Восшествие тангута на китайский трон кажется чудом гораздо большим, чем появление на римском троне гота или вандала. Ведь из всех варваров – партнеров империи Хань – самыми могучими и культурными издавна считались хунны. Не удивительно, что в начале IV века, когда держава Хань погибла, а ее преемница Цзинь распалась на феодальные княжества, вожди хуннов пожелали занять опустевший имперский трон. Благо, среди предков этих вождей числились китайские царевны со священной фамилией Лю…

Один такой вождь – Лю Цун – вторгся в долину Хуанхэ, не встретив серьезного сопротивления. В 311 году он захватил западную столицу Чанъань и взял в плен императора Хуай-ди, дальнего родича великого историка Сыма Цяня. После этого Лю Цун объявил себя императором китайцев (хуан-ди), сохранив и древний титул владыки хуннов: шаньюй. Тут бы обоим народам жить-поживать да добра наживать – рядом, мирно и порознь… Ан нет: помешали безродные пролетарии!

За четыре века соседства Хань и Хунну из Китая в Стень сбежали многие тысячи неустроенных людей. Многие из них выжили и составили в хуннском обществе новый класс удальцов: цзелу. Не вмещаясь в родовую структуру хуннов, эти «китайские казаки» жили ордами – боевыми дружинами, выбирая «атаманов» из своей среды по признаку отваги и удачи. В момент вторжения хуннов в Поднебесную отряды цзелу составили более половины всей хуннской армии. А уж как можно управлять покоренными китайцами – в этом деле предводители цзелу разбирались гораздо лучше коренных хуннов! Не удивительно, что самый смышленый из этих атаманов – Ши Л э, бывший раб, занял восточную столицу Лоян и объявил себя главой независимого царства Чжао (было такое княжество в Поднебесной в давно забытые времена..). Так породистые хунны и безродные цзелу поделили Северный Китай, меж тем как неукротимая часть коренных китайцев («хань жэнь») отступила на юг, за голубую реку Янцзы, сохранив там империю Цзинь.

Безграмотный, но любознательный атаман Ши Лэ уважал китайскую ученость; многие чиновники-конфуцианцы шли к нему на службу. Тем временем мятеж коренных китайцев в Чанъани привел к гибели правящего рода хуннов – Лю. Так Ши Лэ остался единственным владыкой в долине Хуанхэ и в 330 году объявил себя родоначальником новой имперской династии – Младшей Чжао. Но утвердить престолонаследие Ши Лэ не успел: вскоре его побратим Ши Ху отобрал власть у постаревшего товарища и перебил всех прочих претендентов на трон. Понятно, что от нового тирана отшатнулись и конфуцианцы, и их традиционные соперники даосы. Тогда Ши Ху обратил свое внимание на буддистов.

Фигура чиновника. Китай, V- VI вв. Керамика. Эта статуэтка относится к эпохе династии Северный Вэй (386 – 534).

Изображение чиновника передано в традициях буддийского искусства. Человек отрешен от мирской суеты и погружен в себя.

Буддийская община появилась в Китае в ту же пору, что христианская община в Риме. Признания от властей эти общины тоже добились почти одновременно: триста лет спустя. Но есть большая разница. С точки зрения римлян, христианство – вера не еврейская, а греческая: недаром почти все тексты Нового Завета написаны по-гречески! Греков римляне давно знали и ценили, хотя не любили за чрезмерное умствование. Буддисты же в Китае представляли совсем иную цивилизацию – Индийскую, о которой даже ученые китайцы знали мало и не хотели знать больше. Например, китайская этика не допускает изображений обнаженного человеческого тела, а в Индии храмы полны голых идолов и плясунов… Правда, Будда отрекся от многих канонов индуизма, но он заодно отрекся от любви к материальному миру: практичному китайцу этого не понять! Оттого в имперском Китае буддийская община пополнялась лишь отчаянными протестантами и не имела шансов прийти к власти. Но вот пришли варвары и открыли буддизму «зеленую улицу». Вряд ли Небо станет долго терпеть такое безобразие!

Слабые люди утешаются такими словами; сильные воспринимают их как догму или как руководство к действию. Сильный духом и телом китаец Жань Минь, приближенный и усыновленный тираном Ши Ху, почувствовал, что Небо избрало его мстителем за поруганную честь народа и державы. После смерти Ши Ху в 350 году Жань Минь произвел военный переворот с простым лозунгом: «Китайцы, убивайте варваров!».

Население долины Хуанхэ откликнулось е такой же готовностью, как жители Малой Азии на призыв Митрилата Евпатора убивать всех римлян. Вскоре в империи Чжао не осталось ни одного живого хунна; погибли даже «многие китайцы с возвышенными носами», похожие на американских индейцев. Такого геноцида по расовому признаку еще не бывало в Средиземноморье!

Легко угадать реакцию прочих «варваров» на геноцид хуннов и цзелу. Даже враги хуннов объявили себя мстителями за убитых инородцев и вторглись на бесхозные земли царства Чжао, мало задумываясь о том, какая участь ждет их самих в случае победы. Северо-восточные кочевники сяньби во главе с родом Муюн; северо-западные табгачи, возглавляемые выборными ханами; западные тангуты (ди) и юго-западные тибетцы (кяны), живущие родовым строем, – все бросились делить наследство тирана Ши Ху и мстителя Жань Миня.

Наибольшую доблесть проявили тибетцы: их вождь Яо Сян разбил в бою Жань М иня, но не сумел ни убить его, ни взять в плен. За это старик- отец приказал выпороть победителя: ведь покарать изменника гораздо важнее, чем пролить кровь его воинов! Беглец Жань Минь потерпел новое поражение от войска сяньби под командой Муюна Ко и на этот раз пал в бою. Стоявшая поблизости южнокитайская армия не вмешалась в войну: правители империи Цзинь заняты освоением Юга и не спешат принять ответственность за все, что происходит в одичавшем Северном Китае.

Такую же умеренность проявили победители – сяньби. Их царь Муюн Цзюнь принял императорский титул, назвал свою державу Янь (в честь еще одного из древнекитайских княжеств), но не начал войну с империей Цзинь. хотя в Поднебесной (по определению) не может быть двух императоров. Династия Муюнов старалась овладеть лишь теми землями, где коренные китайцы находятся в меньшинстве и где поэтому невозможен мятеж вроде того, что поднял Жань Минь. Но свято место не бывает пусто, кто-то должен был занять владения истребленных хуннов и тирана Ши Ху. Табгачи и тибетцы избежали этого соблазна по климатическим соображениям. Одно дело – геройствовать и брать добычу на китайских землях, другое дело – поселиться там, сменив родную сухую степь или холодное плоскогорье на влажные субтропики долины Хуанхэ.

Напротив, тангуты поддались великодержавному соблазну. Их вождь Фу Цзянь I захватил Чанъань и назвал свое царство Цинь в честь дикого западного княжества, впервые сплотившего Поднебесную в ту пору, когда Рим насмерть воевал с Карфагеном. Тогда строители первой империи наделали уйму ошибок: был геноцид побежденных, сожжение «лишних» книг, казни непослушных грамотеев. Всех этих перегибов и преступлений намерен избежать благочестивый Фу Цзянь II, обратив свой взор к великому учителю – Будде. В новой империи все жители (китайцы и хунны, тангуты и кяны, табгачи и сяньби) должны чувствовать себя сыновьями, а не пасынками! Тогда рубежи Серединной Державы (Чжун Го) совпадут с границами Поднебесной Ойкумены (Тянь Ся), повсюду воцарится мир и общее процветание.

Точно так же рассуждал шесть веков назад индийский император Ашока Маурья – гуманный современник Цинь Ши-хуанди, объявивший буддизм государственной религией Индии. В этом деле Ашока преуспел, подобно Константину I, и не диво: буддийская традиция насчитывала тогда уже три столетия. Но избежать массового кровопролития при расширении империи Ашока все же не сумел. Не удалось ему и удержать власть: слишком праведного монарха свергли почтительные, но трезво мыслящие сыновья. Теперь Фу Цзянь усугубляет ошибки Ашоки в Китае, где буддизм не имеет серьезной традиции. Тангугский владыка только что подчинил царство Муюнов, нанес поражение тибетцам* отразил набеги табгачей. Осталось последнее, главное дело: присоединить к Северному Китаю южную империю Цзинь, сражаясь и миротворствуя под знаменем буддизма!