«Видите, какую судьбу готовитъ вамъ Петербургъ», — предупреждаетъ славянъ австрійская газета.

Правду говоритъ пословица, что такой услужливый другъ — опаснѣе врага.

За табльдотомъ гостинницы мы опять встрѣтились съ французскимъ посланникомъ Депрё и его женою; они уѣзжали изъ Цетинья въ одно время съ нами и взяли съ насъ слово, что, будучи въ Рагузѣ по пути въ Боснію, мы заѣдемъ къ нимъ пообѣдать въ ихъ загородную виллу, такъ какъ пароходъ изъ Рагузы въ Метковичъ отходитъ только утромъ, и вечеръ у насъ будетъ свободенъ. Тутъ же обѣдалъ и пріятель ихъ Пиге, воспитатель княжича Миркб, какой-то ксендзъ-энтомологъ и два туриста-англичанина, изъ которыхъ одинъ пошелъ пѣшкомъ въ Никшичъ, чтобы оттуда пройти черезъ Герцеговину и Боснію въ Рагузу.

Чемоданы наши были готовы, лошади тоже; добрѣйшіе наши земляки, г.г. Аргиропуло, Вурцель и нѣкоторые изъ черногорскихъ знакомцевъ нашихъ собрались проводить насъ, и мы, сердечно простившись съ ними, отъ души поблагодаривъ ихъ за радушное гостепріимство на чужбинѣ, сейчасъ же послѣ обѣда отправились въ путь.

Было три часа дня, и жара стояла еще большая; дорога была знакомая и уже не интересовала насъ такъ сильно, какъ въ первый проѣздъ. При спускѣ отъ Буковицы къ Нѣгушамъ, Бохо показалъ намъ вправо отъ дороги горы родного ему племена цекличей, откуда онъ переселился въ Каттаро. Молодыхъ лѣсовъ бука и граба по окрестнымъ горамъ видно было теперь довольно много. Въ Крстацѣ у знакомой кафаны мы нагнали Депре, которые выѣхали изъ Цетинья нѣсколько раньше насъ. Они ѣхали съ камердинеромъ, горничной, кавасомъ, съ цѣлою коляскою сундуковъ позади нихъ. Хотя французскій посланникъ считается живущимъ при дворѣ князя, но Депре, какъ и другимъ иностраннымъ дипломатамъ, разрѣшено, въ виду отсутствія въ Цетиньѣ подходящихъ условій жизни, жить въ Рагузѣ, пріѣзжая въ Цетинье одинъ разъ въ мѣсяцъ. Въ Рагузѣ Депре нанимаетъ прекрасную дачу въ Пелыпи, на берегу моря, среди роскошнаго сада пальмъ и магнолій.

Отъ Крстаца мы спустились къ Каттаро всего въ полтора часа. Мы катились внизъ въ этой удалой безостановочной скачкѣ, словно въ лихо пущенныхъ салазкахъ съ англійской горки, съ головокружительною быстротою крутясь съ одной петли дороги на другую, проносясь надъ ничѣмъ не огороженными обрывами охватывающей насъ кругомъ пропасти въ нѣсколько сотъ саженъ глубины. У самаго спокойнаго нервами человѣка невольно замираетъ сердце, когда не особенно хорошо выѣзженныя лошади несутся стремглавъ съ длинною и тяжелою коляскою, прямо, кажется, въ зіяющую у ногъ бездну, и вдругъ уже надъ послѣднимъ закрайкомъ ея круто поворачиваютъ на всемъ бѣгу въ слѣдующее колѣно дороги, которая неожиданно переламывается здѣсь подъ острымъ угломъ. Будь на дворѣ немного темнѣе, будь лошади не такъ поворотливы и кучеръ менѣе опытный, и вы бы черезъ полъ-секунды загремѣли внизъ съ коляской и лошадьми. Эти ежеминутные переломы дороги, рѣзкіе какъ зигзаги молніи, разлинеиваютъ будто царапинами циркуля всю открывающуюся нашимъ глазамъ широкую грудь горы, съ которой мы слетаемъ внизъ, — и не хочется вѣрить, чтобы мы должны были пронестись съ своею коляскою черезъ всѣ эти безчисленныя ступени гигантской дьявольской лѣстницы своего рода. Гора, да и другія крѣпостцы, увѣнчивающія собою вершины горъ вдоль австрійской границы, кажутся намъ отсюда на днѣ пропасти, и всѣ хорошенькіе заливчики, мыски и островки живописной Боки Которской, а за ними безбрежная гладь Адріатическаго моря вырисовываются теперь намъ какъ на прелестной акварельной картинѣ… Озеро-заливъ гладко какъ зеркало, и на этомъ голубомъ зеркалѣ десятки плывущихъ по немъ лодокъ кажутся усѣявшими его мухами; пароходъ, на всѣхъ парахъ бѣгущій среди нихъ, бороздя это прозрачное, гибкое стекло, кажется проворнымъ паукомъ, пустившимся за ними въ охоту…

Нашъ Божо, очевидно, угостившій себя и въ Цетиньѣ, и въ Крстацѣ, легкомысленный, веселый, безпечный, съ безцеремонностью итальянскаго ладзароне, разулся до боса и въ одной рубашкѣ, безъ шапки, спасаясь этимъ отъ солнечнаго жара, къ приливѣ радостныхъ чувствъ отъ возвращенія домой, отъ хорошаго заработка, а можетъ быть и отъ созерцанія родныхъ горъ, все время разливается въ разудалыхъ пѣсняхъ, которыя, вѣроятно, кажутся ему очень мелодическими, но которыя дѣйствуютъ на мое ухо какъ скрипъ немазанной арбы. Одъ отчаянно машетъ кнутомъ, подгоняя безъ того во всю прыть несущихся лошадей, весело перекликается со всякимъ проѣзжимъ кучеромъ, возчикомъ, прохожимъ, зная здѣсь всякаго по имени, подробно объясняя намъ, безъ всякихъ вопросовъ нашихъ, кто, куда, откуда и за чѣмъ ѣдетъ и идетъ намъ на встрѣчу, останавливаясь у каждаго кабачка, чтобы опрокинуть мимоходомъ маленькій стаканчикъ ракіи и поболтать съ хозяиномъ. Даже завидя гдѣ-нибудь глубоко внизу, на одной изъ параллельныхъ петель дороги, экипажъ или повозку съ товарами, онъ не преминетъ перекликнуться и послать привѣтственный сигналъ за цѣлую версту знакомому земляку. Эти частыя петли дороги Божо весьма образно называетъ по здѣшнему «серпентинами», т.-е. «змѣиными кольцами», въ переводѣ на русскій.

Вообще Божо нашъ — неузнаваемъ и ведетъ себя какимъ-то усатымъ мальчишкою; хвастаетъ безбожно, разсказывая намъ съ необыкновеннымъ паѳосомъ любимыя имъ легенды о посѣщеніяхъ Бокки императоромъ Францемъ-Іосифомъ, принцемъ Рудольфомъ и равными другими высокопоставленными особами, воспѣвая мудрость, справедливость и могущество славнаго швабскаго императора… О Россіи прусскомъ царѣ этотъ православный черногорецъ, кажется; ничего не слыхалъ, и не упоминаетъ о нихъ ни слова. До того основательно успѣли австрійцы перевоспитать своихъ адріатическихъ славянъ, по крайней мѣрѣ въ прибрежныхъ городахъ, если не въ селахъ.

— Скоро ли, однако, пріѣдемъ, Божо? уже сумерки наступаютъ, — въ нетерпѣніи спрашиваю я, немного встревоженный перспективою продолжать это скатываніе съ горъ въ салазкахъ въ ночной темнотѣ.

— Еще только двѣ серпентины, и мы внизу! — съ торжествомъ возвѣщаетъ Божо.

Дѣйствительно, только-что начали зажигать огни въ Каттаро, какъ наша коляска съ громомъ подкатила къ дверямъ гостинницы.

Мы, можно сказать, не съѣхали, а упали съ высотъ Черной-Горы въ австрійское прибрежье. Мѣстные люди, впрочемъ, нисколько не стѣсняются здѣсь ночнымъ путешествіемъ на Ловченъ; мы встрѣтили неподалеку отъ Баттаро коляску австрійскаго посланника, отправлявшагося къ князю въ Цетинье, а не* много ниже — цѣлый обозъ троекъ съ громоздкими товарами, карабкавшійся на гору. Ночь здѣсь даже предпочитаютъ дню для путешествія въ Цетинье, такъ какъ въ ночной прохладѣ и лошадямъ, и людямъ легче подниматься по кручамъ.

Мы покинули прелестную Бокку Которскую рано утромъ на очень плохонькомъ венгерскомъ пароходикѣ «Hungaria», который держитъ береговой рейсъ по всѣмъ далматскимъ портамъ.

На пароходѣ насказали намъ всякихъ скверныхъ, вещей про путешествіе черезъ Боснію. Русскому, не смотря ни на какіе паспорта и виды, тамъ просто ступить не даютъ безъ обиднаго и стѣснительнаго соглядатайства; васъ окружаютъ тайными агентами, на васъ заранѣе смотрятъ какъ на опаснаго человѣка, политическаго шпіона или подстрекателя къ возстанію. Дѣлаютъ все возможное, чтобы пребываніе въ Босніи вамъ показалось совсѣмъ не сладкимъ, и чтобы вы по добру, по здорову скорѣе бы убирались, откуда пришли. Увѣряли насъ даже, будто ни въ одномъ городѣ Босніи русскому не позволяютъ оставаться болѣе сутокъ, если онъ не имѣетъ тамъ торговыхъ или другихъ опредѣленныхъ дѣлъ. А если узнаютъ, что вы писатель, найдутъ у васъ разныя сербскія и русскія книги, то вы, будто бы, прямо можете попасть въ очень непріятную исторію, пока ее распутаютъ сношеніями съ кѣмъ слѣдуетъ, а вы, чего добраго, насидитесь гдѣ-нибудь въ совсѣмъ неудобномъ для васъ мѣстѣ, и, во всякомъ случаѣ, не можете поручиться, чтобы путешествіе ваше не затянулось противъ вашей воли гораздо дольше, чѣмъ вы предполагали. Къ этому прибавляли, въ видѣ утѣшенія, что и самыя желѣзнодорожныя сообщенія въ Босніи устроены собственно для административныхъ и стратегическихъ цѣлей и нисколько не приспособлены для дальнихъ сообщеній: поѣзда идутъ тамъ крайне медленно и не дожидаются одинъ другого, такъ что на пути приходится нерѣдко ждать поѣзда по цѣлымъ днямъ. Вообще тому, у кого время строго разсчитано, было бы рискованно направлять свой путь на Боснію, — увѣряли меня. А у меня время именно было разсчитано по часамъ, и всякое неожиданное запозданіе спутало бы всѣ мои разсчета. Ознакомиться съ положеніемъ страны и настроеніемъ народа при той перспективѣ, какую намъ рисовали, разумѣется, было бы невозможно, и всякое удовольствіе и интересъ видѣть новыя мѣста обратились бы невольно въ досадное расположеніе духа отъ ничѣмъ не вызванныхъ придирокъ и подозрѣній австрійскихъ властей, трепещущихъ за свое владычество надъ этой славянской страной, никогда ими не завоеванной и никогда не выражавшей желанія отдаться подъ ихъ покровительство.