— Хорошо, сэр, мистер Киракис.

Александр закрыл за собой дверь и глубоко вздохнул. Он только что провел очередное заседание Совета директоров. В такие дни он горько сожалел, что отец в свое время настоял на реорганизации корпорации в открытое акционерное общество. Останься она частной компанией, ему ни перед кем не пришлось бы держать ответ. Теперь же, несмотря на то, что в руках Александра оставался контрольный пакет акций, ему время от времени приходилось отчитываться перед Советом директоров.

«Черт бы их побрал! — подумал Александр. — Поразительно скудоумный народец подобрался!»

На заседании ему вслух высказывали сомнения в целесообразности продолжения ядерных исследований. Подчеркнули — как будто он сам этого не знал, — что расходы на функционирование центра превосходят доходы, ожидаемые после первого года его работы. Обострилась и развернувшаяся вокруг центра борьба. Высказались противники в конгрессе. Прошли демонстрации протеста «зеленых», которые потребовали наложения полного запрета на продолжение любых изысканий в области ядерных вооружений. Вдобавок многочисленные неурядицы преследовали этот проект едва ли не с самого начала. Все это привело к тому, что Совет директоров дружно высказался за сворачивание этих разработок, однако Александр наложил на это решение вето. Директора утверждали, что он выбрасывает деньги на ветер. Александр возражал, доказывая, что делает выгодные долгосрочные инвестиции. Ему говорили, что работа центра провалена; он доказывал, что центр прогрессирует изо дня в день. Александр почти отчаялся их урезонить, и в конце концов ушел, с трудом удержавшись, чтобы не хлопнуть дверью.

Усевшись за письменный стол из черного дерева, Александр устало потер виски; в голове пульсировала боль. «Что дальше?» — спросил он себя. За последние три года над ним точно злой рок навис — по всему земному шару на его предприятиях происходили какие-то загадочные инциденты, нередко с трагическим исходом. Особенно много их стало за последний год. Счет им открыл пожар в Монреале. По-прежнему ходили слухи, что офисы корпорации кто-то поджог, однако полицейское расследование ни к чему не привело. Затем последовало банкротство, а за ним и самоубийство Карло Манетти. Сплетни по поводу его, Киракиса, причастности к смерти автомобильного магната нанесли серьезный ущерб как его деловой репутации, так и самой корпорации. Александру так и не удалось узнать, кто стоял за разорением Манетти, однако уже всерьез подозревал, что именно этот человек и развязал против него крестовый поход. Затем, когда шумиха вокруг смерти Карло улеглась, Александра буквально завалили судебными исками, причиной которых послужил страшный скандал на его фармацевтическом заводе во Франции, причиной которого стали отравления цианистым калием. Преданные ему люди в Париже сумели было замять скандал, однако потом тот вспыхнул с новой силой. Последствия были разорительны: люди попросту перестали покупать любые лекарства, выпускаемые этим заводом. Случившееся однажды может и повториться, так, похоже, они рассуждали. Затем Александру пришлось разбираться с кризисом в Юго-Восточной Азии, а также с Кафиром, который, как подозревал Александр, вел двойную игру. И вот теперь в довершение всего ещё Совет директоров начал давить на него с требованием закрыть центр ядерных исследований. Александру уже начало казаться, что против него, — возможно, в рядах самой корпорации — вызрел настоящий заговор, имеющий целью его физическое устранение. И люди, организовавшие этот заговор, были не только дьявольски умны, но и смертельно опасны. Они хорошо подготовились и знали самые его уязвимые места. Что ж, решил Александр, он тоже не будет сидеть сложа руки. Он бросит врагу вызов и встретит его с открытым забралом.

Мередит сидела в гримерной перед зеркалом, пока гримерша колдовала над её лицом. Кожа у Мередит была настолько безукоризненна, что она старалась вообще пользоваться косметикой как можно реже, однако перед самой съемкой из-за капризов искусственного освещения гримерше все же приходилось накладывать на её лицо дополнительные тона. Синди сидела в углу на стуле с блокнотом, зачитывая вслух распорядок дня Мередит на несколько недель вперед и сразу занося в него изменения. Она уже добралась до следующего месяца, когда дверь приоткрылась и в её проеме показалась вихрастая голова Ларри Кейла, помощника продюсера и отчаянного зубоскала.

— Ну надо же, — прогнусавил он. — Блудная дщерь воротилась. — Какой, наверное, кайф, странствовать по экзотическим уголкам мира под предлогом работы, в то время как мы надрываемся в душной и знойной студии.

— Да будет вам, Кейл, — попыталась урезонить его Мередит, с трудом сдерживаясь, чтобы не засмеяться, пока гримерша наносила последние штрихи на её скулы. — Я не стану с вами препираться. Мы в разных весовых категориях. Вам, любителям, трудно понять нас, профессионалов.

Кейл звучно расхохотался.

— Вы в весьма недурной форме для человека, две недели кряду мотавшегося по городам и весям.

— Да, и вам крупно повезло, что у меня хорошее настроение, — в тон ему ответила Мередит. Тем временем гримершу сменила парикмахерша. — В противном случае…

— Хорошее настроение? — со смехом переспросил Кейл. — Ага, значит по возвращении ваш благоверный встретил вас дома, а не улизнул в очередную деловую поездку. Я всегда могу совершенно точно определить, когда вы с ним долго не видитесь. Тогда вы уж точно на людей бросаетесь.

Мередит шутливо замахнулась на него щеткой для волос, и Кейл спрятался за дверь. Правда, в следующее мгновение он снова вынырнул из-за косяка и обратился к Синди:

— Вы не сказали ей про этого чокнутого? — спросил он, засовывая карандаш за ухо.

— Нет, — покачала головой Синди.

Мередит навострила уши.

— Какого ещё чокнутого? — переспросила она.

— Да так, ерунда, — отмахнулась Синди, поморщившись. — Какой-то псих, который, по-моему, в другом измерении существует. Названивал сюда целую неделю, всякий раз требуя, чтобы его соединили лично с вами и наотрез отказываясь хоть что-нибудь передать на словах. Просто вешал трубку, когда его просили оставить сообщение.

— Вот она, горькая цена славы, — вздохнул Кейл, испустив притворный стон.

Мередит улыбнулась.

— Говорила же я вам, что эти объявления привлекут всех психов от Нью-Йорка до Сан-Франциско?

— Так он вас не заинтересовал? — спросила Синди.

— А что, надо бы? — переспросила Мередит, улыбаясь, словно перед камерой.

— Откровенно говоря, он мне показался каким-то странным…

— Все они странные, — вздохнула Мередит. — Слава Богу — хоть безобидны…

Однако в глубине души её начало разбирать любопытство.

Лондон.

Инспектор Дессен проследовал за констеблем по длинному коридору, ведущему в морг. В коридоре стояла могильная тишина, от которой по спине инспектора побежали мурашки. Здесь пахло смертью. Она ощущалась кожей, шестым чувством — словно и впрямь была осязаема. Констебль распахнул дверь, и Дессен осторожно вступил в холодное и серое помещение, где рядами выстроились длинные металлические контейнеры. На узком металлическом же столе посреди комнаты лежало неопознанное ещё тело, прикрытое простыней. Когда инспектор приблизился к нему, одетый в зеленый халат врач приоткрыл простыню.

— Это она, инспектор? — спросил констебль.

Дессен кивнул; к горлу подступила тошнота.

— Oui, — выдавил он. — Это она.

Он в последний раз посмотрел на лицо мертвой женщины, и её вновь накрыли простыней. Сомнений не было — это была именно та женщина, которую он искал. Уже две недели.

— Как она умерла? — спросил он.

Врач нахмурился.

— Ее сбила машина, а водитель с места происшествия скрылся. Она переходила улицу неподалеку от Гайд-парка. Насколько я знаю, водитель даже не пытался затормозить.

Дессен покосился на констебля.

— А автомобиль кто-нибудь рассмотрел? Марку, цвет? Номерные знаки?