Ринн слышал, как в соседней комнате металась фру Кастелла. Дверь была открыта, и когда он искоса бросал взгляд в ту сторону, то мельком видел ее. Он не смел повернуть голову, но напряг все свои духовные силы, чтобы установить с ней какую-то спиритуальную связь. Если существовало в действительности что-нибудь вроде телепатии, жена адвоката должна была бы почувствовать отчаяние, которое переживал перепуганный тюремный врач. Но она, по-видимому, ничего не чувствовала.

— Подвергались раньше наказаниям? — спросил полицейский адвокат.

— Разумеется, не подвергался! — ответил тюремный врач.

— А вы в этом твердо уверены?

— Да. Совершенно твердо уверен, — неуверенным голосом проговорил врач.

— Но теперь вы будете немедленно наказаны! — мрачно заявил полицейский адвокат.