— Телефончик-то оставь, Валера, — перешел он тоже на «ты» по старой памяти. — Я, правда, в круиз собрался по Волге, давно хотел Россию посмотреть, а то все по заграницам, уж забыл, как родина выглядит. Да и изменилось все сильно!

— Не так уж и сильно! — махнул рукой Иванов. — Это, Андрей, на поверхности — то глянец, то ржавчина, а внутри все пока еще цело, сам увидишь. Не без проблем, конечно, но русский народ переделать — это только на первый взгляд просто, — он коротко хохотнул, затягиваясь на ветру сигаретой и поперхнувшись крепким дымком. — Круиз — это здорово! Я тоже хочу! Вот вернемся с Катей из командировки и тоже махнем, если только навигация к тому времени не кончится.

Из окна «Вольво», подвинувшись к правой стороне на заднем сидении, выглядывала любопытно и весело рыжеволосая молодая дама в скромном деловом костюме.

— Катя моя! Жена! — гордо как-то провозгласил Валерий Алексеевич и помахал рукой, — сейчас-сейчас, успеем! — Он снова обернулся к Петрову, — Как вернемся, встретимся, приедешь к нам в гости, познакомитесь с Катей, как следует. А сейчас, извини, спешим в аэропорт.

— Далеко собрались? — вежливо поинтересовался Андрей Николаевич.

— Война же у нас, Андрюша! Война. Ты что, не в курсе?

— Неужто ввязались? — недоверчиво и все же с надеждой посмотрел на журналиста Петров.

— Слава Богу! По полной программе! 58-я армия скоро погонит «грызунов» из Цхинвала. Уже два часа как наши танки прошли перевал. Конечно, не то, что война — слава Богу, а то, что не отмолчались, не отступили в очередной раз. Это самое значимое событие со времен перестройки Андрюша! Сейчас судьба мира решается — вот вспомнишь мои слова! Легче не будет, будет труднее, но сейчас даже от этого легче! Конечно, будут еще попытки откатиться назад, снова с Западом задружиться, но только этих слов из истории, как из песни, уже не выкинешь!

Петров помрачнел, сбил ногтем огонек с окурка, поискал взглядом и выщелкнул бычок в сливную решетку на асфальте.

— Я политикой не интересуюсь, Валера, ты же знаешь. Так вы что, на Кавказ?

— Во Владикавказ, точнее. На фронте мне делать нечего, — под ногами мешаться. Но рядом быть надо. Нынешние «кадры» телевизионные, к сожалению, не то, что слова забыли, они даже знать не знают тех слов, что сейчас в эфире потребуются. У них головы так устроены, что воевать на информационном фронте за русских язык даже за большие деньги не поворачивается. Как ни стараются, а все выходит как в первую чеченскую. Или предательство, или глупость, или пошлость.

Иванов коротко матернулся и протянул Петрову мягкую сильную лапу:

— Ну, рад был встретиться! Вернешься из круиза — позвони обязательно, вот визитка. Или по «мылу» черкни хотя бы, нельзя нам, русским, терять друг друга. Даже в России. Особенно в России!

— Береги себя, Валерий Алексеевич! Позвоню обязательно! Ангела-хранителя в дорогу!

— И тебе тоже, Андрей! Давай, радист, до связи!

Иванов ловко переместился обратно в машину, и «Вольво» тут же мягко рванула с места, быстро набирая скорость и перестраиваясь. Таксист как раз захлопнул капот, облегченно кивнул Петрову на свою желтую «Волгу»: «Поехали!».

Андрей Николаевич проводил взглядом скрывшуюся в потоке машин «Вольво»: «На служебной ездит, с водителем. Не потерялся, значит, Алексеич и в этой жизни. Засиделся в Латвии без большого дела, теперь вот опять «воюет», нашел себя на родине, наконец. Ну, значит, и я не пропаду! Только вот война — это без меня, пожалуйста.»

Отыскали Седьмой причал, остановились прямо у огромного белого теплохода с поблескивающими на вечернем косом солнце металлическими буквами «Петербург» на борту. Таксист, весело балагуря, освободил багажник от чемодана и дорожной сумки Петрова, с улыбкой принял 500 рублей без сдачи и пожелал счастливого пути. А в насупившемся внезапно небе вдруг громыхнуло, солнце пропало куда-то почти мгновенно, шквалистый порыв ветра взметнул пыль на причале, и тут же заскакали по асфальту крупные белые зернышки града. Петрова больно щелкнуло по макушке, и он, подхватив багаж, побежал к теплоходу, ища укрытия от внезапной непогоды.

До начала посадки оставался еще час, внутрь салона пока не пускали, и Андрей, громко простучав по железным сходням каблуками, свернул направо от входа, постоять хотя бы на закрытой сверху от дождя галерее главной палубы. Укрывшись от непогоды, он облегченно вздохнул, поставил вещи и стал отряхиваться от начинавших таять прямо на нем крупных градин, застрявших в волосах, залетевших в карманы легкого пиджака, тут же покрывшегося от воды темными пятнами. Рядом стояли несколько пассажиров, приехавших пораньше и теперь ожидавших начала регистрации. В светлой легкой одежде, с красивыми дорожными сумками и фирменными чемоданами, веселые и беззаботные они напомнили Петрову иностранцев — туристов с пассажирских авиалайнеров, приземлившихся где-нибудь в экзотических странах.

«Да, изменилась Россия, — подумал он, услышав рядом родную русскую речь. — Внешне не отличишь уже питерца от европейца. Разве что, одеты получше и более стильно, чем западные туристы, во главу угла ставящие не красоту, а удобство. А град?! Ну, Петербург! Надо же, попасть под град в начале августа!». Град, между тем, уже перешел в ливень, грозовой фронт подходил все ближе, вокруг потемнело, темно-лиловые тучи на горизонте пронзали молнии. Настороженный слух поймал обрывок разговора — рядом с Петровым притулилась пожилая семейная пара интеллигентного вида, оживленно обсуждавшая последние новости, которые, видимо, успели посмотреть перед отъездом в порт.

— «Град» — это система залпового огня, реактивные минометы, вроде «Катюш» в отечественную войну. Только гораздо мощнее! А еще есть «Смерч», есть «Ураган» — те вообще все сметают с лица земли. Вот «Градом» грузины и накрыли в Цхинвали осетин. Представляешь, Маша, по спящему городу, по мирным жителям, не разбирая, где женщины, где дети! Тысячи жертв — и к гадалке не ходи! — горячился профессорского вида мужчина в светлой льняной рубашке с расстегнувшейся на брюшке пуговкой. Седая аккуратная бородка, дорогие изящные очки съехали на нос, на раскрасневшемся высоком лбу крупные прозрачные капли пота — несмотря на грозу, было душно. Миниатюрная подтянутая брюнетка лет пятидесяти в обтягивающих поджарую попку брючках, в легкомысленной блузке с декольте до пупа оживленно кивала, глядя на супруга с обожанием и часто затягивалась тоненькой сигареткой с ментолом.

— Машенька, дай мне свою сумочку, пожалуйста! — прервал свой монолог мужчина, и дамочка тут же с готовностью вытащила из своего маленького дизайнерского чудовища плоскую фляжку. Отхлебнула, впрочем, сама сначала, затем протянула фляжку супругу, тут же опустошившему никелированную емкость до дна.

— Кирилл, ты эгоист! — выдохнула Машенька безнадежно и привычно погладила объемистый пузик мужа, — застегнись, Кира, а то женщин смущаешь!

Молодящиеся блондинки, стоящие рядом — подруги, должно быть — дружно хихикнули, смутились и отошли на шаг в сторону, продолжая с интересом наблюдать за потянувшейся к пароходу цепочкой туристов, хлынувших на причал как-то разом, дружно из подъезжавших одна за другой машин. Блондинкам было, наверняка, за сорок, но форму они не теряли, выглядели ярко и, по всему видно, намеревались оттянуться в круизе во весь рост и по полной программе.

Петров, с не меньшим любопытством оглядывая поднимающихся на борт туристов, озадаченно хмыкнул про себя: «Смесь геронтологического санатория с пионерским лагерем, а не пароход! Ни одной молодой женщины без мужа! Бабушки, дедушки с внучатами, солидные родители с детьми, изредка молодые пары — молодожены в свадебном путешествии.».

Андрей Николаевич никогда не страдал излишним вниманием к женскому полу, даже жене не изменял почти ни разу за все двадцать лет супружества. Грязные негритянки по три доллара в Африке или страшные англичанки по 40 фунтов в Европе, которыми иногда не брезговали наиболее озабоченные члены экипажа, Петрова не привлекали в командировках однозначно. Но одиночество сказывалось, новый свой статус — свободного и не обремененного никем мужчины — подсознательно требовал реализации. И хотя вряд ли дело дошло бы до банальной скоротечной связи, отсутствие подходящих объектов для таковой раздражало и тревожило.