Опасное дело – быть беременной женщиной или маленьким ребенком. Особенно опасно – в Тревине. Но люди тут были выносливые, так что выживало больше, чем гибло.

Раскладывая на столе приборы, Элис посматривала на свой плоский живот. Таким он и останется: она не принесет ребенка в этот суровый мир.

Сердце сжалось от грустной мысли. Увы, она никогда не узнает, что значит быть матерью. Но она сделала свой выбор и не пожалеет о нем.

Генри топал наверху, занимаясь чем-то непонятным, но даже легчайшие шаги звучали в этом коттедже подобно поступи гиппопотама. Правда, Элис никогда не видела живого гиппопотама – только на картинках. Но было ясно: вряд ли они порхали по африканской саванне.

Им еще повезло – они заполучили двухэтажный коттедж. А многие семьи жили в одной комнате: отец, мать, дети, иногда – даже и старики с ними. Впрочем, в доме Карров было лишь две крохотных комнатушки, которые соединяла шаткая лестница. Верхняя комната предназначалась для супругов и их будущего ребенка. Внизу же находилась кухня – тут Генри курил трубку, пока Сара вязала, а Элис читала и перечитывала те немногие книги, что оказались в ее распоряжении. Здесь же она и спала. Ее топчан затолкали в угол и закрыли занавеской из выцветшего ситца – жалкое подобие уединения. Но все же это было лучше, чем у многих других, и она не расстраивалась.

Генри спускался по лестнице, и ступени стонали под его ногами. Потом он стремительно пересек кухню и прижался губами к виску жены.

– Лучшая часть моего дня! – объявил он.

– Потому что знаешь, что ужин почти готов, – съязвила Сара.

– Глупенькая! Я бы лег спать с пустым желудком – лишь бы ты была рядом.

Тут Сара и Генри поцеловались, а Элис отвела глаза, ощутив тупую боль в груди. Не так уж приятно сознавать, что тебе нет места в собственной деревне. И даже дома она чувствовала себя чужой. Генри с Сарой едва ли не с детства безумно любили друг друга, и два года супружеской жизни ничего не изменили. Но у Элис не было ничего подобного. Не было того, чье лицо ей не терпелось бы увидеть, того, чей голос заставлял бы сильнее забиться сердце.

И тут, как ни странно, перед ней промелькнуло лицо Саймона. Он ведь флиртовал с ней, не так ли? И разве это не приятно?

Сара объявила, что ужин готов, и стала с помощью Элис наполнять тарелки. Элис же украдкой сделала так, чтобы у Сары получились порции побольше, чем у нее. Потом все склонили головы, чтобы помолиться и поблагодарить Бога за ниспосланную им еду.

Но мысли Элис трудно было бы назвать благочестивыми. Вне всяких сомнений, еда, ниспосланная Каррам, сильно отличалась от той, что была у управляющих рудником. Эти люди жили в большом доме в четверти мили от деревни, и Элис часто видела фургон посыльного, везущего гигантские туши говядины, свежие овощи и даже ящики с изысканными винами. А вот у них, Карров, припасов постоянно не хватало. Интересно, каково это – ложиться в постель с животом, ноющим не от голода, а от сытости? И ситуация только ухудшится, когда у Сары родится ребенок.

Все принялись за еду, причем Элис пыталась сдерживаться – ужасно хотелось опрокинуть тарелку в рот и съесть весь суп одним глотком. И так же медленно она ела колбасу, стараясь обмануть желудок.

– Расскажите, как прошел день, – попросила Сара. – Никогда не думала, что буду скучать без работы, сидя дома.

– Ничего нового. Все как всегда, – ответил Генри.

Сара вздохнула.

– Ты говоришь это каждый вечер. Может, придется пытать тебя, чтобы вытянуть правду? – Она ткнула мужа пальцем в ребра, и тот фыркнул – бедняга ужасно боялся щекотки, но не смел ответить Саре тем же, чтобы не навредить ребенку.

Сжалившись над братом, Элис сказала:

– Они наняли нового механика.

Сара тотчас перестала щекотать мужа.

– Произвели кого-то в механики?

– Нет, наняли пришлого.

– Чужак?.. – удивилась Сара. Она шлепнула Генри по руке. – И ты не собирался рассказать мне? Неужели ничуть не жалеешь бедную беременную жену, прикованную к дому?

Генри пожал плечами:

– А что о нем рассказывать? Его зовут Саймон Шарп, и он будет обслуживать насосы.

Элис уставилась в свою тарелку, старательно отрезала кусочек колбасы и принялась жевать.

– Откуда он? Молодой или старый? Красивый или уродливый?

– Господи, Сара, откуда мне знать? – проворчал Генри. – Он мужчина с двумя ногами, двумя руками и лицом. Что еще сказать?

Сара со вздохом повернулась к Элис.

– Я знаю, дробильщицы обычно не имеют дел с механиками, но, может, ты его видела?

Элис молча смотрела в свою тарелку. Наконец пробормотала:

– Видела. Шла вместе с ним от шахты в деревню.

Сара возвела глаза к потолку.

– О Боже, образумь этих Карров, у которых язык во рту не ворочается!

– Он из Шеффилда, – поспешно заговорила Элис. Лучше выложить все сразу – как пластырь оторвать. – Лет тридцати – тридцати пяти. Служил в армии.

– Неужели?! Должно быть, совершенно неотразим!

Генри что-то проворчал, и Сара быстро добавила:

– Но это не значит, что шахтер не может быть неотразимым. К тому же солдаты могут быть грубыми и невоспитанными. Элис, он именно такой?

– Нет-нет. У него были… приятные манеры.

– Но он был не таким уж приятным, когда вступил в драку с констеблем Типпеттом, – заметил Генри.

Сара всплеснула руками.

– Не может быть! Какой ужас! Неужели он такой забияка?

– Он не забияка. Это была случайность. И разве плохо, что он заступился за Джо и Джорджа, чего бы ты, Генри, никогда не сделал? Для тебя главное – сохранить мир, опустить голову пониже и не произвести шума.

– А тебе обязательно нужно вмешаться и получить за это хорошую трепку. Отец и дед умели себя вести, а ты… Ты просто упряма как мул. Считаешь, что все знаешь лучше всех. Я же поддерживаю семейную традицию и стараюсь сохранить мир на «Уилл-Просперити».

– Но какой ценой?! – Элис указала на тарелки с колбасой. – Для нас троих этого мало, а ведь Сара ест и за ребенка! Но нам еще повезло. А вот у Веры и Чарлза Денби пятеро малышей, и еще один вот-вот родится. Младшие же тощие как тростинки. Еще одна холодная зима – и малыш не выживет.

– Тише, – сказала Сара. – Мы ведь не говорим о подобных вещах.

– Прости, – пробормотала Элис со вздохом.

Генри тоже вздохнул и развел руками.

– Что делать, Элис? Никто из нас не может бороться с хозяевами. Остается только одно – примириться с ними и надеяться на лучшее.

– То есть на масло, от которого мы не заболеем?

– На то, что здравым смыслом и разумной беседой мы сможем заставить боссов увидеть, что необходимо сделать. А этого не случится, если ты будешь и впредь визжать на них.

– Я не визжала. Но я не буду ждать, улыбаться и молить хозяев о внимании. Эти напыщенные болваны не станут нас слушать, пока мы не заставим их силой.

Брат и сестра, нахмурившись, уставились друг на друга. На несколько минут воцарилось молчание.

– Вы, Карры, упрямые как ослы! – в сердцах воскликнула Сара. – С моей стороны было глупостью выйти замуж и оказаться… в таком безумии! Неужели нельзя спокойно закончить ужин и оставить ссоры на потом?

Генри и Элис снова принялись за еду, и Сара облегченно вздохнула.

Прошло еще несколько минут, затем Сара проговорила:

– Так этот Саймон Шарп… он красив?

Элис вспыхнула и пробормотала:

– Лучше держаться от него подальше. Ведь он чужой в деревне…

– Может, ты держишься от него подальше, потому что он красив? – улыбнулась Сара.

– Я этого не сказала.

– Зато сказали твои красные щеки.

Элис едва сдержалась, чтобы не прижать ладони к лицу, словно она могла скрыть то, что Сара уже увидела.

– Случайно или нет, но Саймон Шарп устроил стычку с констеблями. Когда Типпетт разозлится, нам всем придется плохо.

– Это проблема Типпетта. Не Саймона, – заметила Сара.

– Мне Шарп не нравится, – вмешался Генри. – Он может плохо повлиять на Элис.

Та потерла ладонями глаза, за которыми начиналась головная боль.