— Оля, тихо и не смѣло проговорилъ онъ, — вы могли-бы войдти въ мой домъ только какъ моя невѣста, какъ моя жена… Если-бы вы захотѣли…
У нея вырвалось изъ груди какое то слабое восклицаніе и она быстро, тайкомъ и словно пугливо сжала его руки, точно хотѣла сказать: «молчите, молчите!»
— Такъ какъ-же, Оля? спросилъ онъ по прежнему тихо, но болѣе твердо.
— Да, да! въ волненіи прошептала она. — О, если-бы вы знали, какъ я счастлива!.. Но… идите… идите… здѣсь нельзя говорить…
Она быстро поднялась съ мѣста, вся розовая, вся сіяющая. Она, казалось, боялась, что она не выдержитъ и тутъ-же при всѣхъ бросится въ его объятія.
— Идите… идите къ моей матери… скажите ей все! проговорила она, задыхающимся голосомъ. — О милый, я не знала сама, какъ я люблю васъ!..
Она уже скрылась изъ залы, а Петръ Ивановичъ, точно оглушенный, точно ослѣпленный, все еще стоялъ неподвижно на мѣстѣ…
Петръ Ивановичъ шелъ изъ института, словно опьянѣвъ отъ счастія. Еще четверть часа тому назадъ ни онъ, ни Ольга даже и не подозрѣвали и не предчувствовали того, что съ ними случится въ это утро. «И какъ это я не догадывался, что я давно люблю ее! бормоталъ онъ съ улыбкой на лицѣ. — Раздумывалъ, за кого она выйдетъ, за свѣтскаго шелопая или за сластолюбиваго старца!.. Да развѣ я могъ-бы спокойно уступить ее кому-нибудь? Развѣ я не потому ходилъ сюда, что я не могу жить безъ нея?.. Вѣдь на меня тоска нападала, когда я хоть одинъ пріемный день пропускалъ и не видалъ этого дѣтскаго личика… И все-таки по обыкновенію нужно было подтолкнуть, навести на мысль, чтобы я понялъ это, чтобы объяснился… Самъ никогда ничего не пойму, ни на что не рѣшусь!.. Байбакъ, право, байбакъ!.. Милая, она тоже не понимала ясно, что любитъ меня. Какъ просвѣтлѣло это личико отъ счастья… точно переродилась она… И какъ объяснились… гдѣ объяснились!.. Теперь скорѣе, скорѣе нужно хлопотать обо всемъ… Ну, вотъ и къ тихому пристанищу причалимъ и конецъ треволненіямъ. Что-жъ, и пора… и пора… чины тоже имѣемъ… ну, и на дорогѣ стоимъ… все честь честью!» Онъ и смѣялся, и разсчитывалъ, и напѣвалъ что-то, направляясь домой. Онъ дошелъ почти до своего дома и вдругъ вернулся. «Нѣтъ, прежде пойду къ ея матери, проговорилъ онъ вслухъ. — Скорѣй нужно все покончить, все выяснить… А вдругъ Евгенія Александровна за-границей… Какъ быть тогда?.. Ну, что-жъ, къ господину Ивинскому обращусь… Не волкъ тоже, не съѣстъ!»
Онъ, однако, засталъ госпожу Ивинскую дома. Его приняли. Евгенія Александровна, по обыкновенію, все еще цвѣтущая и нарядная, приняла его въ гостиной, прищурила глазки и спросила:
— Чѣмъ могу быть вамъ полезной?
Она держала себя съ достоинствомъ, немного чопорно, разыгрывая роль вліятельной женщины, привыкшей къ тому, что къ ней являются просители.
Рябушкинъ вѣжливо объяснилъ, кто онъ и отъ кого онъ пришелъ. Она какъ будто удивилась чему-то, — можетъ быть, тому, что ей напоминаютъ о дочери, или тому, что дочь еще помнитъ о ней, — указала ему на кресло и быстро заговорила:
— Я только что вернулась недавно изъ за-границы и еще не успѣла посѣтить Олю… Я все больна послѣ этой страшной катастрофы… въ мои годы такіе удары не проходятъ даромъ…
Она какъ будто оправдывалась отъ какихъ-то невысказанныхъ ей обвиненій.
— Ну, вамъ еще рано говорить о своихъ годахъ, замѣтилъ съ любезною улыбкой Рябушкинъ, дѣйствительно залюбовавшись ея свѣжестью и здоровьемъ. — Вы кажетесь старшей сестрой своей дочери…
— Старшей… на двадцать лѣтъ? засмѣялась Евгенія Александровна и вдругъ перешла въ свой обычный задушевный, немного фамильярный, немного вульгарный тонъ:- Ахъ, нѣтъ, monsieur Рябушкинъ, молодость трудно сохранить, переживъ все то, что пережила я… Вы, конечно, не знаете всего, но если-бы разсказать, вы удивились-бы, какъ выдержали все это мои нервы!.. И еще Богъ знаетъ, что ждетъ впереди… Я немного неудачница!.. Теперь вотъ начнутся заботы объ Олѣ… Она едва-ли любитъ меня… мы мало знаемъ другъ друга… ее вооружили…
— Я и пришелъ собственно затѣмъ, чтобы переговорить съ вами о ней, осторожно перебилъ ее Рябушкинъ. — Вы знаете, что я по волѣ покойной княжны Олимпіады Платоновны завѣдую небольшими средствами и небольшимъ клочкомъ земли, оставленными вашей дочери княжной… Это заставляло меня не прерывать сношеній съ вашей дочерью… кромѣ того я давно успѣлъ полюбить и ее, и покойнаго Евгенія, занимаясь ихъ образованіемъ… мнѣ было жаль бросить забытую всѣми дѣвочку…
— Благодарю васъ, что вы заботились о моей бѣдной дѣвочкѣ! быстро сказала Евгенія Александровна и протянула Рябушкину руку. — Я не могла заботиться о ней, какъ бы слѣдовало… мое здоровье было разстроено и кромѣ того у меня другая семья… Ахъ, не вините меня за холодность… если-бы вы знали, вы-бы…
— Помилуйте, опять перебилъ ее Рябушкинъ, — я и не думаю обвинять васъ въ чемъ-нибудь. Напротивъ того, я пришелъ къ вамъ съ просьбой, какъ къ матери Ольги Владиміровны, какъ къ женщинѣ, вполнѣ понимающей, что значитъ любовь, что значитъ семейное счастіе…
Рябушкинъ совершенно не зналъ, какъ кончить начатую рѣчь. Такихъ объясненій съ барынями онъ никогда еще не велъ. У него точно что перехватило горло.
— Вы, конечно, желаете Ольгѣ Владиміровнѣ всего лучшаго, снова заговорилъ онъ черезъ минуту, — и, разумѣется, понимаете, что величайшее счастье для нея, если она можетъ устроиться… то есть выйдти замужъ… по любви, по страсти…
Онъ перевелъ духъ, ругая себя въ душѣ за неумѣхость, за неразвязность. На его лбу выступилъ даже потъ. Въ его головѣ шевелилась мысль, что никогда онъ не объяснялся такъ глупо и такъ неумѣло.
— Она влюбилась въ кого-нибудь? быстро спросила Евгенія Александровна и весело засмѣялась:- Дитя! Онѣ въ институтахъ всегда воображаютъ, что въ кого-нибудь влюблены… въ учителя… въ швейцара…
— Нѣтъ… это не штука!.. она, то есть я… мы оба любимъ другъ друга, сказалъ Рябушкинъ, окончательно путаясь и запинаясь.
— А! она влюблена въ васъ! Поздравляю! У нея недурной вкусъ! сказала Евгенія Александровна и прищурилась, вглядываясь въ Петра Ивановича. — Но она еще совсѣмъ дѣвочка!..
— Ей семнадцать лѣтъ, сказалъ Рябушкинъ.
— Семнадцать?.. Да, да!.. Ахъ, какъ идетъ время! какъ идетъ время! воскликнула Евгенія Александровна, качая головкой.
— Я пришелъ просить ея руки, разомъ закончилъ Петръ Ивановичъ, точно сваливая тяжелую ношу.
— Что-же… мой мужъ не откажется помочь ей въ приданомъ… у него есть связи и онъ можетъ дать и вамъ хорошее мѣсто, проговорила Евгенія Александровна въ раздумья.
— Мнѣ ничего не надо… я теперь вполнѣ обезпеченъ, поторопился сказать Рябушкинъ. — Мнѣ только нужно ваше согласіе, какъ матери… Я надѣюсь…
— Ахъ, да, да! сказала Евгенія Александровна, точно дѣло шло о какомъ-нибудь приглашеніи на балъ. — Я ничего не имѣю противъ васъ… Я желаю ей счастія и если она любитъ, то не мнѣ идти противъ ея желанія… Вѣдь вы сдѣлаете мою дѣвочку счастливою, не правда-ли? съ чувствомъ произнесла она, протягивая ему руку. — Впрочемъ, что я говорю… Вы и молоды, и хороши собою, и, вѣрно, добры, такъ развѣ она можетъ быть несчастлива съ вами!
Рябушкинъ поцѣловалъ горячо у Евгеніи Александровны руку. Евгенія Александровна поцѣловала его въ лобъ. Она была такъ растрогана этой умилительной сценой, сознавая, что она, какъ любящая мать, устраиваетъ счастье своей дочери.
— Когда-же вы думаете устроить свадьбу? спросила она дружескимъ тономъ, держа его за руку.
— Тотчасъ послѣ выпуска Оли изъ института, отвѣтилъ онъ.
— Значитъ надо скорѣе торопиться все приготовить! торопливо сказала она, точно дѣло шло о приготовленіи всего нужнаго сейчасъ-же. — Положитесь во всемъ на меня. Я хочу, чтобы моя дѣвочка вышла замужъ вполнѣ прилично и позабочусь обо всемъ, обо всемъ сама.
— Но мы сдѣлаемъ все это какъ можно скромнѣе, замѣтилъ Рябушкинъ.
— Нѣтъ, нѣтъ, я все устрою! перебила она его. — Я хочу, чтобы на васъ всѣ любовались, чтобы вамъ всѣ завидовали! Вы будете прелестною парой.
У Евгеніи Александровны уже явился цѣлый планъ приготовленій къ свадьбѣ устройства свадебнаго пира, пріема молодыхъ. Она даже объявила, что она будетъ крестить ихъ перваго ребенка. При этомъ она расхохоталась самымъ задушевнымъ смѣхомъ, вспомнивъ, что она будетъ скоро «бабушкой». Рябушкинъ тоже не могъ удержаться отъ смѣха и сказалъ какую-то двусмысленность. Между нею и имъ сразу завязались дружескія, искреннія отношенія.
