Фрагмент картины И. Репина «Царевна Софья в Новодевичьем монастыре»
Но если избыточность Петра сделала его в конце концов Петрол Великим, то избыточность Софьи погубила ее. Она была слишком неординарна, слишком выпадала из времени. В определенном смысле она шла дальше, чем ее сводный брат: Петр реформировал Россию, подымал ее на дыбы, и на то было его монаршее право и государева воля. С этим подданные, скрепя зубами, мирились, как некогда мирились с опричным топором Ивана Грозного.
Царевна Софья вознамерилась самодержавно и постоянно править при венчанных братьях, которые вошли в возраст и обзавелись семьями и детьми. Это принять было много труднее, потому что противоречило представлению о должном. Чтобы признать статус Софьи, надо было сначала привыкнуть к нему, превратить его из экстраординарного в норму государственной жизни. Такое в истории случается, но обыкновенно первый, вознамерившийся преступить обычай и неписаный закон, обречен на неудачу. Софья первая дерзнула – и проиграла. Однако прежде чем навсегда исчезнуть в кельях Новодевичьего монастыря, она раздвинула границы допустимого. Тем самым во многом предуготовила эпоху женского правления в следующем столетии.
Что толкнуло царевну Софью преступить прежний уклад женского существования? К вящему разочарованию литераторов, вовсе не романтические увлечения. По крайней мере, на первых порах. Все приземленнее, прозаичнее. Исход всему – нежелание смириться с судьбой, на которую обрекала Софью, ее сестер и царевен- теток традиция. Такая судьба постепенно осознается как несправедливое, незаслуженное наказание. Софья решается на открытый бунт, который по логике событий принимает форму борьбы за власть.
В массовом общественном сознании существуют довольно смутные представления о положении русской женщины в эпоху средневековья. Принципы домостроя в понимании наших современников означают полное бесправие и зависимость женщины сначала от отца, потом от мужа, который и плеткой постигает, и приголубит, и в монастырь заставит уйти. Еще одно традиционное знание касается затворничества женщины. Ее мир замкнут, ее круг общения сужен рамками семьи, домочадцев, родными и подругами. Появление женшины в мужском обществе возможно лишь по слову мужа, как великая честь гостям. Однако ж честь недолгая: чарка поднесена и испита, малый поклон и поцелуй в уста отданы – и вот уже дверь, отделяющая женскую половину дома от мужской, замыкается за хозяйкой.
Можно до бесконечности множить подобные примеры. И это будет правдой, но правдой не эпического полотна, а этюда. На самом деле, женский мир уже тогда был куда разнообразнее, чем представляется нам в стереотипах сознания.
Еще в советской историографии была выведена своеобразная формула положения женщины: чем ниже был ее статус, тем выше были ее шансы оказаться в гуше жизни, стать «свободнее». Объяснялось это вполне разумными, хотя и преломленными сквозь призму классовой интерпретации соображениями. Затворничество было просто не по карману низшим сословиям. Да и как можно было запереть работницу, на которой держались дом и хозяйство?
Гендерные исследования побудили смотреть на эту проблему еще шире. То, что раньше воспринималось как исключение, – самостоятельные поступки женшин, их известное «уравнение» если не в правах, то в реальной жизни с мужчиной, – стало постепенно утрачивать свою исключительность. Стало ясно, что с середины – второй половины века статус и реальное положение женщины, должное и сущее все более расходились между собой. Казавшаяся незыблемой домостроевская крепость стала давать трещины, крошиться под напором новых представлений и устремлений.
Перемены проникли и в женские терема кремлевского дворца. Здесь находились многочисленные покои дочерей и сестер Алексея Михайловича. Жизнь царевен была по-своему трагична. Обычай обрекал их на скрытую, уединенную жизнь, вдали от печалей и радостей семейной жизни. Выдать их замуж за своих подданных холопов государи не желали: то было умаление высоты царского сана. Равных же православных владетельных особ из-за отсутствия православных царств просто не было. Робкие попытки устроить личное счастье царевен, сыскав им женихов «на стороне», в европейских государствах, оказались безуспешными.
Возвращение в Москву Петра и царевича Ивана из Траице – Сергиева монастыря после Стрелецкого бунта. Миниатюра из рукописи первой половины XVIII века «История Петра I». Сочинение П. Нрекшина
Первой горечь разочарования испытала дочь Бориса Годунова царевна Ксения. Шведский «королевич» Густав, приглашенный на роль жениха, оказался никчемной, распутной личностью – приехал свататься в Москву, взяв свою пассию. Датский принц Иоанн (Ганс) оказался всем хорош, да вот незадача, не ко времени разболелся и умер.
Следующая попытка была предпринята через сорок лет, когда в 1644 году в Кремле появился датский королевич Вальдемар, нареченный жених старшей сестры Алексея Михайловича царевны Ирины. Однако сторонам так и не пришлось усесться за свадебный стол. Вечный камень преткновения – вероисповедальный вопрос – нарушил все планы. Вальдемар не желал перекрещиваться и переходить в православие. Михаил Федорович не мог отдать в жены лютеранину православную царевну. В 1645 году, уже после воцарения Алексея Михайловича, Вальдемар был ни с чем отпущен домой.
Взаимная неуступчивость надолго похоронила династические планы, и многочисленный «красный товар» – государевы сестры и дочери – так и остался невостребованным. К слову сказать, охотников до московских царевен было немного. Не только потому, что московитов считали в Европе варварами и «схизматиками». Слишком низок был престиж Московского государства, чтобы искать здесь прибыль самым бескровным способом – династическими узами.
Возвращение Петра I из Вены в Москву. Миниатюра аз рукописи первой половины XVIII века «История Петра I». Сочинение П. Нрекшина
Остается тайной, как неудачное сватовство Вальдемара отозвалось в теремах царевен. Во всяком случае, литераторы приписывают Ирине Михайловне сильные переживания: столько надежд и какое разочарование! Осталось обычное прозябание царевен с молитвами, рукоделием, теремными развлечениями и богомольными поездками по монастырям и дворцовым селам в наглухо закрытых колымагах. Царь Алексей Михайлович любил сестер, особенно Ирину, к которой ласково обращался в собственноручно подписанных письмах: «Матушка моя». Но могло ли это обращение заменить любое иное из уст Вальдемара?
Восставшие стрельцы. Миниатюра из рукописи первой половины XVIII века «История Петра 1 Сочинение П. Нрекшина
Ко времени взросления царевны Софьи история с неудачной женитьбой тетки поросла быльем. Так что трудно сказать, будоражила ли она воображение младшей царевны. Скорее, в теремах звучала история несчастной царевны Ксении, переложенная сердобольным народом в плач-песню.
По складу своего характера Софья не собиралась ждать счастливого случая. Она была из тех, кто сам создает его. До сих пор остается загадкой, как ей удалось добиться разрешения учиться вместе с братом Федором. Можно и нужно, конечно, говорить о переменах в самом Алексее Михайловиче, но ведь какие надо было найти убедительные слова, чтобы получить согласие на то. что. безусловно, нарушало нормы поведения, предписанного царевне! Традиция ограничивала общение царевен даже с докторами, которые лечили их, почти не видя. Даже пульс следовало слушать не иначе, как через тонкое покрывало! А ведь здесь приходилось общаться с учителем-дидаскалом без особой нужды, наоборот – нарушая принятый ход жизни, только по одному сомнительному капризу!
