Закат мерк, наливаясь тёмной синевой, и по мере его угасания светлее и ярче разгоралась луна, совсем недавно прозрачно-белая и хрупкая, как тающая льдинка. Её свет был наполнен щемящей тревогой предчувствия, предощущения чего-то неотвратимого, торжественно-радостного. Бесшумный ливень невесомых лучей поглотил землю и море. Ультрамариновая ночь надвигалась, неся весть о высших мирах.
Глядя в оконный проём на золотой лунный диск, Конрад внезапно ощутил желание закричать. Болезненная истома разливалась по его телу.
— Ты чувствуешь? — чуть слышно произнёс развенчанный бог. Он сидел в глубине комнаты, на краю травяного ковра, подобрав под себя ноги и обхватив плечи узкими ладонями. Его неподвижная фигура казалась мраморным изваянием, и только продолговатые синие глаза поблескивали в темноте. Конрад сел рядом и прижал его к себе.
— Люди непостоянны в своих привязанностях, — печально сказал демон. — Они ищут выгоды, их легко разочаровать. Мы, боги древности, требовали жертвоприношений за помощь людям, но разве Иисус, чьим именем уничтожаются сотни тысяч, не кормится кровью своих подданных, предлагая им для причастия вино взамен собственной крови?
— Ты считаешь, что он мог бы прекратить это, если бы захотел?
— Да, но он не захочет, потому что…
— Потому что райскими плодами не утолить голода, — Конрад отстранился и пристально взглянул на свою собеседницу. В лунном свете её лицо с тонкими, чуть заострёнными чертами казалось особенно нежным. От пушистых волос исходило лёгкое мерцание. Не говоря больше ни слова, Конрад встал, взял её на руки и вышел из храма. Бережно обнимая волшебное существо, подарившее ему счастье, о котором он мог только мечтать, живя среди людей, он спустился к причалу, где стояла лодка.
Склонив голову на плечо Конрада, развенчанный бог думал о том, что, возможно, великая любовь Создателя Вселенной обращена и к ним двоим, иначе, почему их страсть, преступная с точки зрения людей и постыдная в глазах существ высшей природы, не омрачена ничем, кроме их собственных страхов и сомнений? Быть может Он, всезнающий, всемогущий, милосердный, допустил их встречу, чтобы изменить их ложные представления о Нём и о себе самих, а они, не сознавая этого, прячутся в тень, оберегая свою любовь от Его гнева…
Лунная дорожка преследовала ускользающую линию горизонта в несбыточной надежде дотянуться до края земли. Лодка бежала по зыбкой золотой полосе навстречу недостижимому источнику этого сияния — большой ослепительно-жёлтой луне, стоящей низко над морем. Тревожная, волнующая радость наполняла ночь цветными переливами своей мелодии, доступной не слуху, а сердцу. Чудилось, будто по упругим струям ветра пробегает красноватая, бирюзовая, пурпурно-серебристая рябь. Эта ночь отвергала зло, суля несчастья всем, кто пренебрёг её мирным великолепием.
Стоя на носу лодки, развенчанный бог напряжённо прислушивался. Отголоски сражения всё чаще долетали до него, обещая роскошный пир.
Конрад улыбался своим мыслям, следя за тем, как небо впереди постепенно наливается болезненным румянцем: за горизонтом бушевал пожар.
Звёзды потускнели, золотой диск луны подёрнулся серой тенью дыма. Повинуясь воле охваченных нетерпением хозяев, лодка помчалась быстрее, и вскоре они увидели мрачную картину. Венецианская галера и две алжирские шебеки с изрешеченными бортами, изодранными парусами, сцепившись абордажными крючьями, превратились в плавучие острова ненависти и смерти. На палубах, на узких сходнях, перекинутых с борта на борт, люди бились с беспощадной злобой одержимых. Трупы темнели среди качающихся на волнах обломков такелажа. Невдалеке горела маленькая торговая бригантина. С неё пытались спустить шлюпку.
Приблизившись к галере, призрачная лодка встала почти вплотную к её корме.
— Не спеши, — развенчанный бог удержал Конрада, собравшегося перепрыгнуть на палубу галеры. — Ты не должен убивать сегодня ночью. В этом нет необходимости. Пища разлита в воздухе. Ветер пропитан болью и гневом, наполнен запахом крови. Дыши им, пей его, наслаждайся видом и вкусом смерти. Ты хочешь забыть о том, что ты человек. Хочешь стать подобным мне, так поступай же, как я: живи плодами людской жестокости и вражды, но никогда не убивай сам!
— Миролюбивые рассуждения гиены над остатками чужой добычи, — усмехнулся Конрад. Зелёные огни его глаз жадно мерцали в темноте, лицо с резко очерченными скулами приобрело едва уловимое сходство с волчьей мордой.
— Ты можешь испытывать к ним беспричинную, тебе самому непонятную ненависть, но не трогай их! — твёрдо сказал развенчанный бог. Пока это существо ещё повиновалось ему, уважая его власть, но он не был уверен, что так будет и впредь, ибо нет более свирепых демонов, чем те, что были когда-то людьми.
— Хорошо, — нехотя уступил Конрад и сел на скамью. — Эти ничтожества не стоят того, чтобы мы ссорились из-за них. Они и без нашей помощи перебьют друг друга. Их боль и ненависть не станут приятнее на вкус, если мы вмешаемся. Но мы не единственные гости на этом пиру. Взгляни-ка…
На корме галеры между сражающимися сновали твари, похожие на уродливых тёмно-серых собак с жёсткой щетинистой шерстью и по-лисьи узкими мордами.
— Души чистилища, — тихо произнёс развенчанный бог. — Неприкаянные души погибших в море, убитых в бессмысленных жестоких сражениях за земные блага. В чистилище они приобрели обличье, соответствующее их сути. В каждом из них обитало хищное чудовище…
— Почему же я не стал таким? Твоя магия спасла меня от этой участи?
— Тебя спасла любовь. Она осветила и очистила твою душу.
— Любовь к демону?
— Да. Милосердие Творца проявляется в том, что Он не лишает Своих врагов способности любить, а значит, надежды на спасение…
Две твари сцепились между собой. Рычание и щёлканье зубов внезапно оборвалось мучительным человеческим криком: один из противников вонзил клыки в бок другого. Конрад с омерзением поморщился.
— Нам лучше отойти, — сказал развенчанный бог, уловив тревожную перемену. Что-то надвигалось из темноты, озаряемой заревом пожара, поднималось из глубины моря, изливалось с небес.
— Но я ещё… — Конрад умолк на полуслове, вслушиваясь в странно изменившийся голос ветра.
Лодка резко дёрнулась, словно наскочив на мель, и с немыслимой быстротой понеслась прочь, но уйти было уже невозможно. Вспышка ослепительного света показалась Конраду медленно распускающимся гигантским цветком белого пламени. Острые лепестки вытягивались, глубже и глубже вонзаясь в дымное тело ночи. Жаркая, багрово-красная влага текла с них.
Фигура развенчанного бога раздвоилась, отбросив тёмную тень, заслонившую небо. На призрачной руке исполина синей звездой вспыхнул камень. Лодку швырнуло в водяную яму, разверзшуюся до самого дна, под которым открылся тёмный провал в иной, зловещий мир. Держась за край скамьи, Конрад не видел ничего, кроме стремительно вращающегося чёрного вихря, и не был способен определить, лодка ли кружится с бешеной скоростью, падая в бездну, или всё пространство несётся вокруг неё.
