И вот они ждут состав. Рядом с Шаповалом лежит Трубник. Невдалеке от них Кашин, Львов и Антонов. Все молчат. Ночью, да ещё и в лесу даже шёпот слышен очень далеко. Все это знают, потому научились обмениваться информацией при помощи жестов.

Середина марта: днём тепло, снег начинает чернеть и таять, а ночью растаявшее схватывается морозом. Эти тонкие льдинки сейчас больно режут руки. Чтобы время шло быстрее, нужно научиться его убивать. И Шаповал думает о том, что ещё два года назад он и не предполагал, что будет лежать возле полотна железной дороги и караулить немецкий эшелон.

Он призывался в сороковом году, начинал службу в 120-м отдельном батальоне связи стрелковой дивизии. Войну встретил под Гомелем. Дивизию мгновенно перебросили под Оршу, где после боёв она попала в окружение. Но большая часть дивизии всё же вышла из него. Вышел и Шаповал, в военной форме, с оружием и документами. Было это под Смоленском. После переформирования Шаповал попал в 136-й отдельный саперный батальон 28-й армии маршала Тимошенко. Опять бои, и опять окружение.

На этот раз все сложилось менее удачно. Фронт стремительно уходил на Восток. Разбившись на мелкие группы, бойцы пытались прорваться к своим, но вскоре стало ясно, что второй раз из окружения им не выйти.

Группа, в которой был Шаповал, решила идти обратно в Белоруссию, где, по слухам, уже развернулось партизанское движение. Но партизан им пришлось искать долго, поскольку первые группы, которые специально оставили в тылу, в большинстве своём были уничтожены немцами, а массовое партизанское движение началось только в середине сорок второго.

Через местных жителей Шаповал вышел на партизанский отряд «За победу», который входил в состав партизанской бригады имени Кирова. Здесь — то и пригодились его техническая подготовка и военный опыт. После нескольких операций он становится старшим диверсионной группы. А потом…

Зашевелившийся Вася Трубник вернул Шаповала из мира воспоминаний к реальности. Вася указывает пальцем на дорогу.

— Ага, вот и патруль, значит, скоро будет эшелон.

Шаповал слышит, как тяжело и напряжённо дышит Трубник, и ему кажется, что дыхание остальных членов группы слышит не только он, но и патруль.

Фрицы идут медленно, переговариваясь по-немецки, просвечивая фонариками пространство впереди на рельсах и рядом с насыпью. Как только они скрываются из виду, Шаповал приподнимается и кивает головой. Трубник и Кашин берут в руки носилки, на которые уложен снаряд, и быстро несут их к насыпи.

Шаповал, прижавшись к стволу дерева, пытается увидеть в темноте то, что может помешать им. Ему кажется, что Трубник и Кашин работают слишком медленно и могут не успеть заложить снаряд. Новая отмашка, и на помощь Трубнику и Кашину устремляется Антонов, мгновенно преодолевая пространство до насыпи.

В той части группы, что сейчас устанавливает взрывное устройство, главную роль играет Трубник. Работают маленькие лопатки, но Василий на секунду останавливает Антонова и Кашина и прикладывает ухо к рельсу.

Лёгкое его подрагивание говорит о том, что состав на подходе. Снова замелькали лопатки, но работа идёт медленней, чем хотелось бы. А звук приближающего состава становится всё явственней. Его уже слышит даже Шаповал.

— Твою дивизию! — ругается Шаповал, и в отчаянии бьёт кулаком по снегу.

Именно в этот момент три фигуры, пригнувшись, отбегают от полотна. Но это ещё не всё. Шаповал лучше других знает, что до успеха ещё далеко. Он видит, как Трубник возвращается к полотну.

— Не приведи господь, — думает Шаповал.

В это время Трубник вновь отбегает от насыпи. Теперь ему предстоит самое главное и трудное — выдернуть чеку из взрывателя. Чека привязана за шнур, а шнур очень короток. Но не потому, что партизаны не нашли более длинного шнура. С коротким надёжнее, хотя и опаснее. Сейчас многое зависит от Трубника, он ставит точку во всей операции. Чеку нужно выдернуть, когда паровоз поравняется со снарядом, и при этом постараться не пострадать самому.

Вот уже показалась дрезина, на ней мешки с песком и пулемёт. Уже виден и сам состав. Впереди паровоза две платформы, на которых за мешками с песком — пулемётный и зенитный расчёты. А вот паровоз поравнялся с заложенным под рельсы снарядом.

Трубника не видно, не видно шнура, не слышно ничего, потому что грохот проходящего состава вытеснил все звуки. И вдруг — столб огня, а затем взрывная волна оторвала Шаповала от дерева и бросила в снег. Но уже в следующую секунду он поднялся и побежал в лес, с удовлетворением и радостью чувствуя за спиной дыхание Трубника.

— Молодец, Вася, ай да молодец!

Поезд пришёл в Улан-Удэ точно по расписанию. Александр Оттович уже ждал меня на перроне. Мы сердечно обнялись, и он повёз меня в гостиницу. Утром следующего дня притащил меня в Общество Российско-Белорусской дружбы, которое располагалось в самом конце первого этажа и занимало две смежные комнаты. Председатель ждал меня. Он тактично спросил, каким ветром меня занесло столь далеко от Беларуси. Я поведал историю о своей поездке на Дальний Восток. Глаза его загорелись, оказалось, что по профессии он журналист, автор нескольких сценариев документальных фильмов, а также участник поисковых экспедиций, по результатам которых писал статьи.

— Но у нас к вам, — сказал он, наконец, — конкретный интерес.

— Рад буду помочь, — поспешил заверить его я.

— В соседней комнате вас ждут два представителя нашей прессы — самой взрослой газеты Бурятии и газеты молодёжной. Кроме того, через час сюда подъедет съёмочная группа телевидения. Всем интересно знать, как живет братская Белоруссия.

Я открыл было рот, чтобы сказать, что я не уполномочен говорить от лица Беларуси, но мой собеседник продолжал:

— Мы также хотим использовать вас для восстановления контактов с гомельчанами.

— Но я живу в Минске.

— Это всё равно ближе, чем от нас, согласны?

— Да.

— Тогда за работу. А после обеда вас свозят в этнографический музей и дацан — буддийский храм, — пояснил он на всякий случай.

Я честно отработал свою командировку, дал интервью газетчикам и телевидению. Когда всё было закончено, мне предложили выпить чаю вместе с журналистами.

После первого глотка беседа пошла оживленнее и представитель взрослой прессы вдруг сказал:

— Наверное, я выражу общее мнение, если спрошу о том, как там у вас в Белоруссии?

После обеда мы с Оттовичем посетили этнографический музей, а затем съездили в дацан. На выходе девушки, торгующие сувенирами, стали предлагать нам свой товар:

— Возьмите этого монаха, — сказала одна из них, — он приносит счастье.

— Хорошо, — сказал я, — возьму, только объясните, как он это делает?

— Что делает? — не поняла девушка.

— Счастье приносит.

— Очень просто: нужно загадать желание, а потом провести триста кругов возле пупка.

Я вспомнил занятия по судебной медицине и сказал:

— После такого количества кругов на пупке будет кровоподтёк.

Взрыв хохота был мне ответом.

— Вы меня не так поняли, — сказала девушка. — Нужно водить вокруг пупка монаха… А не статуэткой вокруг вашего пупка.

То ли от огромного количества контактов, то ли от изобилия информации, но к вечеру у меня разболелась голова. Пришлось принять обезболивающее и расстаться с моим белорусским сибиряком.

Утром следующего дня всё повторилось. Оттович позвонил, что едет за мной. По дороге в аэропорт он комментировал всё те же достопримечательности, но в обратном порядке.

— Миша, ребята вернулись из рейда, — говорит Трубник, входя во взводную землянку.

Шаповал затягивает ремень поверх полушубка, собираясь выйти наружу.

— Все живы? — спрашивает он.

— Да, — говорит Трубник, проходит к железной бочке, которая служит печкой-буржуйкой, и греет возле неё руки, — есть интересные новости.