Помещение не имело окон. Оно находилось в толще земли. Оказавшись в абсолютной темноте, охранник крутил головой из стороны в сторону и ничего не видел. На поясе у него висела кобура с пистолетом. Он мог достать его и приготовиться к стрельбе. Вместо этого он рылся в столе в поисках электрического фонаря.

Михалыч быстро приблизился к нему и прижал глушитель к голове:

— Сидеть и не шевелиться.

Леонидов вынул у него из кобуры пистолет и быстро обыскал. Кроме складного ножа, в карманах у него ничего не оказалось.

Охранник не сопротивлялся. Он лежал грудью на столе. И невидимые пальцы стягивали запястья рук. Раз не пришибли сразу, значит, нужен пока живой.

— Будешь хорошо себя вести, останешься жив, — проговорил невидимый человек.

— Мужики, я не виноват! — кричал в испуге охранник. — Я все расскажу! Что вас интересует?!

Его голос метался по подземелью.

— Для начала замолчи. Теперь встань и разведи ноги.

Оказывается, его поставили лицом к стенке: лоб почувствовал холодный бетон.

— Мужики, вы чо надумали? Почему вы молчите?

Он хотел, чтобы его спрашивали, а он при этом с удовольствием отвечал бы. Он много знает, но его не спрашивают. Он торопил события, потому что хотел жить. Темнота облепила со всех сторон и готова была его раздавить.

— Ты можешь успокоиться? Тогда отвечай: чем ты здесь занимаешься?

— Я охранник. Меня закрывают, чтобы отвечать за сохранность имущества. Здесь собственность ЗАО «Овощплодторг». Две линии… Розлива и фасовки… товара…

— Какого товара?

— Женьшеневый напиток. На спирту… Сорок пять градусов. Для аптек поставляют. И порошок какой-то…

— Стиральный, что ли?

Охранник задумался: те, кто вошел, возможно, не в курсах. Может, промолчать. Однако глушитель еще сильнее впился в висок.

— Что-то ты замолчал. Может, ничего не знаешь и мы напрасно теряем время?

— Наркота. Точно, она. Смена ушла два часа назад. Двое работают на фасовке и двое на розливе. И один слесарь-ремонтник. И еще один охранник. И еще химик-лаборант.

— Хорошо устроились… А теперь пойдем с нами…

— Куда?! Не пойду я с вами!

— Ты много верещишь. Разинь-ка рот… Не бойся! Это всего лишь кляп. — Невидимая рука проворно всунула в рот пучок колючего, шершавого.

Шура Хромовый взял слово. Ему только что сделали массаж. Прекрасное чувство: словно летишь по волнам, лежа на спине. Народ перестал галдеть и уставился на своего героя.

— Я чо хотел сказать… — Он собирался с мыслями. — Вроде никакого повода не было для сбора… Вроде так себе. Никакого предлога особого, чтобы встречаться. А мы все равно пришли. Потому что знаем! — Он повысил голос. — Мне лично известно! Я специально вам про это говорю! Чтобы и вы знали тоже! У нас жизнь только началась!

Вот это новость сообщил! Голос у мэра сделался заговорщицким.

— Она недавно у нас возникла. — Он продолжал: — И я хочу, чтобы она больше никогда не прекращалась. Поняли вы меня?! Понял, Тюменцев ты мой?! Больше всего я хочу, чтобы ты получил генерала, и мы тебя будем парить в бане. Прямо в лампасах. А потом будем звездочки делать. — Он икнул. — Ой, не делать! Мы будем их обмывать! Вот… Обмывают генералы звездочки?!

— Погоны… — подсказал Тюменцев. — Там же звездочки вышитые.

— В таком случае — погоны. Какая разница?! Я хочу обмывать здесь погоны… Но у меня все равно звание выше. Помни об этом…

Тюменцев и не думал забывать. Он прислонил руку к сердцу и кивнул в полупоклоне. Ну конечно, он помнит. Какие могут быть упреки! Ведь их теперь столько связывает. Учись, майор Шилов.

Опер сидит рядом. Шелушит сушеную рыбу и сосет пиво. К утру, обещали, Шура Хромовый должен прийти в изнеможение. До тех пор следовало терпеть и не падать духом. Закалка потому что такая у Шуры. Но больше всего удивляло Шилова то обстоятельство, что никто и словом не обмолвился о подпольном бизнесе Коня Рыжего. Может быть, потому, что рядом сновали массажистки. Шура, кажись, уже бабахнул одну. Получил новый импульс — и на трибуну. Голос прорезался.

Мужики сидят на открытой веранде. Стол у них изрядно поистощал: закуски убавились, бутылки опустели. На северо-востоке угадывается заря. С добрым утром, господа.

Со стороны громадного овощехранилища — умели раньше делать бомбоубежища — появился всадник. Экзотическая фигура на коне и с золотистыми лампасами. «Сибирское казачье войско» — так раньше называлось. А нынче — всего лишь Ушайская казачья станица.

— Ребята, у нас гости! Не спится дурачку.

Конь Рыжий блестел вставленным зубом.

— Может, мы его разбудили?

— И точно. Казак.

Шура Хромовый ощерил фарфоровые челюсти.

— Может, ему налить?

— Не пьет… И вообще он завтра уходит. Сегодня то есть…

А казак тем временем приблизился вплотную к ограде, повернул коня к гостевому дому и перед решетчатыми резными воротами остановился, хмурясь из-под широкого козырька, будто он Иосиф Виссарионович. Мужички за столом притихли. Интересно, что скажет им пришелец с другой планеты.

— Я буду вам делать немножко больно, — произнес казак отчетливым голосом. — Маленький укольчик… Покайтесь, ибо приблизилось Царство Небесное.

— Чо ты говоришь?!

— Это не я говорю. Это господь говорит…

— Чо он гонит?!.

Шура Хромовый ерзал за столом. Он задницей чувствовал (в который уже раз за свою жизнь): дело пахнет керосином. Неспроста приехал дебил. Кажется, крыша поехала и надо вызвать бригаду из психбольницы.

Конь Рыжий вскочил из-за стола, словно патриций на заседании в римском сенате — весь в белом, как и все рядом сидящие.

Казак дернул поводья, и конь послушно раздвинул грудью незапертые воротца. Точно, с крышей у человека не все в порядке.

— Резидент, ты видишь этих людей? Не кажется ли тебе, что они заболели?

Конь дернул головой, грызя удила.

Оперативник Шилов тянулся рукой к кобуре. Она лежала на скамье, прикрытая полотенцем. Секунда, и оружие окажется в руках. Пальцы торопятся. «Макаров» застрял в узком пространстве: поводок «выброса» вдруг оборвался. Надо было захватить «оперативку». Из той пистолет извлекается всего лишь двумя фалангами.

Опер не успел домыслить: казак выхватил шашку и плашмя ударил по голове.

Шилов упал лицом в рыбью шелуху и больше не шевелился. Бабы в простынях визжали, разбегаясь в разные стороны.

Всадник дотянулся блестящим клинком до кобуры и подхватил ее.

— Думаю, оружие вам больше не понадобится…

— Ты, ты… — Тюменцев заикался. — Что ты себе позволяешь?!

Он поднимался. В раздевалке у него остался дамский пистолет. Тюменцев его вместо зажигалки в кармане носил. Кажется, самое время проявить героизм, чтобы потом не сделалось больно… За бесцельно прожитые годы. Если рвануть за дверь, то мужик со своей лошадью едва ли за ним поспеет. И оттуда вести огонь. Потом схоронить его тут же. В ванне с серной кислотой.

— Да ладно. Смеюсь я, — проговорил мужик и дернул повод. Лошадь взяла резко в сторону, задев задней ногой стол. Посуда подпрыгнула и посыпалась на пол. Зазвенело разбитое стекло.

— Счас ты пошутишь! Посмеешься, мерзавец! Негодяй! Подлец! Я тебя посажу! Сгниешь рядом с парашей! — грезил вслух Тюменцев, торопясь со всех ног в раздевалку. Простыня с него слетела. Между ног трепыхался чахлый отросток.

Мужик пришпорил коня, но вскоре остановился и продолжал:

— Я умный, а вы не верили! Ну и дураки же вы! Бе-бе-бе! Бе-бе-бе! — дразнил он издалека, высунув язык. — Сами вы дураки! Бе-бе-бе-бе! — и покрутил пальцами сразу у обоих висков.

— Догнать немедленно! — зашипел Шура Хромовый. Прошипел так, что услышали даже массажистки в доме.

Тюменцев с игрушечным пистолетом в медвежьих лапах сел в машину. Остальные скакнули следом.

— Взять его живым! Я его сам убью!!! — орал позади Шура.

В этот момент никто не сомневался в искренности его намерений. Точно, убьет. И будет прав как никогда. Подобного не прощают даже дураку.