1934 Прадед. — Впервые: «Известия», 1934, 18 сентября. Командарм Вот глаза закроешь — и полвека на рысях, пройдет передо мной, половина жизни человека, дымной опаленная войной. Вот глаза закроешь только — снова синих сабель полыхает лед, и через Галицию до Львова конница Республики идет. Кони в яблоках и вороные, дробь копыт размашистых глуха, запевают песню головные, все с кубанским выходом на hа: — hады отовсюду, но недаром длинных сабель развернулся ряд, бурка крыльями над командармом, и знамена грозные горят. Под Воронежем и под Касторной все в пороховом дыму серо, и разбиты Мамонтов и черный наголову генерал Шкуро. Это над лошажьей мордой дикой на врага, привстав на стремена, саблею ударила и пикой полстраны, коли не вся страна. Сколько их сияло, сабель острых, сколько пик поломано — о том может помнить Крымский полуостров, Украина, и Кубань, и Дон. Не забудем, как в бою угарно, как ходили красные полки, как гуляла сабля командарма — продолжение его руки. Командарм — теперь такое дело — свищет ветер саблею кривой, пятьдесят сражений пролетело над твоею славной головой. И опять — под голубою высью через горы, степи и леса, молодость раскачивая рысью, конные уходят корпуса. Песня под копытами пылится, про тебя дивизия поет — хлеборобу ромбы на петлицы только революция дает. Наша революция, что с бою все взяла, чей разговор не стих, что повсюду и всегда с тобою силою луганских мастерских. И когда ее опять затронут яростным дыханием огня — хватит песен, сабель и патронов, за тобой мы сядем на коня и ударим: — С неба полуденного… — Свистнут пальцы с левого крыла — это значит — песня про Буденного впереди конармии пошла. 1934 Командарм. — Впервые: «Известия», 1934, 24 ноября. Посвящено 15-летию разгрома армии Деникина. «Стрелка голубая часовая…» Стрелка голубая часовая двинулась к двенадцати часам. Мы сидим, невзгоды забывая, пиво-мед стекает по усам. Мы сидим веселые, хмельные — торжества прекрасная пора, — стынут поросята заливные, семга и зернистая икра. Все смеются. Радостные лица, дыма лиловатая змея. Мы — геологи, и металлурги, и поэты — равная семья. Вот и полночь — произносят речи и едят сазанов и язей… Встреча новогодняя и встречи радостных и молодых друзей. Мы гордимся крепкою погодой, кровь по жилам каждого поет. Самый старый и седобородый, самый почитаемый встает. Говорит: — Товарищи, поверьте, горе — дым и непогода — дым. Я до самой настоящей смерти буду вашим, буду молодым. Старость, как ненужную обузу, словно пепел ветром, унесло, по всему Советскому Союзу нас таких — несметное число. Мы идем сквозь ветер непогоды, мы берем, как надо, в оборот, мы за наступающие годы, мы за наступление вперед. На морях, на небесах, на льдинах мы зимою, летом и весной, всюду — на Памире и в Хибинах, на Днепре, в Карелии лесной… — Он закончил громом по железу, и улыбка ива его усах… Музыка играет «Марсельезу», стрелка на двенадцати часах. 1935
«Стрелка голубая часовая…» — Впервые в сборнике «Поэтический год, 1962». Мама Ну, одену я одежу — новую, парадную… Ну, приеду… Что скажу? Чем тебя порадую? Золотыми ли часами? Молодыми ли усами? Встреча добрая такая — по часам и по усам, ты узнаешь, дорогая, — зарабатываю сам. Помнишь, ты меня родила, на руках меня носила и счастливою была. Ты всегда меня просила — будь моя утеха-сила, — и Борисом назвала. Помнишь, ты меня кормила, и слезою хлеб солила и картошки напекла — полагаю, не забыла, сколько горя в жизни было, как печальная была. Ты, наверно, постарела. (Постареем, мама, все.) Красота твоя сгорела на июльской полосе. Скоро я к тебе приеду — рослый, шляпа на боку, прямо к жирному обеду, к золотому молоку. Я пройду красивым лугом, как и раньше — молодцом, вместе с мамой, вместе с другом, вместе с ласковым отцом. Я скажу, а вы поверьте, плача, радуясь, любя, никогда — до самой смерти не забуду я тебя. |
