На вопросъ его, кто видѣлъ бѣляну, кто крикнулъ первый — никто отвѣчать не могъ. Всѣ указывали на Лысаго и на Бѣлоуса. Они первые крикнули.

Лысый клялся, что онъ кричалъ, когда ужь молодцы бѣжали изъ хатъ со всѣхъ сторонъ по тропинкамъ.

Старый Бѣлоусъ открещивался и ссылался на «Совраса», дьякона разстригу. Этотъ отказывался, говоря, что онъ сталъ кричать послѣ Кипруса. Кипрусъ отнѣкивался, какъ умѣлъ только по-русски — на-половину словами, на-половину движеніемъ рукъ.

Не онъ первый крикнулъ… онъ сидѣлъ подъ окномъ у себя и слышалъ, какъ кто то крикнулъ: бѣляна. Товарищъ его, башкиръ, подтвердилъ то же; они бросились съ Кипрусомъ бѣжать къ дому атамана и стали кричать, когда ужь другіе кричали. Не они первые всполошили всѣхъ. Виновникъ, Гаврюкъ, былъ даже запертъ матерью, въ виду предстоящей битвы съ бѣляной, изъ опасенія, что кто-либо изъ разбойниковъ уведетъ мальчугана себѣ въ помощь.

— Ахъ, черти! Идолы! разсердился Устя. А я-то обрадовался, думалъ, караульный прилетѣлъ, или Орликъ вернулъ. Ахъ, черти… Ну, пошли, расходись…

Но едва только нѣкоторые, сожалѣя и охая отъ напрасной тревоги, стали расходиться, какъ другіе крики остановили ихъ.

— Орликъ! Егоръ Иванычъ! Эсаулъ!

Орликъ мчался въ полуверстѣ во весь опоръ и, завидя нѣкоторыхъ молодцовъ въ сборѣ, высоко махалъ рукой и что-то кричалъ.

— Ну, вѣстимо…. Бѣляна! воскликнулъ Устя…. Стало, ктой-то насъ недаромъ всполошилъ…. Гей, вы…. въ лодки! Разсаживайся, не спѣшить! Лишній не лазай. Укажу лишняго въ воду выбрасывать! По три да по четыре садись.

Человѣкъ около сорока, вооруженныхъ всячески, одни топорами, нѣкоторые ружьями, другіе только ножами и вилами — тронулись кучей къ берегу, гдѣ стояло болѣе десятка лодокъ и челноковъ.

Устя дождался Орлика.

Эсаулъ подскакалъ и крикнулъ два раза: бѣляна; затѣмъ онъ спрыгнулъ на маху съ коня и, бросивъ его на волю, подбѣжалъ къ Устѣ.

— Не гоже… атаманъ, тихо проговорилъ онъ, запыхавшись и едва переводя духъ. Много на ней народу…

— Десятокъ?

— Какое, всѣ четыре, а то пятьдесятъ. Не осилимъ.

Устя сморщилъ брови свои, глаза его сверкнули, и красивая заячья губка вздрогнула раза два, будто ее подернуло судорогой.

— Ну, что-жь… Уйдетъ, такъ уйдетъ… Не глядѣть-же на нее. Наше дѣло лазать все-таки.

— Вѣстимо… Но, Устя, дай мнѣ зарокъ.

— Какой?

— Не лѣзь впередъ! странно, съ чувствомъ вымолвилъ Орликъ.

— Эва! нашелъ о чемъ теперь болтать…

— Ну, ради Господа… Ну, ради… ради… ужь и не знаю, какъ тебѣ молвить! воскликнулъ Орликъ внѣ себя отъ страстнаго чувства, которое будто вдругъ проснулось и заговорило въ немъ на мгновенье… Ты-же знаешь… Ну, я буду впереди. Я поведу… Меня подшибутъ — не бѣда, а убьютъ — и того лучше. Моя жизнь, вѣдаешь ты, какая удачливая; ей цѣна — алтынъ.

— А моя-то? Кладъ, что-ли? разсмѣялся Устя раздражительно и желчно… Моя-то жизнь и вовсе собачья, не людская… не то молодецъ, не то баба, не то разбойникъ, не то просвирня. Эхъ, полно… Орликъ, не время тутъ считаться… Идемъ, что-ль…

Устя двинулся къ рѣкѣ… Орликъ угрюмо пошелъ за нимъ. Они приблизились къ берегу, гдѣ молодцы уже разсѣлись по лодкамъ и собирались отчаливать.

— Устя, не хуже я тебя распоряжуся! выговорилъ Орликъ:- пусти меня, я поведу на сломъ, а самъ изъ засады навали съ кормы; не все-ль одно.

— Берися и командуй. Вѣстимо, ты не хуже меня управишься; но я около тебя буду, а не позади! Пускай Черный командуетъ съ засады, отвѣчалъ Устя.

— Нѣшто Черный можетъ, — конокрадъ, знахарь?

— Ну, а я съ тобой…

Атаманъ и эсаулъ стали было садиться въ одну лодку.

— Это что-жь? гнусливо крикнулъ съ другой ближайшей лодки каторжникъ Малина. — Это не порядокъ. Аль атаману боязно одному-то?

— Не гоже! Не гоже! подхватило нѣсколько голосовъ. Дѣли поровну.

— Атамана на островъ… крикнулъ Малина.

— Вѣстимо! И я то же сказываю, крикнулъ Орликъ. — Просите, молодцы. Атаману на островъ, а я съ вами.

Голосовъ двадцать стало орать на всѣ лады изъ всѣхъ лодокъ.

— Атаманъ, иди на островъ, на островъ. Орликъ поведетъ на сломъ съ передовъ.

Устя стоялъ въ лодкѣ и, видимо, колебался. Онъ зналъ, что въ рѣшительныя минуты разбоя, опасности, или въ ожиданіи какой либо схватки и битвы, молодцы, чуя, что идутъ часто на вѣрную смерть, становились требовательнѣе, смѣлѣе и даже иногда нагло заявляли свои желанія. Шайка въ эти минуты становилась дѣйствительно «вольницей» и итти противъ требованія ея было даже неразумно, невыгодно, иногда и опасно. Всякую неудачу свалятъ потомъ на несогласника, хотя-бы и самого атамана.

— Эсаулъ! Егоръ Иванычъ! пусть Орликъ ведетъ! орало человѣкъ десять изъ самыхъ смѣлыхъ и лихихъ ребятъ.

— Атаманъ, не противничай, родимый! Иди на островъ… Я съ тобой тоже, прогнусилъ во все горло Малина.

— Ладно! вдругъ выговорилъ Устя, но помни, Малина, слушаться.

— Это — стало мнѣ никого не мертвить! расхохотался грубо Малина, Ладно, обѣщаваю. Иди токмо на островъ. Я съ тобой. Ты меня попридержишь, какъ рука размахается.

Устя перешелъ на другую лодку.

— Орликъ! Ну, замѣсто меня… начинай

Орликъ, повеселѣвшій, пріосанился вдругъ, стоя въ лодкѣ, блестящими глазами обвелъ всѣхъ и громко крикнулъ:

— Слушай, ребята-молодцы, указу моего крѣпко… Ослушнику пулю въ башку! Двухъ словъ у меня не будетъ! Разбирайся. Половина за мной, другая за атаманомъ. Чернаго лодка, Мустафы лодка, Ефремыча тожъ, Кирпуса тожъ, Малины тожъ — всѣ за атаманомъ на островъ.

— Не гоже такъ-то… Дрянь себѣ подобралъ, а лучшихъ всѣхъ гонишь на островъ, откликнулся Малина, поднимаясь въ лодкѣ.

Орликъ досталъ изъ-за пояса пистолетъ и прицѣлился въ каторжника. Малина снова сѣлъ, пригнулся въ лодкѣ и, закрываясь рукой, крикнулъ:

— Не замай! Не буду!.. Ну те…

— Расходися! крикнулъ Орликъ. — Атаманъ, гони впередъ! Налагай, молодцы, на весла! Налагай! Время потеряли много, насилу успѣемъ.

Шесть лодокъ двинулись отъ берега, впередъ пошла лодка, въ которой былъ Устя.

— Наваливай! сурово кричалъ онъ тремъ молодцамъ, которые гребли въ его лодкѣ.

Другая половина лодокъ, обождавъ, двинулась тоже.

Устя былъ задумчивъ, угрюмъ, брови его сморщились, и лицо казалось злое, даже лютое. Богъ вѣсть о чемъ думалъ атаманъ. Орликъ, веселый и довольный, шелъ тоже впереди отряда. Лодка его, маленькій челнокъ, скользила быстро.

— Не отставай! то и дѣло кричалъ онъ на остальныхъ.

Ближе всѣхъ къ нему шла лодка, гдѣ сидѣлъ Ванька Лысый.

— Ну, Лысый, свой грѣхъ нынѣ заслужи! А то, братъ, прогонимъ отъ себя.

— Ладно, будешь доволенъ, Ехоръ Иванычъ! отозвался Лысый, налегая изъ всѣхъ силъ на весло.

Орликъ оглядывалъ свою команду, что гребла въ разныхъ лодкахъ усердно, но молчаливо, и подумалъ:

— Ужъ теперь лихоманка пробираетъ ихъ, а увидятъ пушку-то да народъ на бѣлянѣ — прощай… придется самому въ нихъ палить, чтобъ подгонять.

Орликъ зналъ, что онъ отобралъ себѣ самыхъ плохихъ молодцовъ, въ томъ числѣ человѣкъ пять калмыкъ и башкиръ.

Всѣ лучшіе остались при Устѣ. Но въ этомъ случаѣ, помимо желанія лучше окружить атамана, былъ у есаула и простой разсчетъ.

— А инако совсѣмъ-бы нельзя, думалъ онъ теперь. Лучше прямо пропустить бѣляну и не пробовать лазить. Мою сволочь перещелкаютъ, а тѣ свое возьмутъ. Эдакъ, можетъ, и выгоритъ дѣло.

Оба отряда лодокъ, выбравшись на средину рѣки, все быстрѣй летѣли внизъ по теченью.

На лодкахъ Усти шелъ неумолкаемо говоръ, смѣхъ отъ прибаутокъ, и только одинъ атаманъ оставался угрюмъ. На лодкахъ Орлика были по прежнему молчаливы; изрѣдка только кой кто изъ ребятъ помоложе разговаривалъ тихо.

— Ишь, они тамъ… языкомъ то чешутъ.

— Энто Малина балагуритъ! замѣтилъ Лысый.

— Что ему, сибирный! О-охъ, Господи!

— Да… Вотъ гляди, изъ ружьевъ хлестать начнутъ. Нонѣ, что ни купецъ — при ружьяхъ ведетъ суденышко свое.

— Нехай, и у насъ самопалы есть! бойко отозвался молодой парень тулякъ.