— Входите, — вежливо, но без улыбки и, как мне показалось, ледяным тоном произнес я.

Пробурчав нечто напоминающее благодарность, он вручил моему попечению свое пальто и затопал в кабинет.

— Итак, — начал он, еще до того как его зад коснулся красного кожаного кресла, — что это за бред насчет Одри, якобы нанявшей вас расследовать обстоятельства смерти Хэрриет Хаверхилл?

Вульф оторвал глаза от книги, неторопливо закрыл ее и демонстративно изучил переплет.

— Могу ли я предложить вам что-нибудь выпить? — спросил он. — Лично я предпочитаю пиво.

— Нет, не можете, — ответил Макларен, с наслаждением окуная в кислоту каждое слово, прежде чем произнести его. — Я пришел сюда не для светского времяпрепровождения, как вы, вероятно, догадываетесь. Я явился, чтобы узнать, почему моя бывшая жена вступила с вами в сделку, хотя догадаться о причине этого нетрудно.

— Продолжайте, — проронил Вульф, не сводя глаз с кипящего яростью шотландца.

— Она вас наняла — не пытайтесь отрицать очевидное. Я прямо спросил ее сегодня, и она призналась, что побывала в этом доме.

— В таком случае она, видимо, пересказала вам содержание нашей беседы?

— Нет. Этого я из нее вытянуть не смог, но все ясно и так. Она возненавидела меня после нашего развода или даже еще раньше. В смерти Хаверхилл ее интересует одно — нельзя ли представить дело так, будто я убил эту женщину. Она наняла вас для того, чтобы вы попытались повесить труп на меня, выдав самоубийство старухи за убийство. Во-первых, вы меня не любите, во-вторых, считаете, что произошло убийство, так что вы оба улеглись в одну постель ради достижения подлой цели. Она пытается натравить вас на меня. Но клянусь небесами…

— Послушайте, мистер Макларен, — Вульф поднял ладонь, останавливая словоизлияния посетителя, — убежден, что вы и сами не верите в подобную чушь. Одно из требований, предъявляемых мною клиентам, заключается в том, что я не принимаю никаких условий и предположений. Любое дело я начинаю без всякой предвзятости, настолько, насколько это вообще возможно, и ни при каких обстоятельствах не доказываю виновность лица, на которое мне пытаются указать. Если мои слова вызывают у вас сомнение, то я посоветовал бы вам поговорить с инспектором Кремером из отдела расследования убийств или мистером Козном из «Газетт». Я предлагаю их не в качестве лиц, способных оценить мою работу, а как достаточно объективных и независимых наблюдателей.

— Ха! Следовательно, вы признаете, что Одри является вашим клиентом?

— Я ничего не признаю. Признание здесь неуместно и об этом просто не должна идти речь. Однако должен сообщить, что я строю свои отношения с клиентами на строго конфиденциальной основе и информация, которой я располагаю, не подлежит оглашению. Теперь, сэр, позвольте мне задать вам вопрос. Вы утверждаете, что ваша бывшая супруга побывала в этом доме; на каком основании вы пришли к подобному заключению?

— Что вы имеете в виду? Да она сама мне сказала.

Вульф отхлебнул пива и промокнул губы носовым платком.

— Позвольте мне перефразировать вопрос. Что первоначально побудило вас подумать, что она посещала этот дом?

— Как я сказал при первой встрече, у меня есть свои источники, — ответил он со зловещей улыбкой, — Если бы я их не имел, то не достиг бы того положения, которое занимаю сегодня. Однако не стану напускать таинственность. Средства массовой информации проявляют к вам повышенный интерес. По-видимому, вокруг вашего дома они расположили свои посты. Мне звонил репортер, видевший приход и уход Одри.

— И это же лицо сейчас, очевидно, могло видеть вас, — заметил Вульф. — Меня интересует, сэр, не вы ли поместили свой наблюдательный пост у моего дома?

— Нет, — резко ответил Макларен. — Вы себе льстите.

— Но вас настолько интересует моя деятельность, что вы решили нанести мне визит, не говоря уже о редакционных заметках в ваших газетах.

— Так, значит, вы их видели? Прекрасно. Думаю, наши ребята отлично справились с делом, — фыркнул он. — Прочитав заметки и узнав, что за вашим домом ведется наблюдение, вы должны почувствовать себя как под микроскопом. Я живу под проклятым объективом уже много лет — интересно, как это понравится вам.

Вульф взглянул на него и без всяких эмоций произнес:

— Любопытно слышать это из ваших уст. Я не предполагал, что самопровозглашенный столп четвертой власти будет протестовать против настойчивости журналистов, принимая во внимание тот факт, что газеты, находящиеся под вашим контролем, подняли эту настойчивость на новый, граничащий с наглостью уровень. Ваши репортеры, сэр, идут на ложь и обман, чтобы проникнуть в убежище страдающих людей, чтобы вторгнуться в жизнь того, кто, по их мнению, может послужить материалом для сенсации — будь то родители похищенного ребенка или вдова убитого бакалейщика. И все это во имя так называемого активного репортажа и заголовка кеглем в сто двадцать пунктов. Это проклятое «высвечивание», как вы его величаете, без разбора обращается на намеченные вами жертвы, не считаясь с их чувствами.

— Премиленький спич, мистер Вульф, — ответил Макларен по-прежнему самодовольно. — Вы рассуждаете в точности, как фашисты, мечтающие только о том, чтобы обуздать средства массовой информации. Поначалу это могут быть крошечные и внешне незначительные ограничения, которые, постепенно разрастаясь, достигнут такой степени, что слова «свобода печати» станут звучать как издевательство.

Назвать Вульфа фашистом — это все равно, что усомниться в присутствии француза в его мужской силе. Босс напрягся и холодно процедил сквозь стиснутые зубы:

— А вы, сэр, желаете использовать права, провозглашенные первой поправкой к конституции, игнорируя вытекающие из нее обязанности. Дай вам волю, вы отменили бы законы о клевете и об охране личной жизни граждан, ничто не могло бы защитить простых людей от злобной наглости ваших наемников. Я приветствую активную журналистику, когда она направлена на добрые цели — на борьбу с коррупцией в правительстве, например. На защиту прав страждущих и немощных, на борьбу с мириадами нарушений в промышленности и бизнесе. Но обычная порядочность диктует ограничения на такого рода журналистику, и одним из таких ограничений является фундаментальное право человека на сохранение тайны его личной жизни.

Макларен с силой опустил кулак на подлокотник кресла.

— И вы взяли на себя роль арбитра, устанавливающего подобные ограничения?

— Нет, сэр. Несмотря на существование вас и вам подобных, я остаюсь сторонником свободной прессы, но прессы, которая больше склонна к самоограничению. Читатели и их окончательный выбор должны выступать в качестве арбитра.

— О мистер Вульф! Но они уже сделали свой выбор! — ликующе, с сияющим взором заявил Макларен. — Как я сказал во время предыдущего визита, общий тираж моих газет…

— Достаточно, — бросил Вульф, поднимая ладонь. Он выглядел весьма величественно. — Я уже слышал вашу саморекламу. Вам кажется, что вы взошли на вершину, но интерес публики весьма непрочная материя. Я мог бы привести множество примеров крушения, казалось бы, могучих газетных империй, но делать этого не стану, так как об этом вам прекрасно известно.

— Что же, рискну положиться на интерес публики, — произнес с натянутой улыбкой Макларен, вставая с кресла. — Пока я хорошо чувствую, в какую сторону он направлен. Что же касается вас, — он уставил палеи на Вульфа, — то берегитесь. Если вы считаете, что способны накинуть на меня свою сеть, остановитесь и еще раз подумайте. Я могу заставить вас пожалеть о том, что вы занялись своим вонючим бизнесом.

— Вы смеете мне угрожать! — вскипел Вульф, но его слева отскочили от спины выходящего из кабинета Макларена.

Я последовал за ним, но позволил ему одеться самостоятельно — у меня есть свои принципы.

— Вам не следовало так говорить с мистером Вулфом, — сказал я. — В ящике его письменного стола есть похожая на вас куколка, он может взять длинную иглу и…

Подобно Вульфу я обнаружил, что беседую со спиной Макларена, так как он успел открыть дверь и выскочить наружу, прежде чем я успел рассказать ему о той боли, которую он испытает этой ночью. Закрыв и заперев дверь, я проследил через одностороннее стекло за тем, как он влезает в свой лимузин. Через секунду машина с визгом рванулась от тротуара. Ко многим недостаткам Джорджа можно приплюсовать и неумение мягко нажимать на акселератор.