Тогда Богдан Данилович спокойно ответил:

— Я уже не раз порывался туда, да врачи не пускают. Если медики благословят, готов хоть сейчас.

Ясно, что Рыбаков неспроста закинул этот крючок. Что еще можно от него ожидать? С какой стороны ударит? Попробуй угадать. Значит, все время надо быть настороже, ожидая нападения, и готовить ответный удар.

И Шамов стал собирать «материал». Он наблюдал, слушал, запоминал все, что хоть как-то было связано с Рыбаковым. Потом наиболее важные факты, обработав по своему желанию, заносил в специальную тетрадь, на обложке которой было написано: «О Рыбакове». Записи в тетради походили на дневниковые.

Василий Иванович в самом деле побывал в гостях у Ермакова.

С утра Рыбаков был на элеваторе — интересовался, готов ли он к приему зерна, оттуда зашел в железнодорожные мастерские — договорился о ремонте сельхозмашин. А когда возвращался в райком, его перехватил на дороге Донат Андреевич Ермаков.

— Доброго здоровья, Василий Иваныч, — Ермаков приподнял шапку.

— Здорово, отец. — Рыбаков подошел к нему, подал руку. — Поздравляю тебя. Хороших сынов вырастил. Читал про них в «Правде» и портреты видел. Герои.

— Пока не пожалуюсь. Крепко бьются. — На лице старика появилась гордая улыбка.

— Рад за тебя.

— Я вот что побеспокоил тебя. Хотел одной думкой поделиться. Ходил нынче в райком, да не застал. Сказали, ты на элеваторе. В наших краях, значит. И я решил подстеречь.

— И подстерег, — улыбнулся Василий Иванович.

— А как же. Охотник, поди. Да что мы стоим посредь улицы? Пойдем-ка ко мне, посидим в саду. Медком своим угощу. С внучкой познакомлю. Чайком старуха побалует.

— Пойдем, отец. Давно собирался поглядеть твой сад.

— И я давно хотел пригласить тебя.

— Ну, вот и ладно. Внучка-то прижилась?

— Прижилась. И мы к ней привязались.

У крыльца верхом на лежащей собаке сидела девчурка с черными круглыми глазами. Со смешной детской неповоротливостью она слезла с собаки и вперевалку засеменила навстречу Ермакову, крича на весь двор:

— Деда, деда пришел!

Донат Андреевич подхватил ребенка на руки, пригладил ей волосы, вытер нос.

— Ну вот, все всправе. Теперь можешь показаться дяде Рыбакову.

— Меня зовут дядя Вася, — улыбнулся Рыбаков, протягивая девочке руку. — А тебя?

— Леночка. Леночка Ермакова.

— Значит, ты здесь самая главная хозяйка? Тогда веди нас в сад и показывай свои владения.

Долго ходили они по обширному саду. Польщенный вниманием гостя, Донат Андреевич подробно рассказывал о каждом дереве. Как оно выращено да какие у него особенности. Наверное, он вконец бы заговорил Василия Ивановича, если б не выручила хозяйка.

— Стары́й! — крикнула она. — Идите-ка к столу.

Самовар давно вскипел и блины стынут.

На столе под яблоней действительно урчал большой блестящий самовар. Над глубокой обливной чашкой, наполненной янтарным медом, кружила оса. Посреди стола возвышалась горка душистых румяных блинов. Тут же тускло поблескивал потными стеклянными боками графин с медовухой.

— Мед только сегодня накачали, — говорила Пелагея Власовна, вытирая перед Рыбаковым край и без того чистой столешницы. — Кушайте на здоровье.

— Погоди ты со своим медом, — проворчал Донат Андреевич, — мы все ж таки мужики. Вот спробуй, Василий Иваныч, нашей медовухи.

Разговор за столом сразу же пошел с войне.

— Ну как там, на Курской? — спросил Ермаков. Подался вперед и замер, ожидая. А Пелагея Власовна, бессильно присев на край скамьи, комкала в ладонях рушник.

— Горит земля на той дуге. Огнем горит. Такие, отец, бои там! Все силы Гитлер кинул туда. Хочет войну к победе повернуть. Хочет доказать, будто Сталинград — это случайность. Насмерть там сошлись. В одном бою полторы тысячи танков участвует…

— Батюшки! — воскликнула Пелагея Власовна, и бледность разлилась по ее лицу. Рот полуоткрылся. Глаза распахнулись во всю ширь, да так и застыли.

— Только ведь не машины решают судьбу боя. Солдаты. А наши там отчаянно дерутся. В сорок первом под Москвой я многое повидал, но такого не видывал. Летчик Горовец в одном бою сбил девять фашистских самолетов. Один — девять. Правда, и сам погиб.

Пелагея Власовна всхлипнула, прижала рушник к губам.

— А танкисты? — продолжал Рыбаков. — Они сейчас — главная сила. Отменно бьются. На «тридцатьчетверках» таранят «тигров». Ваши-то теперь где?

— На Волховском, — ответил Донат Андреевич. — Там тоже жарко. Принеси-ка, мать, письма.

Хозяйка сбегала в дом, принесла пачку писем. Василий Иванович перечитал их, то и дело восклицая: «Молодцы! Какие молодцы! Настоящие гвардейцы!»

Неожиданно Донат Андреевич спросил:

— Как думаешь, Василь Иваныч, сколько стоит танк?

— Что стоит? — не понял Рыбаков.

— Да рублей же конечно. Ведь всякая вещь, всякая машина свою цену имеет. Так вот какая, к примеру, цена у танка?

— Наверное, тыщенок полтораста. Может, и дешевле. А ты что, надумал танком обзавестись?

— Угадал. Хочу заиметь эту машину. Видишь ли, какое тут дело, — доверительно заговорил Ермаков. — Подбили танк у наших сынов. Сами-то они живы, только старшего легко ранило, а машина вышла из строя. Вот они и не у дел. Конечно, без танка не останутся. Только ведь не у них одних такая беда случается. Такие бои. Там, поди, в один день сколько машин из строя выходит.

— Сотни, — подсказал Рыбаков.

— Ну вот. А попробуй-ка сделать их. Верно ведь? Сколь ден надо! А сколь денег! Вот мы и надумали со старухой купить танк. Собрали все сбережения, продали, что могли, и наскребли шестьдесят две тыщи. Поговорил я с родственниками — их у нас, Ермаковых-то, добрая дюжина. Они тоже подмогнули. Теперь у нас без малого сто тыщ. Хватит ли их на танк? И как это все уладить, ведь танки в сельпо не продаются. Присоветуй, пожалуйста. Помоги.

— Да ты… ты понимаешь, отец, что надумал, — голос Василия Ивановича дрогнул. — Это же… великое дело. Спасибо тебе. Обоим вам спасибо. Не от меня. От всего народа, от всей партии… А танк за ваши деньги мы купим. Да еще какой! Самый мощный. Будет у братьев Ермаковых свой ермаковский танк…

На следующий день Всесоюзное радио передало сообщение о патриотическом почине Доната Андреевича Ермакова. Старик получил телеграмму от Верховного Главнокомандующего. А вскоре сыновья сообщили, что им вручен новый танк «в полную собственность». В области начался сбор средств на танковую колонну «Родная Сибирь».

В труде, в хлопотах и тревогах летело время. Прошло много дней, прежде чем Степан вспомнил о своем намерении изучить марксизм, да так, чтобы «заткнуть за пояс самого Шамова». А вспомнив, сразу же поспешил в парткабинет и попросил «Капитал» Маркса.

— Сейчас найду, — ответила молоденькая библиотекарша, направляясь к полке. — Вот здесь. Нет, не то. Ага, вот. — Вернулась, положила на прилавок пухлый том в черном ледериновом переплете. На обложке книги вытиснен портрет Маркса и крупными буквами одно слово — «Капитал».

Степан бережно прижал книгу к груди. «Ну, товарищ Шамов, теперь мы потягаемся».

Тут его взгляд упал на большую книгу в красивой глянцевой суперобложке. Это была «История искусств». Листая ее, Степан вспомнил недавний разговор с Зоей. «Надо прочесть. О, да тут и картины. Мадонна. Ничего особенного. Похожа на икону. Возьму. Здесь наверняка объясняется, что к чему. Вот удивится Зоя, когда заговорю об этой мадонне». И попросил записать книгу в свой формуляр.