— Ну, за угощеніе… Пора и ко двору. Ко мнѣ милости просимъ.

— Приду, безпремѣнно приду, заговорилъ Терентій Ивановъ:- потому, какъ хочешь, а насчетъ бутылки мнѣ обидно.

— Ну, вотъ, придешь и получишь, отвѣчалъ кабатчикъ — Гдѣ хозяюшка-то? Прощайте, хозяюшка… искалъ онъ глазами жену Емельяна Сидорова.

— Прощай, Аверьянъ Пантелеичъ, прощай, выскочила та изъ кухни.

Хозяинъ и староста вышли провожать кабатчика за ворота. Вертѣлся тутъ же и Терентій Ивановъ и сильно стѣснялъ кабатчика. Кабатчикъ отвелъ хозяина въ сторону и шепнулъ ему:

— Такъ уговори родственницу-то твою, вдову-то, чтобъ я могъ у ней пирушку для бабьяго сословія сдѣлать.

— Буялиху-то? Да тутъ и уговаривать нечего. Что я ей скажу, тому и быть. Ты ужъ будь спокоенъ. А завтра или послѣзавтра я пріѣду къ тебѣ, чтобы сказать, въ какой день этотъ самый пиръ… Я съ старостой пріѣду. Потолкуемъ и насчетъ бумаги міру.

— Ну, ладно. Прощенья просимъ. Прощай, городской голова! крикнулъ кабатчикъ старостѣ и сталъ садиться въ телѣжку.

Подошелъ Терентій Ивановъ и, протягивая ему руку, заговорилъ:

— Да что бы ужъ тебѣ, Аверьянъ Пантелеичъ, насъ троихъ къ себѣ въ Быково взять? Тамъ бы и попоилъ насъ.

— Нѣтъ, нѣтъ, не поѣдемъ мы сегодня, отвѣтили въ одинъ голосъ староста и Емельянъ Сидоровъ.

— Ну, меня одного съ собой возьми.

— И радъ бы, милый человѣкъ, тебя съ собой взять, да еще по дорогѣ въ одно мѣсто заѣхать надо. Насчетъ лѣсу я хочу справиться въ Ягодинѣ.

— А я подожду въ Ягодинѣ въ телѣжкѣ. Ты насчетъ лѣсу, а я твою лошадь покараулю.

— Нѣтъ, ужъ ты лучше въ другой разъ ко мнѣ въ Быково приходи и я тебя какъ слѣдуетъ ублаготворю.

— Такъ-то оно такъ, переминался съ ноги на ногу Терентій Ивановъ:- да больно ужъ мнѣ обидно, что ты меня сегодня бутылочкой-то не почествовалъ. Старостѣ бутылку, Емельяну Сидорычу бутылку, а мнѣ ничего…

— Прости ужъ, другъ любезный, не случилось третьей-то бутылки со мной, не захватилъ я. Ну, да мы въ другой разъ… Прощай!

Кабатчикъ стегнулъ возжами лошадь.

— Стой! Стой! замахалъ руками Терентій Ивановъ. — Погоди!

Кабатчикъ остановилъ лошадь. Терентій Ивановъ подошелъ къ нему.

— Слышь, Аверьянъ Пантелеичъ… Тогда ужъ ты вотъ что… Ты дай мнѣ деньгами на бутылку водки, а то, право слово, обидно…

Кабатчикъ улыбнулся, досталъ изъ кошелька сорокъ копѣекъ и подалъ ихъ Терентію Иванову.

— Ну, вотъ теперь спасибо, теперь благодаримъ покорно…

Кабатчикъ кивнулъ ему и снова поѣхалъ. Староста и Емельянъ Сидоровъ, глядя на Терентья Иванова, улыбались и покачивали головами.

Село Быково, гдѣ кабатчикъ Аверьянъ Пантелеевъ имѣлъ трактиръ и постоялый дворъ, было большое село и находилось на шоссейной столбовой дорогѣ. Питейное заведеніе и постоялый дворъ помѣщались въ новомъ двухъ-этажномъ домѣ самого Аверьяна Пантелеева. Домъ былъ деревянный, окрашенный въ ярко-желтую краску, съ зеленой крышей, и стоялъ на краю села. Трактиръ и постоялый дворъ были въ нижнемъ этажѣ дома, а въ верхнемъ жилъ самъ Аверьянъ Пантелеевъ.

На слѣдующее утро Аверьянъ Пантелеевъ только еще проснулся и пилъ у себя въ квартирѣ чай въ сообществѣ своей супруги и ребятишекъ, какъ изъ нижняго этажа пришелъ буфетчикъ и доложилъ:

— Тамъ внизу въ трактирѣ какой-то пьяный мужикъ изъ деревни Колдовино васъ спрашиваетъ.

— Ну, началось! вздохнулъ кабатчикъ. — Сильно пьянъ? спросилъ онъ.

— Изрядно намазавшись. И главное, даромъ водки и закуски требуетъ. Брешетъ, что вы у нихъ питейное заведеніе задумали открывать и обѣщали всѣхъ колдовинскихъ даромъ поить. Я, разумѣется, всѣ эти пустословные разговоры безъ вниманія и деньги требую за водку, а онъ бунтуетъ и говоритъ: «зови ко мнѣ хозяина».

Кабатчикъ еще разъ вздохнулъ.

— Дѣйствительно, у меня есть легкое головное воображеніе насчетъ Колдовина, сказалъ онъ. — Поднеси ему два стаканчика и отрѣжь рубца тамъ, что ли, или сердца на закуску. И какъ это скоро всѣ узнаютъ! покачалъ онъ головой и спросилъ: — Да колдовинскій ли еще мужикъ-то?

— Колдовинскій. Онъ къ намъ иногда заходитъ. Только, Аверьянъ Пантелеичъ, онъ водку водкой, а кромѣ того, пару пива требуетъ…

— Э-эхъ! Ну, поставь ему и бутылку пива.

Буфетчикъ удалился, но черезъ четверть часа прислалъ подручнаго мальчишку.

— Что тебѣ? спросилъ его кабатчикъ.

— Колдовинскій мужикъ бунтуетъ. Выпилъ два стакана водки и бутылку пива, и требуетъ еще пару пива. Буфетчикъ не даетъ, а онъ разныя слова… Прислалъ спросить.

Кабатчикъ сморщился и покрутилъ головой.

— Однако, долженъ же какой-нибудь предѣлъ быть, а то этому конца не будетъ, сказалъ онъ. — Кабакъ еще только въ мысленности, а ужъ они разорить хотятъ. Вели поставить пару пива и ужъ больше чтобъ ни на копѣйку…

— Слушаю-съ. Тамъ внизу еще мужикъ изъ Колдовина и тоже угощенія требуетъ.

— Тьфу ты пропасть! Поднеси еще два стаканчика.

— Онъ такъ желаетъ, чтобы вы сами внизъ сошли.

— Скажи, что не могу, что у меня урядникъ сидитъ.

— Слушаю-съ.

Подручный буфетчика ушелъ. Этимъ, однако, дѣло не кончилось. Еще черезъ полчаса передъ кабатчикомъ опять стоялъ буфетчикъ и улыбался.

— Тамъ еще трое изъ Колдовина, докладывалъ онъ.

— Фу! протянулъ кабатчикъ. — Стало-быть ужъ пятеро?

— Да, съ тѣми съ двумя пятеро. Требуютъ водки, требуютъ пива. «Аверьянъ Пантелеичъ, говорятъ, намъ обязанъ… потому, онъ теперь весь въ нашихъ рукахъ».

— Да кто такіе, по крайности?

— Одинъ столяръ — вотъ что кіоту вамъ къ образу дѣлалъ, другой бочаръ и баба съ нимъ евоная. Потомъ еще одинъ… Семенъ Давыдовъ.

— Ахъ, и баба еще!

— Баба-то главнымъ образомъ и подбиваетъ… «Ужъ коли, говоритъ, продаваться ему, такъ продаваться такъ, чтобы по настоящему было»… Это, то-есть, вамъ. Насчетъ питейнаго.

— Дай по стакану водки съ закуской и по бутылкѣ пива.

— Куда-съ! Не утрамбовать ихъ этимъ. Баба зудитъ, что меньше какъ на дюжинѣ пива и не миритесь. Они къ вамъ наверхъ хотѣли итти, да ужъ я урядникомъ пугаю.

— Ты поднеси по стаканчику водки и по бутылкѣ пива и скажи, что настоящимъ манеромъ я въ Колдовинѣ поить буду. Мужикамъ на сходкѣ будетъ вино выставлено, а бабамъ будетъ вечеринка и отдѣльное угощеніе.

— Хорошо-съ. Я скажу.

Буфетчикъ ушелъ. Кабатчикъ напился чаю, взялъ торговую книгу и счеты и принялся щелкать на счетахъ. Снова явился подручный буфетчика.

— Бунтуютъ-съ колдовинскіе. Внизъ васъ требуютъ. Непремѣнно видѣть хотятъ. Никакого сладу нѣтъ. Тотъ мужикъ, которому вы три бутылки пива велѣли дать, даже тарелку разбилъ, говорилъ мальчикъ.

— Я вѣдь сказалъ, чтобы имъ объявили, что на сходкѣ поить буду.

— Михайло буфетчикъ имъ говорилъ, но они не внимаютъ. «То, говорятъ, особь статья, а это особь статья, потому онъ обязанъ».

— Сколько ихъ тамъ? Пятеро?

— Пятеро, да баба шестая.

— Поставить имъ еще по бутылкѣ пива, и ужъ больше ничего — ни-ни.

— Слушаю-съ…

Опять удалился подручный буфетчика. Кабатчикъ бросилъ счеты и въ волненіи заходилъ по комнатѣ, пощипывая бороду.

— Эдакъ ежели дѣло каждый день пойдетъ, то мнѣ и пятисотъ рублей имъ на пропой будетъ мало! Помилуйте, что это такое! Только вчера легкій подходъ сдѣлалъ и свое умственное воображеніе насчетъ заведенія троимъ колдовинскимъ объявилъ, а ужъ сегодня спозаранку вся деревня на даровщину пить лѣзетъ! бормоталъ онъ.

— Напрасно ты, кажется, съ этимъ новымъ кабакомъ вязаться-то задумалъ, замѣтила жена.

— Ну, ужъ это не твое дѣло, не тебѣ о торговыхъ дѣлахъ разсуждать! оборвалъ ее Аверьянъ Пантелеевъ. — А только ужъ и народъ же нонѣ! Охъ, какой народъ! Шагу безъ мзды не сдѣлаютъ. Говорили, Колдовино смирная, трезвая деревня. Какая это, къ чорту, трезвая деревня, коли спозаранку пропойные люди пить лѣзутъ.

Еще разъ появился передъ кабатчикомъ буфетчикъ.

— Чего ты съ одного лѣзешь! огрызнулся на него кабатчикъ. — Насчетъ колдовинскихъ тебѣ вѣдь сказано мое рѣшеніе.