Какъ только коляска наша остановилась противъ кафаны, дать маленькій роздыхъ лошадямъ, какъ насъ кругомъ обсыпала толпа мальчугановъ. Черногорская дѣтвора — это совсѣмъ не то, что какіе-нибудь злорадные и зловредные парижскіе gamins de la rue въ тѣлѣ Гавроша, или голосящіе надоѣдливые попрошайки восточныхъ мусульманскихъ городовъ съ ихъ несмолкающимъ: «бакшишъ, бакшишъ!». Черногорскія дѣтишки не обступаютъ съ дерзкимъ хохотомъ и улюлюканьемъ одѣтаго не по ихнему иностранца, не надоѣдаютъ ему никакими просьбами, не мѣшаютъ ему ни въ чемъ. Они только съ искреннею, прямодушною пытливостью смотрятъ ему въ глаза, стараясь угадать или услышать, что ему нужно. Они удивительно услужливы и дѣльны. Въ одну минуту побѣгутъ, куда надо, найдутъ, позовутъ, приведутъ, кого требуется, принесутъ, что приказано. Чуть не въ каждомъ селеньѣ и городѣ намъ приходилось прибѣгать въ ихъ милымъ услугамъ, за полнымъ отсутствіемъ у черногорцевъ всякихъ надписей, вывѣсокъ, объявленій и оффиціальныхъ блюстителей порядка. Мы убѣдились поэтому собственнымъ опытомъ въ практической полезности черногорской дѣтворы и отсутствіи въ ней всякихъ корыстныхъ инстинктовъ. Сейчасъ сказываются добрыя семейныя начала, серьезная школа жизни. Дай только Богъ, чтобы эта дорогая черта народнаго характера подольше сохранилась въ простодушной черногорской молодежи, не поддаваясь растлѣвающимъ вѣяніямъ нашей трактирной цивилизаціи. Дѣтишки черногорскія вмѣстѣ съ тѣмъ красавецъ на красавцѣ, а ужъ особенно самыя крошки, — тѣ просто одинъ восторгъ!..

Отъ Даниловъ-града, или, вѣрнѣе, отъ княжескаго имѣнья Крушевца, шоссе идетъ уже низомъ долины, прямо какъ стрѣла, до самаго Спужа, густо обсаженное по обѣимъ сторонамъ бѣлою акаціею. За Спужемъ, въ мѣстахъ, гдѣ недавно еще хозяйничали турки, вся мѣстность кажется какъ-то безплоднѣе и безхозяйственнѣе, зато на каждомъ холмѣ, на каждой вершинкѣ горы непремѣнно торчитъ фортъ, башня или блокгаузъ.

Развалины Дукли промелькнули мимо насъ на своемъ остромъ полуостровѣ, между руслами Зеты и Морачи, прислоненныя въ горамъ. Глядя на прямое и тихое теченіе Зеты и на бѣшеныя волны Морачи, выбѣгающей сбоку изъ горъ, не понимаешь, почему соединенное теченіе этихъ рѣкъ послѣ впаденія Морачи носитъ имя ея, а не Зеты, между тѣмъ какъ теченіе это продолжаетъ почти безъ всякаго уклона направленіе Зеты, а вовсе не Морачи, и такъ же тихо, какъ Зета, до самаго Скутарійскаго озера, куда она впадаетъ. Отъ Даниловъ-града до Подгорицы мы тоже доѣхали въ полтора часа, сильно торопясь попасть туда до ночи. Вслѣдъ за нами помчалась въ Подгорицу огромная длинная телѣга тройкою, въ которую набилось больше двадцати человѣкъ въ бѣлыхъ фескахъ и черногорскихъ капахъ, возвращавшихся съ какихъ-то работъ. Несмотря на наступавшую темноту, по улицамъ и на площади Подгорицы гуляли толпы празднаго народа. Оказалось, что на завтра ждутъ въ Подгорицу князя и митрополита, отправляющихся въ Никшичъ на закладку новаго собора.

Христо и въ этотъ разъ угостилъ насъ на славу. Ужинъ ждалъ насъ обильный: жареная кусками форель, баранина, еще какое-то печеное мясо, огурцы съ салатомъ и очень хорошее црмницкое вино.

Постели были тоже свѣжія и чистыя, и мы выспались отлично, несмотря на неожиданно набѣжавшую страшную грозу съ громомъ и молніей. Выѣхали мы изъ Подгорицы яснымъ веселымъ утромъ мимо княжескаго загороднаго двора. Домъ розоваго цвѣта, съ красивымъ фасадомъ, высится на холмѣ, невдалекѣ отъ него церковь, а у ногъ его — зеленая ливада, густо обсаженная акаціями, молодой фруктовый садъ, молодая роща дубковъ. Равнина Подгорицы широкая, ровная, съ тучною и плодоносною — почвою. Виноградники, плантаціи табаку и кукурузы покрываютъ ее, куда ни взглянешь. Вся она еще недавно была въ рукахъ турокъ. Рѣка Ситница, которую мы переѣзжаемъ, отдѣляла ее тогда отъ черногорскихъ предгорій. За Ситницей сейчасъ же начинается подъемъ. Налѣво отъ насъ, на очень высокой пирамидальной горѣ живописно вырѣзается церковь села Кокети. На встрѣчу намъ спускается длинная маджара съ княжескою кухнею, поваромъ и камердинеромъ. Немного спустя, провели мимо насъ и верховыхъ воней князя. Лошади очень красивыя, сѣрыя, арабской крови, подъ богато расшитыми попонами, съ серебряными налобниками, украшенными гербомъ князя. Проскакали лотомъ отчаяннымъ галопомъ внизъ подъ гору два княжескихъ дерянника въ красныхъ гуняхъ съ мѣдными значками на груди я на шапкахъ.

— Теперь сейчасъ и князь будетъ! — съ нѣкоторымъ благоговѣніемъ сказалъ Божо, сдѣлавшись вдругъ необычно серьезнымъ и взволнованно оправляя свой костюмъ. Князь дѣйстви*тельно не заставилъ себя ждать. Скоро показалась на крутомъ спускѣ горы, не доѣзжая села Кокети, красивая вѣнская коляска, запряженная парою сѣрыхъ рысаковъ. Три пѣшихъ перянника въ красныхъ гуняхъ, съ ружьями въ рукахъ, шли впереди, три — позади коляски.

Еще одинъ красный воинъ возсѣдалъ на козлахъ, рядомъ съ кучеромъ. Князь Николай сидѣлъ одинъ на заднемъ сидѣньѣ коляски, разодѣтый въ свой яркій многоцвѣтный нарядъ, весь въ золотѣ, въ звѣздахъ, въ крестахъ, широкоплечій, могучій, но вмѣстѣ съ тѣмъ сіяющій своею привѣтливою доброю улыбкою. На шеѣ у него былъ русскій бѣлый георгіевскій крестъ, не знаю, второй или третьей степени. Мнѣ кажется, что и Георгій первой степени былъ бы вполнѣ умѣстенъ на груди этого вождя племени-героевъ, чтобы въ его лицѣ былъ увѣнчанъ высшимъ знакомъ военной доблести весь- этотъ идеально-храбрый и идеально-доблестный народъ…

Противъ князя, на передней лавочкѣ, сидѣлъ сѣдоусый суровый воевода, сухой и высокій, — тесть его Петаръ Вукотичъ, — знаменитый побѣдитель Дервиша-пати, теперь уже не у дѣлъ по старости своей.

По принятому здѣсь обычаю, нѣсколько напомнившему намъ знакомые обычаи каирскихъ жителей при встрѣчахъ ихъ съ хедивомъ Египта, — экипажи проѣзжающихъ, верховые, пѣшеходы — всѣ останавливаются при проѣздѣ князя, отодвигаются въ сторону и почтительно привѣтствуютъ владыку Черногоріи.

Божо нашъ продѣлалъ, конечно, то же самое, остановилъ лошадей въ сторонѣ и, снявъ шапку, проворно соскочилъ съ козелъ. То же сдѣлала и ѣхавшая за нами коляска тройкою съ какимъ-то туркомъ изъ Подгорицы. Когда экипажъ князя поровнялся съ нашимъ и я поклонился ему, приподнявъ шляпу, князь сейчасъ же узналъ меня и, къ моему немалому удивленію, крикнувъ кучеру остановиться, вдругъ выскочилъ изъ коляски. Я поторопился предупредить его и пошелъ ему на встрѣчу.

— Вы уже изъ Никшича возвращаетесь такъ скоро? — спросилъ меня князь по-французски. — Представьте же меня вашей супругѣ.

Онъ подошелъ со мною къ коляскѣ и сталъ бесѣдовать съ моею женою, стоя у дверцы, какъ самый любезный свѣтскій человѣкъ, съ тою простотою и естественностью, которыя такъ обаятельно дѣйствуютъ на всѣхъ, кто имѣлъ счастливый случай, хотя мимолетно, познакомиться съ этимъ княземъ-поэтомъ и княземъ-рыцаремъ.

Князь выразилъ сожалѣніе, что мы. не дождались его въ Никшичѣ, не увидимъ интереснаго торжества закладки новаго собора и не услышимъ приготовленной имъ къ этому случаю политической рѣчи…

— Рѣчь эта не особенно будетъ пріятна нашей сосѣдкѣ Австріи, потому что придется коснуться Герцеговины и герцеговинцевъ, указать на то, что историческія цѣли Черногоріи не были достигнуты на берлинскомъ конгрессѣ и что нужно уповать на будущее… — съ насмѣшливою улыбкою прибавилъ князь.

Онъ спросилъ также мою жену, были ли мы въ его дворцѣ около Подгорицы. Жена отвѣчала, что мы упустили попросить разрѣшенія на осмотръ дворца, когда были въ Цетиньѣ, а не имѣя разрѣшенія, думали, что насъ не пропустятъ во дворецъ.

— Напрасно; васъ бы пропустили безъ всякаго препятствія, — оказалъ князь;- а между тѣмъ вы увидѣли бы тамъ кое-что интересное по части діоклейскихъ древностей… Вы вѣрно замѣтили колонны, которыя тамъ стоятъ, — онѣ тоже найдены въ развалинахъ.

Князь разспрашивалъ насъ про наши впечатлѣнія по Черногоріи, хотѣлъ знать, гдѣ мы были, что именно видѣли и сильно ли устали. Онъ очень удивлялся, что моя жена рѣшилась пѣшкомъ подняться въ Горній, чего непривычныя въ горамъ европейскія дамы обыкновенно избѣгаютъ.