Конечно, пиперы въ пѣснѣ посрамили турецкіе замыслы s прогнали ихъ побитыхъ изъ Рогаме. Но и въ дѣйствительности туркамъ рѣдко удавалось одолѣть этотъ смѣло глядѣвшій имъ прямо въ глаза передовой редутъ Берды.

Даже храбрецъ Дервишъ-паша, умѣвшій драться съ черногорцами, обломалъ зубы о рогамскія высоты, когда вздумалъ овладѣть ими, по категорическому требованію дивана, въ послѣднюю войну съ Сербіею и Черногоріей. У Божидара Петровича, защищавшаго Рогаме, было всего 2.500 юнаковъ, а Дервишъ покрылъ своими пушками всѣ окрестныя высоты и, открывъ канонаду противъ черногорцевъ изъ всѣхъ окрестныхъ фортовъ, которыми тогда кипѣла Дуклейская долина, 6-го сентября 1876 года вдругъ неожиданно бросился на штурмъ Рогаме. Божидаръ не сталъ дожидаться врага, а зная, что въ рукопашной схваткѣ никто не одолѣетъ черногорца, съ ханджарами наголо смѣло ринулся на турка изъ окоповъ горы. Войска Дервиша были опрокинуты на всѣхъ пунктахъ, и къ вечеру вся долина покрылась бѣгущими турецкими батальонами. Сотни турокъ погибли въ волнахъ Морачи и Зеты, сотни были убиты и изранены. Дервишъ-паша напрасно стрѣлялъ изъ пушекъ по собственнымъ солдатамъ, чтобы удержать ихъ отъ бѣгства. Одинъ видъ поднятыхъ черногорскихъ ятагановъ охватывалъ ихъ непобѣдимымъ ужасомъ.

Объ этомъ-то разгромѣ и разсказывалъ намъ его участникъ и очевидецъ — теперешній дуклянскій пастухъ.

Отъ Дукля мы уже ѣдемъ долиною Зеты; долина же Морачи поворачиваетъ въ глубь горъ на сѣверо-востокъ, отдѣляя собою по правую сторону сначала земли кучей и братоножичей отъ племенъ Берды, Пиперовъ и Бѣлопавличей, а дальше, въ верховьяхъ своихъ, земли Морачанъ и Колашинцевъ отъ земель племени Ровцы.

Долина Зеты широкая, вся въ кукурузникахъ, въ садахъ, въ жильяхъ. Ближе къ Подгорицѣ по старой турецкой привычкѣ, сѣютъ много табаку, которымъ и торгуетъ Подгорица. Здѣшній мягкій, все-таки довольно южный климатъ и здѣшняя плодородная почва, постоянно утучняемая разливами рѣкъ, позволяютъ въ одно лѣто собрать съ одного поля двѣ жатвы. Обыкновенно, послѣ пшеницы сѣютъ кукурузу, и она успѣваетъ отлично выспѣть уже въ іюлю мѣсяцу. Посѣвный клеверъ здѣсь косятъ по три раза въ лѣто. Вообще низменное дно этихъ горныхъ долинъ щедро оплачиваетъ трудъ земледѣльца и садовода, но, въ сожалѣнію, Черногорія слишкомъ бѣдна такими тучными низменностями, да и тѣ, которыя есть у нея, часто страдаютъ отъ опустошительныхъ дождей, разливовъ и заносовъ. Вслѣдствіе этого черногорецъ дорожитъ каждымъ клочкомъ удобной почвы какъ сокровищемъ, и его крошечные поля и огороды, которые онъ большею частью обработываетъ киркою и мотыгою вмѣсто шуга, и по этому способу обработки и по микроскопическому своему объему больше похожи на цвѣтные горшки, чѣмъ на настоящія поля, подобныя нашимъ необъятнымъ русскимъ нивамъ. Каменныя громады горъ, выковавшія черногорцу его каменную ногу, его желѣзную руку, его желѣзный духъ, — въ то же время почти совершенно отнимаютъ у него удобный просторъ для мирныхъ сельскохозяйственныхъ трудовъ, по неволѣ обращая его въ вѣчно празднаго пастуха. Большое еще благополучіе для Черногоріи, что послѣднія земельныя пріобрѣтенія ея, которыя Россія съ такимъ трудомъ отстояла на Берлинскомъ конгрессѣ постыдной памяти, дали ей новыхъ плодородныхъ мѣстностей значительно больше, чѣмъ было у нея до войны, въ томъ числѣ я всю роскошную долину нижней Зеты.

Горы восточной стороны, земля Пиперовъ, кажутся болѣе цвѣтущими, а вмѣстѣ и болѣе крутыми и живописными, чѣмъ западный берегъ долины; русло Зеты тоже больше жмется къ Пиперамъ; нижняя половина горъ вся въ садахъ, поляхъ и деревенькахъ, но выше онѣ грозны, безплодны, и кое-гдѣ только обросли лѣсами. По дну долины стелется много луговъ съ узкими стожками свѣжаго сѣна, усыпавшими Зетскую низину какъ гнѣзда грибовъ.

Не больше какъ въ получасовомъ пути отъ Дукли стоитъ и крѣпость Спужъ, этотъ вбитый турками въ грудь Черногоріи желѣзный клинъ; Спужъ съ юга, съ сѣвера Никшичъ — какъ тисками сковали своими башнями и пушками самое сердце геройской страны, далеко вдавшись внутрь ея. Разстояніе между ними менѣе дня пути, такъ что обѣ эти сторожевыя крѣпости турокъ, можно сказать, постоянно подавали другъ другу руку, войска, собранныя въ одной изъ нихъ, легко могли въ нѣсколько часовъ пройти до другой сквозь Зетскую долину, обративъ мимоходомъ въ пепелище ея селенья, сады и нивы. Такъ и бывало это не разъ въ многострадальной исторія черногорцевъ. Омеръ-паша въ 50-хъ годахъ пробился съ своею многочисленною арміею изъ Герцеговины въ Албанію этимъ именно обычнымъ путемъ, — единственными естественными воротами, распахнутыми самою природою между неприступными горными массами Черной-Горы и Берды. Это была одна изъ самыхъ тяжкихъ и горькихъ минутъ въ жизни Черногоріи. Князь Николай, еще тогда молодой и мало опытный, вынужденъ былъ чуть-ли не единственный разъ въ лѣтописяхъ своего отечества согласиться на постыдный миръ, по которому онъ предоставлялъ туркамъ право устроить свои укрѣпленія вдоль всей Зетской долины, то-есть насквозь черезъ все тѣло Черногорской земли, и такимъ образомъ протянуть тюремную цѣпь своего рода между Черною-Горою и Бердою. Только могущественное вмѣшательство Россіи спасло Черногорію отъ этого перваго гибельнаго шага къ турецкому рабству. Но, къ счастью, такія удачи для турокъ были очень рѣдки, а въ* большей части случаевъ короткій путь по Зетской долинѣ отъ Никшича къ Спужу и отъ Спужа къ Никитичу даже и для самыхъ храбрыхъ турецкихъ пашей вмѣсто побѣдоносной прогулки обращался въ томительное похоронное шествіе своего рода, а иногда и въ отчаянное бѣгство. Черногорцы не противопоставляли ни Спужу, ни Подгорицѣ, ни Никшичу, никакихъ крѣпостей съ своей стороны, ихъ крошечныя «кулы» — башенки на утесахъ горъ — больше служили для отстрѣливанія отъ грабителей, какому-нибудь десятку пастуховъ съ ближней «планины», чѣмъ защитою противъ врага. Какъ нѣкогда у грековъ-спартанцевъ, у юнаковъ этой «Сербской Спарты» ихъ безстрашная грудь служила единственною твердынею, охранявшею рубежи ихъ родины, защищавшею ихъ домашній очагъ.

Видъ Спужа — очень характерный. Это — типическая средневѣковая крѣпостца. Какъ и Жаблякъ, Спужъ торчитъ на одинокой пирамидальной скалѣ, плоское темя которой обращено въ цитадель, наполненную казармами и укрѣпленную зубчатыми стѣнами и башнями. Такія же стѣны и башни живописно спалзываютъ вьющеюся лентой по обрывамъ и ребрамъ скалы внизъ и окружаютъ ее тамъ вторымъ, болѣе широкимъ кольцомъ. Вокругъ крѣпости налиты домики и сады городка Спужа. Глядя на этотъ знакомый глазу пейзажъ, я вспомнилъ, что и древніе эллинскіе городки, подобные Лариссѣ Аргоса, и библейскіе ветхозавѣтные города, подобные Вефилю и множеству другихъ, мною видѣнныхъ въ Палестинѣ, расположены совершенно такъ же; стало быть, этотъ пріемъ защиты изобрѣтенъ людьми чуть не въ доисторическія времена, и только развѣ теперь, въ вѣкъ дальнобойныхъ орудій, пробивающихъ своими стопудовыми ядрами даже желѣзныя стѣны, — традиціонныя каменныя гнѣзда на макушкѣ отвѣсныхъ скалъ сдѣлались безсильными и безполезными.

Хорошая экипажная дорога ведетъ теперь въ Спужъ, отдѣляясь въ бокъ отъ главной артеріи, что ведетъ прямо къ Даниловъграду, старинной Главицѣ. Турокъ почти не осталось теперь въ Спужѣ, до того. они чувствовали себя здѣсь чужими, будучи со всѣхъ сторонъ охвачены селеніями черногорцевъ. Это не то что Подгорица, опирающаяся на сосѣднее, сплошь мусульманское населеніе. Немного дальше Служа, правѣе нашей дороги, мы видѣли такую же пирамидальную горку съ плоской вершиной, такъ и просящеюся подъ стѣны крѣпости, а потомъ и еще нѣсколько такихъ же пирамидъ. Мѣстность здѣсь точно сама надоумливаетъ человѣка, куда ему забраться побезопаснѣе, чтобы спастись отъ врага. Въ Даниловъ-градъ все время идетъ прямое, гладкое шоссе, отлично обсаженное бѣлою акаціею. Черезъ полчаса и самъ городъ показался въ концѣ этой безконечной зеленой аллеи. Несмотря на громкое названіе свое въ честь князя Даніила, городишко показался намъ довольно ничтожнымъ и точно совсѣмъ заснувшимъ. Улицы были пусты, лавчонки жалки; въ кофейнѣ, у которой мы остановились отдохнуть, не нашлось даже бутылки пива освѣжиться послѣ полуденнаго зноя. Намъ вынесли столикъ подъ тѣнь дерева и подали кофе, молока и яицъ съ хлѣбомъ. Молоко, къ нашей радости, оказалось не козье и не овечье, какъ въ большей части Греціи и Черногоріи, а «кравье».