Глава шестая Вас когда-нибудь убаюкивали, мурлыкая? Песня маленькая, а забота у ней великая, на звериных лапках песенка, с рожками, с угла на угол ходит вязаными дорожками. И тепло мне с ней, и забавно до ужаса, а на улице звезды каменные кружатся, петухи стоят, клювы вытянуты, пальцы скрючены, в глаз клевать с малолетства они научены. И луна щучьим глазом плывет замороженным, елка мелко дрожит от холода телом скореженным, и замечется в небе, как молния, птица черная, птица дикая… Только мне хорошо и уютно, песня трется о щеку, мурлыкая. Это в детстве. Но даже и после, когда на постели — то испорчен пружинный матрас, то бессонница — полночь глуха… Вдруг захочется, чтобы, баюкая, пели про пыхтящее дерево, про огромного петуха. Станет полночь тепла — одиночества нет и в помине, песня лапкою трогает старую щеку твою, вспомнишь детство смешное, уснешь где-нибудь на «амине», на каком-нибудь «баюшки, баю, баю». Так и Рае хотелось, чтобы пышные плавали ели, чтобы снег полыхал, чтобы звезды текли над зимой… Чтобы ей, задыхаясь, унылую песенку спели или, все забывая, запеть и заплакать самой. Но довольно мечтаний. Осталось полчаса до трамвая: разбегутся по паркам, светя фонарями во лбу, — вон они пролетают, качаясь и завывая, развозя из Народного дома густую толпу. Только-только хотела привстать. Кто-то под руку… — Бросьте!.. — Я, гражданка, по делу… — Какие быть могут дела!.. — Рая смотрит. Глаза помутнели от злости: это в прошлом году она неученой была. — Потоскуемте вместе? — Какая от этого радость? — Радость, прямо скажу, не ахти какова, а тоска, может, будет немного покрепче на градус, вот и все преимущество… — Мало… — А хватит пока. Разрешите, я вас провожу! Потолкуем о звездах, о Васильевском острове, можно о бирже труда, вы понюхайте только, какой изумительный воздух… Вам куда? Неужели? Представьте, мне тоже туда… Это — Зоологический сад, тут живут обезьяны и тигры, попугаи, медведи и разного много добра. Вы играете в игры? Какие вы любите игры? Не играете? Ну? Неужели? Напрасно. Пора. Игры нам развивают живот, наши руки и мускулы тела!.. — Он попрыгивал, радуясь и хохоча… Рая тоже смеялась, потом потихоньку запела, головою касаясь такого большого плеча. — Приходите на стадион. Не придете? — Приду… — Непременно. Я за вами зайду. Как ваш адрес? — Ко мне? Не сейчас… Мама очень больна. Вообще у меня перемена: мы меняем квартиру — На Выборгской будет у нас… — Хорошо, хорошо. Приходите, спросите Крылова, вам покажут. Глядите, хорошая наша река… Ну, придете? — Приду, обязательно… — Честное слово?.. — Обязательно… — Ну, приходите. Пока. Глава седьмая Мутный вечер встал к окну спиною, как бы унижая и дразня, где-то в коридоре за стеною примуса послышалась возня. Что там жарят? Рыбу в постном масле? Вот пришло житьишко карасю… Господи… Скорее бы погасли… Нет — не гаснут, а шипят вовсю. Прогремит по улице подкова. Проревет петух, по горло пьян, — может, почитать чего такого, завалиться с книгой на диван? Нет. Темно. Вчера за неуплату по квартире выключили свет, а окно похоже на заплату наших темных, безысходных бед. Эта жизнь большой и мелкой — всякой гадости и горести полна… Стол стоит дубовой раскорякой, мухами засижена стена. Водки выпить! Надоела водка — вот какая вышла ерунда: к этим градусам привыкла глотка — думает, что кислая вода. Да, тоска Сергея чуть не съела — целый день валяется один: после мокрого по драке дела он выдерживает карантин. Хоть бы Рая шла скорее, что ли, поглядеть противно — как тюлень, — поясницу отлежал до боли, а переворачиваться лень. Вот и Рая… — Ты куда пропала? — Прорастающие рвет усы… — У меня делов с тобой немало: покупала к водке колбасы… — Черт. И к парикмахеру не выйдешь, — Выведут. — Покаркай у меня… — Я не каркаю, а вот увидишь… — Замолчи. Дай прикурить огня… Приподнялся. — Поскорей давай, чтоб одна-другая здесь нога… В это время дверь — с крючка… — Лягавый! — Поздно. Тут секунда дорога. Он шагает словно из тумана, дуло вороненое горит, с поводка спускает добермана: — Здравствуйте, ребята, — говорит. Доберман — красавец. Жар подпалин. Кровь летит под кожей, горяча, Прямо на Сергея. Тот повален. Доберман стоит над ним, рыча. Вот и все. Никто из них ни слова. Хорошо закончился улов. Но Раиса в агенте Крылова узнает, бросается: — Крылов! — Здравствуйте! Простите, что при муже я ворвался, — произносит он. — Я вас помню, помню. Почему же не пришли ко мне на стадион? Ну, договоримся по дороге — вы со мной пойдете. Поскорей… Входят понятые. Только ноги видит злые, тяжкие Сергей. Вывели. И дуло за спиною. Ночь кругом туманна и бела. Он клокочет трудно, со слюною: — Продала? За сколько продала? |
